Император задумчиво смотрел на рисунок. Вся Европа была заштрихована оставалась только Англия...
- Подписав в Тильзите мир с Россией, я, казалось, до конца блокировал ненавистный остров. Теперь Александру пришлось подписываться под всеми моими (они назывались "нашими") декларациями о том, что по нашему призыву "континент восстал против нашего общего врага". И что наша война с островитянами должна "уничтожить их промышленность и поставить под наш контроль моря, где они смеют нынче хозяйничать..." Мы объявили англичан "вне цивилизованного мира".
Очень скоро я добился падения фунта, но падал и рубль... Русская экономика громко стонала, отлученная от английской торговли. Шпионы доносили то, что я и сам отлично понимал: присоединение России к блокаде - это удавка на шее Александра. Ропот внутри страны будет расти... и русские аристократы долго этого не вытерпят. Так что я не обольщался насчет "вечного мира с Россией"... да, признаться, и не желал этого мира надолго. Ибо понимал великую перспективу, которая открывала мне неизбежная война с северным колоссом, этой вечной варварской угрозой Западу. Призрак будущего стоял между нами - со штыком в крови по дуло.
И, когда все славили меня после Тильзитского мира, я сказал Бурьену: "Неужели и вы такой же глупец? Неужели не понимаете, что истинным властителем я буду только в Константинополе? Занять Москву. А дальше - путь до Ганга. И в Индии французская шпага коснется английского горла. Представьте, что Москва взята, царь усмирен или убит своими же поданными, и мы посадили на трон своего человека... И тогда наша армия через Кавказ дойдет до Ганга и одним ударом с тыла разрушит всю пирамиду английского меркантилизма... И только тогда я истинный властелин, только тогда воцарится вечный мир..." (Меня тянуло на Восток, там живет до сих пор магия власти... Только на Востоке понимают, что такое повелитель.) Глупец Бурьен смотрел на меня с испугом. Я казался ему ненасытным безумцем...
Император остановился.
- Но вернемся в дни Тильзита... Я понимал ограниченность моих ресурсов. Я знал, что французские порты захиреют без английских судов да и все завоеванные и зависимые страны будут стонать в удавке континентальной блокады... Однако главная беда - Франция и Европа не смогут все время платить налог кровью - поставлять новых солдат. Вот что говорил мне здравый смысл! Но сколько раз я побеждал этот здравый смысл, этот пошлый опыт - ум глупцов! Да, я ощущал себя полубогом. Я столько раз был награждаем судьбой, что мои желания уже стали для меня единственной реальностью.
Мать сказала тогда Жерому: "Боюсь, он гонится слишком за многим и поэтому потеряет все". Моя набожная мать в это время прислала мне Библию с заложенными страницами. Я был слишком занят, чтобы читать то, что она там для меня отметила. Дела, суета... И еще меня раздражали ее страхи... Совсем недавно я нашел эту Библию и прочел то, что она для меня отметила: "Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь". И еще: "Погибели предшествует гордость, падению надменность".
Впрочем, если бы даже я прочел это тогда, то только улыбнулся. Тогда я уже был всеми мыслями в Испании и Португалии...
Он остановился.
- Все это вычеркнуть... После Тильзита сразу переходим к войне в Испании... Я узнал, что испанский Бурбон и португальский Браганса (династия, правящая в Португалии* ) тайно разрешают британцам торговать, и английские суда по ночам швартуются в здешних портах.
Талейран, как всегда, первым сказал то, о чем я начинал только подумывать: "Дело не сдвинется, пока на этих тронах не будет наших королей". И еще Талейран много рассказывал мне о золоте и сокровищах индейцев, хранящихся в испанской казне. И я приказал...
Маршал Жюно уже через полтора месяца взял Лиссабон. Королевская семья бежала, конечно же, на английском корабле. Трон Брагансов был мой... И наступил черед Испании. Тот же Талейран обстоятельно информировал меня о распрях в испанской королевской семье. Это была мрачная дворцовая драма в средневековом стиле. Сын восстал против отца. Отец (Карл IV*) жаловался на коварство сына (инфанта Фердинанда*) и хотел его арестовать. В центре интриги был всемогущий королевский фаворит Годой - он-то и был подлинным королем Испании... По предложению Талейрана я решил попросту прогнать испанских Бурбонов - отправить их вслед за Брагансами... Мои корпуса уже стояли в Испании, когда я позвал королевскую семью в Байонну улаживать их семейный конфликт. И, когда они съехались, я заставил престарелого Карла передать корону "своему другу Наполеону", как он именовал меня в письмах. После чего велел брату Жозефу стать испанским королем... Я обратился к испанскому народу с воззванием: "Ваше правительство одряхлело, и мне суждено возродить мощь и славу Испании. Я улучшу ваши законы, и если поможете мне, то без всяких потрясений изменю течение ваших печальных дел. Я хочу, чтобы ваши потомки имели право сказать обо мне: "Ему наше великое Отечество обязано своим возрождением". Я решил вернуть эту когда-то великую страну, дремавшую в средневековье, в наш век. Сажая на трон брата, я собирался отменить позор инквизиции, забрать часть земель у всесильных монастырей. Нужны были реформы, на которые, как я считал, есть достаточно денег в испанской казне. Здесь была моя первая ошибка - казна оказалась пуста, индейские сокровища давно промотаны. Вторая ошибка была пострашнее. И гранды, и испанские либералы меня поняли, но неожиданно поднялись крестьяне, будем откровенны - восстал народ.
