Мать волновалась, словно появление очередного внука — событие пугающее и невероятное. Порой она становилась серьезной, рассказывала мне о трудностях родов и выращивания младенца. А то вдруг делалась смешливой и легкомысленной. «А Зевс-то скоро станет дедушкой», — однажды шепнула она мне, прижала ладонь к губам и рассмеялась. Я тоже.
— Матушка… — Я осторожно подбирала слова. — Я знаю, что я смертна. И мой ребенок тоже должен быть смертным. Но вдруг… Зевс отметит его своим благословением? Я не знаю — как боги обычно относятся к своим внукам?
— Боюсь, они не проявляют к ним никакого интереса, — грустно ответила мать. — Так же как и к тем смертным, к которым… ненадолго проявили интерес. Но след божественного происхождения пребудет в потомках. Этого, милая Лебедушка, у нас не отнимешь. Это, если хочешь, наша награда за опасную близость к богам. Впрочем, надо подумать об имени. И нужно пригласить повивальную бабку, самую лучшую в Спарте. Они знают много важных вещей, которых не знаю я. Есть одна женщина — золотые руки, у нее ни разу ни младенец не умер, ни мать. Я пошлю за ней.
Ни младенец не умер, ни мать… Эти слова напомнили мне, что я не дерево, которое блаженно плодоносит, не рискуя жизнью ради появления яблока или персика.
— Зови меня Пиелой, толстушка, — говорила курносая женщина. — Все меня так зовут.
Она уперла руки в бока и смотрела на меня.
— А я тебя уже видела. Я ходила смотреть состязания девушек. Так что не воображай, будто ослепила меня своей красотой. Мне нет дела до твоего лица, меня волнует только пузо. Вопрос в том, все ли с ним в порядке? Вот что нас должно волновать. Нука, ложись, я тебя осмотрю.
Я послушно вытянулась на кровати, она мяла мой живот и прикладывала к нему ухо. Руки у нее были ласковые в отличие от манеры говорить.
— Вроде бы все в порядке, — заключила она и встала. — Так, говоришь, ты должна родить в середине зимы?
— Нет, ближе к концу.
— Это хорошо. А то как бы я карабкалась в гору, когда она заледенеет? Теперь, деточка, ты должна есть пищу, которая будет поддерживать воду в твоем организме. Пища, которая поддерживает огонь, может вызвать схватки до срока. Поэтому ни лука-порея, ни уксуса. Да, это нелегкая диета. Но и работа нам предстоит не из легких. Если будут вопросы — посылай за мной.
Она наклонилась и прошептала мне на ухо, как большой секрет:
— Люди ничего не знают ни о родах, ни о младенцах. Не слушай дураков. Всегда спрашивай меня.
Пиелу мне боги послали. Ее терпение было неисчерпаемо: я задавала бесчисленные вопросы. Но на один — почему моя фигура не изменилась — она не смогла ответить, только покачала головой: «По-разному бывает, деточка, по-разному».
Я гадала про себя: может, моя фигура остается такой же изящной, как всегда, благодаря моему божественному происхождению? И еще я думала: возможно ли, чтобы женщина, в которой есть хоть капля божественной природы, умерла при родах? Не служит ли она защитой? Но я не могла спросить об этом Пиелу — ведь с подобным ей не приходилось сталкиваться.
Менелай вел себя, как старая бабка, он суетился и паниковал куда больше матушки, всего опасался и остерегался. Когда мы были вместе, он прикрывал меня руками. Однажды он хотел меня заставить носить вместо оберега ужасное золотое ожерелье, но я категорически отказалась: его тяжесть была непомерной.
Он стал готовить оружие и доспехи для будущего, как он полагал, мальчика.
— Он станет воином, — заявил Менелай, с гордостью показывая только что сделанные щит и меч.
Я коснулась золотой рукоятки меча с прекрасной инкрустацией, на которой были изображены воины, преследующие льва. Все мечи кажутся прекрасными, когда смотришь на них, забывая об их кровавой работе.
— А как мы назовем… его? — спросила я.
— Я уже придумал имя! — гордо заявил Менелай. — Никострат, что значит «побеждающая армия»!
— Я понимаю, что это значит. Но сможет ли он оправдать такое имя?
— А разве может быть иначе? — ответил Менелай, но слегка растерялся.
— А если родится девочка?
Он пожал плечами.
— Тогда назовем ее в честь чего-нибудь красивого — цветка или нимфы.
— Мне нравится имя Гермиона.
— «Царственная колонна»? Что за выдумка? — рассмеялся Менелай.
— Я хочу, чтоб она была сильной. Чтобы служила опорой людям. И была мудрой правительницей.
— С чего ты взяла, что она вообще будет правительницей? Женщины никогда не правят самостоятельно.
Он, похоже, обиделся, потому что спрятал щит и меч.
