наполнилась сотнями Душегубов.
Я сглотнул слюну, еле сдерживаясь, чтобы не завертеться волчком, отбиваясь от невидимой опасности. Они ведь никуда не исчезли, на самом деле. Все это время я ощущал их присутствие, слышал их сопение и цокот грубых когтей по каменному полу. Временами откуда-то издалека доносился нетерпеливый клекот. Чудь умела двигаться тихо, но не желала, и я понимал почему. Ледяные мурашки медленно расползались по всему телу, высасывая волю к сопротивлению.
Что-то грохнулось за моей спиной, звонко клацнуло камнем о камень, и я подпрыгнул от неожиданности. Обернулся, и понял, что различаю кончик собственного носа. Я тотчас мазнул ладонью по щеке, вытянул руку перед собой. Пальцы облепили крохотные светящиеся точки, размером не больше спичечной головки. Мертвецки-голубоватый, свет эльмов не разгонял тьму, но делал ее вполне терпимой. Используя руку, как фонарик, я осветил крупный булыжник с отколотыми краями, похоже, упавший с потолка. Я посветил вверх, и остолбенел.
На потолке вились корни, толстые, коричневые, и белые, тонкие, как черви. Похожие на змеиный клубок, они сплетались, расползались, слепо тыкались в разные стороны. Еще один камень упал рядом с первым, высекая сноп искр. Только тогда я понял, что происходит. Пещера выдавливает меня. Магьян Кербет гонит меня, как барана, в загон. И что там окажется, бойня или… Дьявол, я никак не мог придумать альтернативу бойне! Это Седой Незрячий. Он не стрижет шерсть. Он ест мясо.
Сверху зашуршало, мне на голову посыпалась земля. Что-то скользкое зашевелилось в волосах, настойчиво полезло за шиворот. Брезгливо отряхиваясь, я стиснул зубы, и сделал то, к чему меня вынуждали – шагнул в тоннель.
Эльмы плодились с невероятной быстротой. Изредка я ладонью снимал сияющие бляшки с лица и волос, и обтирал руку о мокрые от крови джинсы. На крови эльмы плодятся куда охотней. Вскоре вокруг меня вырос кокон синеватого света, дающий обзор на пару шагов, но спокойнее от этого не стало.
Вытертый каменный пол имел в середине небольшое углубление, вроде мелкого русла. Я без труда представил себе, как сотни, тысячи, может быть даже миллионы жертвенных баранов о двух ногах, точно так же шагали к Седому Незрячему. Вот только время, потребное на то, чтобы протоптать дорогу в камне, представить так и не сумел.
За спиной продолжали падать камни, и стены сжимались стотонными тисками, перетирая их в песок. Переплетаясь, ползли узловатые корни, тряслась белесая бахрома. С влажным мясным звуком шлепались на пол жирные черви. Во тьме шуршала чешуя, гналась за мной, шипела, но стоило взглянуть в сторону звука, как все замолкало, и лишь где-то в глубине стрекотала белоглазая чудь. Уродцы ждали своего часа.
То и дело я ловил себя на мысли, что верчу головой, стараясь увидеть тех, кто скрывается среди утонувших во мраке камней. Они окружали меня, моя незримая стража, загонщики и псы, и хотя я старался, изо всех сил старался не показывать виду, но тело мое уже тряслось не только от усталости и потери крови. Вытянутая рука дрожала так, что крохотные эльмы срывались, осыпаясь под ноги стремительно гаснущими искрами.
Пот стекал по лицу, волосы пристали ко лбу, борода слиплась. Куртку я скинул, остался в рубашке, но та уже давно промокла насквозь. Левая нога онемела, перестала слушаться. Я волок ее за собой, словно кусок бревна, шаркал, как мертвяк из Кроули-цирка, а вокруг меня летали гнусные смешки, и пещера клокотала, как огромная глотка.
Я остановился, держась за бок, тревожно озираясь по сторонам. Никого. Медлительный вал тяжело ворочал камни, следуя за мной по пятам. Подземелье гудело на одной ноте, как очень большой и сердитый шмель. Высекали звук о камни невидимые когти. Но кажется, я слышал что-то еще. Что-то, чего раньше не было. Я даже прекратил дышать, но все равно слышал дыхание у себя в голове.
Чужое дыхание.
Когда я понял это, ноги примерзли к полу, а мокрые волосы встали дыбом. Это было невозможно, но кто-то или что-то дышало мне прямо в ухо. Я даже чувствовал мочкой горячий воздух, рвущийся из его легких. Казалось – повернись, и коснешься! Однако когда я обернулся, так резко, что хрустнула шея, за спиной никого не оказалось.
Твари!
Выматывают, почву из-под ног выбивают. Хотят, чтобы я не просто боялся – трясся от ужаса. Чтобы Магьян Кербет узрел своими слепыми бельмами не человека, не ома, а безликого червя. Пищу для белоглазой чуди.
- Седой Незрячий помнит тебя… - проскрипел Крыса у моего виска.
Он никак не мог спрятаться, я обернулся быстрее, чем закончилась фраза. Но слова еще отдавались эхом в голове, а вокруг меня было пусто. Синяя полутьма колыхалась театральной портьерой, за которой сновали горбатые тени. Слишком далеко, чтобы разглядеть, и уж тем более расслышать. Но я слышал, как, старательно копируя человеческую речь, выдавливает колючие слова Крыса-переговорщик.
- Седой Незрячий помнит тебя…
- Да пропади ты! – брызжа слюной заорал я.
- Седой Незрячий…
С пальцев моих сорвался сгусток пламени. Вращаясь и рассыпая искры, с гудением пролетел по тоннелю, и беззвучно канул где-то в недрах. Он должен был взорваться – Подземный Огонь всегда взрывается, - но пылающий шар просто исчез. Погас, как фитиль свечи, придавленный мокрыми пальцами. Я без сил опустился на пол, чудо, что не упал. Боевое заклятие выпило остатки сил, что я по крупицам стягивал из всех резервов. Глупость, дьявол, какая же глупость!
- …помнит тебя…
Чтобы не заскулить, я стиснул зубы, загнал постыдный страх поглубже. Крыса нашептывал совсем рядом, ближе, чем я подпускаю самых доверенных людей. Кому ты врешь, Влад?! У тебя не доверенных людей! Ты никому не доверяешь! Ты даже в себе сомневаешься! Никого не подпускать, никого не любить, никому не верить – вот это подход! Почему, почему ты все еще не повесился, не вскрыл себе вены, с таким-то отношением к жизни? Для чего ты живешь? Для кого ты живешь, никчемный ты человечишка?! Даже те, с кем ты делил постель, или тайные знания, с кем прошел огонь, воду и медные трубы, с кем вместе запечатывал Город-тысячи-богов, даже они не приближались к тебе настолько близко, чтобы прошептать, что Седой Не…
- Заткнись! Заткнись! Заглохни, мразь!
Я зашарил руками по полу, пусть хоть камнем запустить в эту гадину. Что-то скользнуло по ладони, шевельнуло влажным тельцем. Я поднес руку к глазам и задрожал. Червь, тонкий, красноватый, в два пальца длиной, извивался кольцами, от злобы скривив крохотное морщинистое лицо. Мое лицо.
Кто-то жалко всхлипнул. Звук был