Надо признать, я очень неловко провернул смену власти безнравственность предстала слишком глубокой, несправедливость слишком циничной. Бесцеремонность смены власти оскорбила народ. И он, надо сознаться, повел себя, как и положено людям чести.
Так началось это восстание темного фанатичного народа... да еще вдохновляемое изуверами-монахами. В считанные недели сформировалась стотысячная армия, возглавляемая плебеями. Их предводители именовались прозвищами, как у разбойников: Однорукий, Удалой и так далее.
Сначала я отнесся к испанскому сопротивлению несерьезно. Я не был осведомлен о духе этой нации, я привык биться с армиями, но не с народом. Я не понимал, что сражаюсь с испанской Вандеей, причем охватившей не одну область, как это было во Франции, а всю страну... И я был поражен, когда крестьяне и погонщики мулов, вооруженные кольями и пиками, с разбойниками во главе нанесли поражение моим лучшим генералам... Генерал Дюпон, храбрец, которого я так любил, был окружен и разбит в битве при Байлене. Его двадцатитысячное войско сложило оружие перед вооруженным сбродом, и Дюпон дал согласие, чтобы ранцы солдат были обысканы, как чемоданы каких-то воров. Ничтожество! Это было хуже всего, что можно представить. Он что-то лепетал о том, что решил избавить солдат от смерти. Лучше бы они погибли с оружием в руках! Их смерть была бы славна, и мы отомстили бы за нее. Но раны, нанесенные чести, неизлечимы! Узнав об этом, я мог только в ярости метаться по кабинету в Тюильри и бессмысленно твердить: "Верни мне честь, Дюпон!.."
В это же время я потерял Португалию. Там Веллингтон с шестнадцатью тысячами англичан разбил моего Жюно.
Между тем повстанцы взяли Мадрид... мой брат, их король, бежал от вооруженного сброда.
Так началась эта народная война. Все мои прежние войны были молниеносны и дешевы. Из каждой кампании я извлекал прибыль в виде контрибуций. В Испании я впервые завяз - эта страшная и, главное, нескончаемая война начала пожирать огромные деньги. И еще она создала печальные трудности: общественное мнение в Европе было против. Оно расценило эту войну как "посягательство на слабого и слишком доверчивого союзника". И со злорадством следило за поражениями моих генералов.
Нет, я обязан был примерно наказать Испанию. Однако для этого нужно было послать туда не новобранцев, а подлинную армию...
Но испанское пламя перекинулось в Австрию. Франц заволновался, как бы моя расправа с испанскими Бурбонами не стала началом посягательств на все древние династии Европы. Мои испанские неудачи взбодрили Вену. Я узнал, что Австрия начала военные приготовления, и Англия, конечно же, поспешила дать средства... Мне совсем не улыбалось вести войну на два фронта, и я решил поручить русскому царю быть надсмотрщиком над австрийцами...
Я объявил Талейрану: "Мы едем в Эрфурт. Подготовьте договор с Александром, который удовлетворял бы царя, ущемлял Лондон и устраивал меня. Мне нужна уверенность, что в результате этого договора Австрия присмиреет, и у меня будут развязаны руки для того, чтобы чувствовать себя свободным в Испании... В остальном рассчитывайте на меня, я устрою царю великолепный спектакль, который, надеюсь, его очарует".
Я вызвал целый цветник немецких принцев и королей из Рейнского Союза. Этот великолепный съезд величеств и высочеств должен был, как греческий хор, постоянно выражать восторг союзом Франции и России. Зная слабость царя к прекрасному полу, я привез в Эрфурт труппу "Комеди Франсэз". Все красавицы "Комеди" - мадемуазель Жорж, мадемуазель Дюшенуа, мадемуазель Буржуа, мадемуазель Марс - прибыли в Эрфурт. И, конечно, великий Тальма. Александр плохо слышал, и я велел переоборудовать сцену так, чтобы актеры играли прямо перед нами... И Тальма обратился к царю со словами из пьесы: "Дружба великого человека есть дар богов". Царь встал, указал на меня, и мы обнялись под гром аплодисментов... Не ошибся я и в красотках. Правда, вкус у Александра оказался неожиданно вульгарен, и слишком пышные формы мадемуазель Буржуа произвели на него неизгладимое впечатление. Александр спросил меня прямо: "Вы думаете, она мне не откажет?" - "Уверен, нет. Правда, через несколько дней весь Париж получит подробное описание Вашего Величества с головы до пят... не говоря уж о подробном рассказе о..."