После этого разговора Менелай стал спать отдельно и редко звал меня разделить с ним ложе. Он говорил, мол, это плохо для ребенка, и он не хочет причинить ему вреда, поэтому мне нужен полный покой. Я не понимала, чем он занимается в одиночестве. Вид у него был по большей части сердитый, иногда он задумчиво бродил по залам дворца. Проходя мимо меня, он грустно улыбался.
Со временем я все же пополнела, стала неуклюжей и чувствовала все больше и больше телесных неудобств. Росло и мое беспокойство по поводу Менелая. Он выглядел несчастным — а почему, я не понимала. Он хотел получить меня в жены, он совершил этот невероятный поступок, чтобы завоевать меня, он со временем станет царем Спарты, совсем скоро у него появится наследник. Чего, казалось бы, еще желать? А он ходит мрачнее тучи. Вряд ли из-за того, что я не испытывала страсти в браке. Мужчины не так страдают из-за этого, как женщины.
Нет, решила я. Причина в чем-то другом.
Может быть, жизнь в Спарте показалась ему не слаще, чем в Микенах, когда он подчинялся Агамемнону? В Спарте правил отец, а что оставалось делать Менелаю? Развлекаться, заказывая новое оружие, и дожидаться смерти отца? Конечно, это было испытанием для такого гордого человека, как Менелай, тем более тяжелым, что он, как человек добрый, не помышлял о том, чтобы приблизить время вступления в права наследства.
Что, если я поговорю с отцом, попрошу его разделить власть с Менелаем, хотя бы формально… Возможно, он согласится. Иначе Менелай не одолеет своей тоски.
И вот однажды я пришла к отцу. Он только что отпустил делегацию чужеземных купцов, приехавших из Гитиона. Они вышли из дворца, разговаривали и разглядывали подарки, полученные от отца, и их яркие одежды были хорошо видны на склоне горы.
— Сирийцы, — пояснил отец. — Они всегда такие шумные — у них громкие голоса и громыхающие друг о друга украшения. Они хотят покупать у нас пурпурную краску. Не знаю, соглашусь ли я. Египтяне обещают более высокую цену.
— Отец, ты, как обычно, ищешь, кто заплатит побольше!
Отец всегда будет верен себе. Что мне нравилось в Менелае, так это его равнодушие к денежной выгоде.
Отец улыбнулся и протянул руки мне навстречу.
— А что же мне — искать того, кто заплатит поменьше? Это не государственный подход.
— А я пришла с тобой поговорить как раз о государственных делах, — сказала я: он помог мне начать.
— Что такое? Тебе не стоит забивать головку государственными делами — для этого с тобой рядом всегда будут мужчины. Да и я пока здоров, так что тебе не о чем беспокоиться.
Он действительно был полон сил и энергии, выглядел гораздо моложе своих лет.
— Я рада убедиться в этом собственными глазами. Но я хотела поговорить с тобой о Менелае. Он молод и тоже полон сил, но вынужден проводить время в праздности. Мне кажется, безделье гложет его, подтачивает его дух.
Отец фыркнул:
— Ему не хватает войны! Чем еще может занять себя молодой мужчина? Воину всегда нужна война. Мирная жизнь убивает его, наводит тоску. Это вполне понятно.
— Что может быть желаннее мира?
— Да, так рассуждают женщины и крестьяне, но не воины. Мужчинам нужно действовать. Без риска они чахнут. Что касается меня, я навоевался вволю, насытился победами, теперь могу сидеть в мегароне и слушать бардов. Другое дело — Менелай. Ему нужна подходящая война.
— Не могу же я вызвать войну для него!
— Я порасспрошу гостей, и, если узнаю, что неподалеку идет небольшая война, он сможет принять в ней участие. Греки постоянно воюют — наверняка и сейчас тоже кто-то с кем-то воюет.
— Переложи на него часть своих обязанностей — вот он и не будет скучать. Это лучше, чем воевать.
— Не думаю, что мужчина может править, пока он не выиграл ни одного боя.
— Менелай выиграл, и не один. Они воевали в Микенах, — напомнила я отцу. — Значит, ты не можешь сделать его своим соправителем?
— Вижу, ты сильно обеспокоена судьбой этого человека, — сказал отец и серьезно посмотрел мне в глаза.
— Он ведь мой муж, как же иначе?
— Я подумаю, но ничего не обещаю. И заранее предупреждаю: думать буду долго.
Из хрупкой моя фигура стала округлой, но полнота была красивой. Год приближался к завершению, поля и деревья в свой срок давали урожай. Я чувствовала, что меня тоже хранят теплые руки Деметры, что щедрая богиня плодородия заботится обо мне. Но скоро дочь покинет ее, Деметра впадет в печаль, и я подготовилась к тому, что ей будет не до меня. К тому времени я узнала от повитухи все необходимое, заготовила все, что нужно для ухода за ребенком, и окружила себя любящими людьми. Я не боялась невнимания богини.
