На следующий день началось тюремное заключение, тем более тяжкое, что тюремщик все время находился при узниках. Когда Полина Александровна привела сына к Мокеевым, там его и Луизу посадили за круглый стол, накрытый зеленой плюшевой скатертью, и положили перед ними стопку учебников, предоставив каждому выбирать себе чтение по вкусу. Павел Павлович сидел за своим письменным столом и временами щелкал счетами. Пока узников сторожили два тюремщика, заключенным было не так томительно. Мария Васильевна время от времени заходила в большую комнату, разговаривала с мужем о всяких хозяйственных делах, и ребятам это доставляло хоть какое-то развлечение.
Но вот все четверо пообедали на веранде, такой же, как у Хмелевых, и после этого началась настоящая пытка. Мария Васильевна ушла в город за покупками. Павел Павлович лег на диван и стал читать какую-то книгу. Луиза и Ленька сидели, уткнувшись носом в учебники, и следили за ним. Прошло около часа. Луиза написала что-то на задней обложке старого учебника и осторожно придвинула книгу к Хмелеву. Тот прочитал: «Когда он уснет — бежим». Хмелев обдумал это предложение и, написав ответ, так же осторожно придвинул учебник к Луизе. На обложке было написано: «А тебе что за это будет?»
Учебник снова пополз по зеленой плюшевой скатерти к Леньке. Ответ был короткий: «Плевать!»
Прошло еще минут двадцать в напряженном молчании. Товарищ Мокеев читал. Но вот распахнутая книга как-то незаметно легла ему на подбородок, а глаза его закрылись. Пленники все еще сидели не шевелясь. Через несколько минут они услышали легкое посапывание, а вскоре и откровенный храп. Ленька сидел ближе к двери, и Луиза молча указала большими голубыми глазами на нее. С огромными усилиями, чтобы не скрипнуть отодвигаемыми стульями, пленники выбрались из-за стола и, замирая на каждом шагу, двинулись к открытой двери комнаты…
…И, уже подойдя к калитке, они замерли. Перед ними стояла Мария Васильевна. Несколько секунд она смотрела на них растерянно и грозно и вдруг усмехнулась:
— Ну, шельмецы, сбежали все-таки! А папа спит? Луиза молча кивнула.
— Ладно! Гуляйте. Я с ним поговорю. «Шельмецы» помчались по улице.
Надя по натуре была доброй девочкой, но иногда в ее характере появлялись жестокие, даже садистские черточки. Например, она любила наблюдать, как мучатся в чем-нибудь провинившиеся люди сознанием своей вины и угрызениями совести.
В субботу, идя в хвосте похоронной процессии, она тихо говорила Альбине, Демьяну и дразнильщикам, что вот такую же смерть, без жены и детей, в одиночестве, они уготовили своему любимому Акимычу. Когда же Альбина сообщила, что в травле «невесты* принимали участие Ваня Иванов и Томка Зырянова, Надя и этим объявила, как подло разрушать личную жизнь Акимыча ради каких-то своих интересов. Ведь они, окончив школу, станут жить своей жизнью, возможно, разъедутся кто куда, а вот Акимыч, потеряв единственную женщину, которую он полюбил (теперь Надя была почему-то в этом уверена), останется здесь навсегда и умрет таким же одиноким, как Ядвига Михайловна.
Самолюбивый Ваня Иванов ничего на это не ответил, а Томка Зырянова плакала, когда комья земли стучали о гроб старой учительницы. Плакала беззвучно, спрятав глаза под локоть.
Сразу после похорон Альбина, Демьян и часть дразнильщиков отправились к дому Хмелевых, чтобы признаться Инне во всем, но дом оказался на замке. Они покричали перед домом Мокеевых, вызывая Луизу, но вместо Луизы на крыльцо вышла сердитая Мария Васильевна и сказала, что не знает, где эта бездельница прячется.
А на следующее утро Надя встретила на улице Хмелеву.
— Скажите, Полина Александровна, ваша жиличка уже проснулась?
Напоминание о жиличке было для Полины Александровны неприятно, поэтому она ответила коротко:
— Съехала она с квартиры. Еще вчера.
— Не знаете, куда съехала?
— Наверно, туда, откуда прибыла.
Придя после обеда на школьный двор, Надя сообщила всем собравшимся там о внезапном отъезде «невесты» и обратилась к младшим ребятам:
— Ну?! Добились своего! Выгнали ее из города, теперь радуйтесь! — Присев было на крыльцо, она тут же вскочила, уставившись на Альбину, Демьяна и дразнильщиков.
— А ну, чтоб не торчать здесь у меня на глазах! Пошли вон отсюда, негодяи!
«Негодяи» вон со двора не ушли, они переместились на лавочку возле двери «зимнего клуба» — то есть мастерской — и обиженно поглядывали на «летний клуб».
