— Это признание было написано на том бамбуковом свитке, который ты отдал мистеру Локхарту в тот день?
— Да. И это еще одна причина, по которой я покинул Ямайку. Британское правосудие действует медленно, но верно. В нужное время меня бы переслали в Гонконг, и я бы ответил за то, что совершил.
Он снова замолчал. Я повернулась к Дэниелу и протянула ему браслет с амулетом.
— Надень мне это на запястье, пожалуйста, Габнор. Я буду надевать это по особым случаям — но ведь сегодня мой день рождения.
Он улыбнулся, облегченно вздохнул, обернул браслет вокруг моего запястья и застегнул.
— Наконец-то я рассказал об этом, и мне стало легче, — сказал он. — Постарайся не слишком плохо думать обо мне, Кейси.
— Я никогда не думаю о тебе плохо. Никогда. — Я подняла запястье и смотрела, как амулет, позванивая, качался на цепочке. — Когда-то он был золотой монетой, Габнор?
— Да. Испанской монетой в восемь эскудо. Называется дублон.
Я видела такую монету раньше один или два раза. В те дни, когда по Карибскому морю рыскали морские разбойники-буканьеры, когда Генри Морган, бывший пират, стал губернатором Ямайки, золотые монеты в восемь эскудо и серебряные песо были самой распространенной валютой от Мексики до Перу и от Панамы до Багам. Эти монеты все еще продавались на Ямайке — главным образом, мальчишками-туземцами, они находили их среди развалин старого Порт-Ройала.
— Это старинная монета? — спросила я.
— Не очень. Была отчеканена в 1794 году. На обороте при хорошем освещении видна дата, вместе с гербом и именем короля испанского Карлоса IV.
Землетрясение уничтожило Порт-Ройал в 1692 году, так что эта монета не могла быть выкопана из погребенных слоев.
— А Чеду Локхарту ты дал такую же монету — вместе с бамбуковым контейнером?
— Да!
Я ожидала, что Дэниел продолжит рассказывать, но он молчал. И я недоумевала, где он взял эти монеты, зачем он дал монету Чеду Локхарту и что он сказал ему, отдавая новую монету. Поскольку они говорили на китайском, я не имела понятия, что же между ними произошло, но задавать вопросов я не могла. Дэниел должен был сам решить, что из этой истории рассказать мне. Я смотрела на серебрянный ковер, который луна расстелила по глади моря вплоть до горизонта.
— Лучше не говорить тебе, откуда я взял эти монеты, — вдруг заговорил Дэниел. — Я определил их происхождение, прочитав старинные источники в библиотеке Института Ямайки. Это особые монеты, их у меня было четыре. Одну я отдал мистеру Локхарту, две я расплавил перед тем, как отдать ювелиру для цепочки и застежки. Четвертая — это амулет. Я стер оборот и выгравировал на нем силуэт «Кейси».
— Могу я спросить, почему мне лучше не знать, откуда они? Я знаю, что ты не мог украсть их, Габнор, так что очень странно, почему ты сказал это.
— Знать, откуда они и что из себя представляют, может быть опасным для тебя, милая Кейси. — Он сложил руки на груди и сокрушенно вздохнул. — Возможно, я ошибаюсь. Возможно, в другой день я скажу тебе об этом. Хотелось бы мне быть мудрее. Я часто не знаю, как лучше поступить.
Я обвила руками его шею.
— Ты самый лучший и самый мудрый человек, кого я когда-либо знала, Габнор. — Я отвернулась, не в силах подавить зевок. Дэниел рассмеялся, а я сказала: — О, прости. Я вдруг так захотела спать. Думаю, я уберу сейчас со стола и пойду в каюту.
— Ничего не трогай, Кейси. Я сам все уберу. Иди, и, пока ты готовишься ко сну, я развешу твой гамак.
— Ты уверен, что справишься?
Он улыбнулся.
— Я чувствую себя бодро и очень счастливо. У меня гора свалилась с плеч.
— Я так рада, Габнор. — Я подняла руку, чтобы еще раз взглянуть на браслет. — Спасибо за такой чудесный подарок ко дню рождения.
На следующее утро, на острове Св. Китса, Дэниел сошел на берег купить овощей — и вернулся очень озабоченным.
— Какой-то человек спрашивал о нас, Кейси, — сказал он, когда я помогала ему поднять мешок с овощами из лодки.
После того, как наши опасения о разоблачении наконец-то рассеялись, меня вновь охватило смятение и беспокойство.
— Какой человек? — встревожилась я. — Кто-то из Колониальной полиции?
— Нет. Я уверен, что он не оттуда. — Дэниел поднялся на борт и успокаивающе потрепал меня по плечу. — Если бы дело касалось официальных властей, они послали бы представителя.
— Тот человек не называл нас прежними именами?
— Нет, нет. Ничего такого. Кажется, он даже не знал наших новых имен.
— Тогда я не понимаю, как он мог расспрашивать о нас. Он все еще здесь? Кто рассказал тебе о нем, Габнор?
— Хозяин лавки, мистер Тэннер. Он сказал, что несколько недель тому назад какой-то англичанин расспрашивал о маленьком торговом судне, которое ходит под командой китайца и женщины. Англичанин приехал с одним из островных пароходов и уехал обратным рейсом на следующий день.
Страх мой начал слегка рассеиваться.
— Мистер Тэннер рассказывал тебе еще что-нибудь об этом англичанине?
— Только то, что он не торговец, а джентльмен, и что у него такая же борода, как у меня, только рыже-седая. На вид ему лет пятьдесят. Мистер Тэннер не знает его имени, и думаю, что тот говорил не много.
— Ну… это не слишком опасно, я думаю. Но это странно. Зачем бы ему интересоваться нами?
— Не знаю, милая. Может быть, он хотел предложить нам работу, для которой идеально подходит «Кейси» — а он знает о нас лишь понаслышке. Нас хорошо знают на островах, даже если не знают имен.
Это было верно: и судно, и Дэниела, и меня знали теперь во многих местах; но туземцы не называли приезжих по именам, а среди белых, с которыми мы имели дело, лишь немногие старались запомнить их. Обычно нас называли «Чинк («Чинк» — презрительное наименование китайца) и его девушка». Вытаскивая вместе с Дэниелом лодку из воды, я спросила:
— Мистеру Тэннеру известны наши имена. Что он сказал о нас ему?
— Он сказал, что полукитаец по имени Гарри Ленг и его женщина — кули торгуют и перевозят грузы на пароходе «Кейси», но трудно сказать, где они находятся в определенный момент времени. Мы можем быть в миле, а можем — в тысяче миль отсюда.
Я помогла Дэниелу поднять и закрепить лодку на блоках.
— Ты волнуешься, Габнор?
Он улыбнулся и покачал головой:
— Поначалу заволновался, потому что для меня это было неожиданностью. Но чем больше я об этом думаю, тем невероятнее мне кажется, что кто-то заподозрит, будто Гарри Ленг и его девушка были когда-то совсем другими людьми.
Я чувствовала, что успокаиваюсь. Я знала, что Дэниел не будет успокаивать меня притворно, если для этого нет оснований. В последующие несколько дней инцидент всплывал у меня в памяти легкой тенью, принося с собой любопытство, смешанное с некоторой тревогой. Думаю, те же ощущения испытывал и Дэниел, хотя мы никогда больше об этом не разговаривали.