Вбежали Луиза с Хмелевым, и тот закричал:
— Эй вы! Знаете, что мы вам сейчас скажем?!
— Ну, что? Говори! — сказала Надя.
Ленька выдержал длинную паузу для пущего эффекта, потом открыл было рот, но ничего сказать не успел. Все — и восседавшие на ступеньках «летнего клуба», и сидевшие на лавочке — вдруг вскочили, и со всех сторон послышалось:
— Здравствуйте, Данила Акимович!
Луиза с Ленькой обернулись и увидели, что сзади них стоят сам Бурундук, сама «эта самая», сам заврайоно Лыков и сам первый секретарь райкома, которого все знали в лицо.
— Здравствуйте, здравствуйте! Ну, как вы тут поживаете? — сказал Данила Акимович.
Ответом на его «как вы тут поживаете» было мертвое молчание. Взрослые озадаченно переглянулись.
Вдруг со скамейки поднялась и приблизилась к ним маленькая худенькая девочка с круглой головой на тонкой шейке и короткой светлой челкой на лбу. Это, конечно, была Альбина. За ней последовал косматый Демьян, а за ним остальные дразнильщики. Неестественно тоненьким голоском Альбина запищала, обращаясь к Инне:
— Извините, пожалуйста! Можно с вами поговорить? — Пожалуйста, говори, ответила Инна.
Альбина оглянулась на Демьяна, на дразнильщиков и снова обратилась к ней:
— Нет… нам… нам нужно так… нам, чтобы наедине…
Инна посмотрела на своих взрослых спутников. Глебов слегка улыбался, но Бурундук и завроно были серьезны.
— Наедине так наедине, — сказала Инна. — Куда же мы пойдем?
— Вон туда, пожалуйста, — сказала Альбина, указывая на дальний угол двора.
Она пошла вперед, за ней Инна, Демьян и дразнильщики.
— Ничего себе «наедине»! — негромко заметил Глебов.
В углу двора все остановились. Все молчали. Ребята смотрели на Альбину, и та наконец запищала еще более тонким голоском:
— Вы… Вы простите нас, пожалуйста… но мы вам все, все наврали.
— Что наврали? — спросила Инна.
— Про Данилу Акимыча. Он очень хороший человек, и вы будете очень счастливая.
— Ничего не понимаю! — пробормотала Инна. — Почему — счастливая?
— Когда женитесь на нем, — басом пояснил Демьян.
— В смысле, когда выйдете замуж, — поправила Демьяна одна из дразнильщиц.
Инна долго стояла в оцепенении, глядя на Альбину, на Демьяна, на дразнильщиков.
Когда проводилось дополнительное расследование, ребята много плакали, а взрослые много смеялись. Затем Инна отправилась в милицию выручать Чебоксарова.
Вы, конечно, спросите меня: как же сложилась дальнейшая судьба Данилы Акимовича — женился ли он или остался таким же одиноким, как покойная Ядвига Михайловна?
Успокойтесь, пожалуйста, женился. Женился на враче местной больницы, которая давно любила его.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ НЕ УДАЛОСЬ
I
Для шестилетнего Вовки не было большего мучения, чем оставаться дома наедине с сестрой Варей. Ему хотелось плакать всякий раз, когда мама, уходя, говорила:
— Итак, Варя, ты сегодня в доме за старшую. Смотри за Вовкой. А ты, Вова, дай мне слово, что будешь во всем слушаться Варю.
Варя уже почти месяц училась в четвертом классе. Куклы ее больше не интересовали, поэтому она все свое внимание перенесла на братишку. Оставаясь за старшую, она с таким рвением занималась уходом за Вовкой и его воспитанием, что у того, как говорится, темнело в глазах. То она стригла ему ногти, и без того короткие, то чистила на нем костюм, больно стукая щеткой по бокам и по спине, то вдруг заявляла, что у Вовки, «должно быть, жар», и заставляла его подолгу вылеживать с градусником под ворохом теплых одеял. Чтобы Вовка не избаловался, она в обращении с ним придерживалась двух очень простых правил: а) чего бы он ни захотел и о чем бы ни попросил, ни в коем случае ему этого не разрешать; б) как можно чаще делать ему замечания.
В то воскресенье Вовке пришлось особенно туго. Отец был в командировке, мама с утра уехала в деревню к внезапно заболевшей бабушке, предупредив, что вернется только через несколько дней. Варя, Вовка и их старший брат Федя остались в доме одни, и Варя вовсю развернула свою педагогическую деятельность.
Они обедали с Вовкой вдвоем, потому что Федя ушел прогуляться с приятелями и куда-то запропал. Варя, одетая в голубой сарафанчик, сидела напротив братишки, вытянувшись, прижав локти к бокам, подняв голову с прозрачной золотистой челкой на лбу и куцыми, связанными на затылке косичками. Постукивая ножом по краю тарелки, она говорила мягко, но очень внушительно:
