Но и следователь не так прост и легкомыслен. Он не оставит на попечение агента преследуемого Бархатова, он застанет его на месте преступления в доме Тихомировых и тотчас допросит с уликами в руках. Поэтому он сойдет с парохода двумя-тремя верстами выше. За поворотом реки. Капитан парохода не сумеет отказать ему, чиновнику особых поручений при губернаторе (у него есть и такие документы), в просьбе остановить пароход и высадить его на лодке, у первой деревни. А там староста деревни предоставит ему лошадь.
Игра стоит свеч. Семь - десять лишних верст не крюк.
III
Несколько часов тому назад, ранним утром, на Камской пристани Мильвы, где живы руины заброшенной доменной печи, сошло человек пятнадцать. Среди них - две барыньки в шляпках с полинявшими коленкоровыми цветами, торговец, рабочий, крестьянин, студент, чиновник, монах с опечатанной красной сургучной печатью кружкой, подвыпивший полицейский, пильщик с продольной пилой, подслеповатенький старичок с перевязанной щекой, кто-то еще и Бархатов.
Теперь у Бархатова - единственный вопрос: следят ли за ним и кто следит?
Приехавших на пристани окружили мужики в лаптях, мильвенские рабочие, промышляющие между сменами извозом. Все они предлагали свои услуги:
- Домчим-довезем, ястребком порхнем!
- Тише-то едешь, дальше будешь, - убеждал крестьянин с кнутом в синем зипуне. - На простой-то телеге способнее. Полтинник с двоих.
- Ежели позволите? - обратился к Ивану Макаровичу старичок с перевязанной щекой. - В складчинку составить компанию. Одному-то дорого.
Бархатов решил идти пешком. Если кто-то следит за ним, то он тоже будет вынужден идти пешком и этим обнаружит себя. Пешему можно свернуть, остановиться, сделать крюк по лесу, по берегу речки и затеряться.
- Да зачем же в такое утро ехать на лошади? Тут же рукой подать.
- Совершенно справедливо, ваше степенство, - поддержал Бархатова подвыпивший пообносившийся полицейский. - И пообдует на горе. А если не пообдует, можно добавить. При мне сороковочка. Р-раз - и с добрым утром. Пошли, - предложил он. - За мной как за каменной стеной.
- Да уж с вами беспокоиться нечего, - отозвался, улыбаясь, Бархатов, - не ограбят.
- Пила окаянная тяжела, - пожаловался пильщик, - а то бы я тоже пешочком.
- А у меня багаж легкий, - опять заговорил старичок с перевязанной щекой. - Пожалуй, и я пешком. А полтинник внучаткам на пряники. Мне ведь еще за Мильву верст двадцать пять.
Теперь Бархатову хотелось знать, кто из них идет впервые в Мильву, и он спросил:
- А кто будет проводником? Кому известна дорога?
- Я, - откликнулся студент. - Знаю кратчайшее направление.
- Вы здешний? - спросил Бархатов студента.
- Почти, - ответил студент. - Я бывал здесь не один раз на каникулах. И теперь возвращаюсь сюда, как в родные Палестины.
- Ясно, - сказал Бархатов. - Тогда ведите короткой тропой.
Багаж давно не брившегося студента состоял из одного заплечного мешка и связки книг.
- Тронулись, господа! - скомандовал он и принялся объяснять, как гид: - Сейчас нам предстоит одолеть пять или шесть петель чудесной горной дороги, которая вознаградит нас изумительным ландшафтом. С этого крутого берега мы увидим неоглядные камские просторы... Вон видите, - указал студент на черную палочку, торчащую на кромке высокого глинистого берега, - долгоногий монах уже наслаждается зрелищем.
Бархатов шел последним, оценивая каждого из приставших к нему спутников. Всякий преследуемый в каждом встречном и тем более следующем за ним видит преследователя.
Кто же из них следит за ним?
Может быть, словоохотливый студент с полинявшими от времени петлицами тужурки? Таких подсылают. Но студент приехал ночью на другом пароходе, проспав до рассвета на пристани. Его, пожалуй, нужно исключить.
А полицейский? Едва ли. Слишком уж откровенный прием слежки. А впрочем, бывает и так.
Мог им быть и странный пильщик, отправившийся на поиски работы без напарника. Это ненормально. Однако пильщику можно бы и не сокрушаться, найдет ли он второго, а сказать мимоходом, что второй его ожидает в Мильве.
И тем не менее пильщика тоже нельзя исключить из подозреваемых, потому что слежка за последние годы усложняет свои методы. Не следует исключать из поля зрения и старичка, похожего на заштатного архивариуса.
Пока поднимались в гору, все молчали. Поднявшись же, заговорили.
- А я, - объявил пильщик, - сразу же на базар. Сегодня пятница. К обеду на площади будет черным-черно. Понаедут из дальних деревень. А в субботу еще того гуще. Была бы пила, а к пиле руки найдутся.
- Это уж так точно, - сказал полицейский. - А я к сыну. Не ждет. А внук ждет. Семь лет мальчику. И такой, такой, я вам скажу, отчаянный мальчугашечка... одним словом, арестант-забастовщик, золотая рота... А из себя ангелок. В дочь.
- Любите внука? - спросил Бархатов.
- А кто их не любит, ваше степенство! Агнцы же они. Агнцы господни, сказал полицейский и перекрестился на монаха, стоящего поодаль на кромке берега. - Теперь-то уж я по чистой в отставку вышел. Сколько лет отбарабанил, ваше степенство. Нелегка была моя служба в полиции, ох нелегка. Пристав, бывало, чаи-ликеры распивает, а ты мерзни, дежурь, карауль... А разве их укараулишь всех, когда неизвестно, что в голове у родной дочери. Хоть бы и вас, ваше степенство, взять. Как я могу знать, что там делается, - полицейский ткнул пальцем в свою грудь, - когда я сам за себя ручаться не могу?
- И давно вы так? - спросил с сочувственной иронией студент, предлагая всем и полицейскому тоненькие, собственной набивки папиросы.
- Недавно, господин студент, - ответил, закуривая, полицейский. После угона брата.
- А куда его угнали? - снова спросил студент.
- Туда, - ответил полицейский, указывая на солнце, поднявшееся над лесом.
- А кто был ваш брат? - спросил Иван Макарович.
- Хороший человек. В Лысьве литейщиком работал.
- Бывает, - послышался болезненный голос старичка. - Всякое бывает. Нынче никого не милуют.
Наступило неловкое молчание. Бархатову стало жаль полицейского, у которого вдруг навернулась слеза. "Бывает, всякое бывает", - повторилось в голове Ивана Макаровича.
- И вас за это отставили?
- Да нет, - сказал полицейский. - Годы вышли. Кому нужен старый пес? Поживу сколько-то у дочери, а потом, может быть, и... - Он посмотрел снова на монаха и неопределенно сказал: - Махну куда глаза глядят. Может, в тихую обитель, грехи замаливать.
- М-да, худо быть в больших годах, - прошамкал старичок и обратился к студенту: - А вы к кому изволите в Мильву?
- К Тихомирову. Слыхали такую фамилию?
- Это к какому же такому Тихомирову? Из купцов? - спросил старичок.
- Совершенно верно, - сказал, расхохотавшись, студент. - У его отца лабаз со щепными товарами, ворванью, смолой и дегтем, а у сына скупка и продажа носильных вещей. Значит, вы не из Мильвы, если вам неизвестны Тихомировы.
- Я лет двадцать не был там.
- Все равно. А вы тоже впервые? - спросил студент Бархатова.
- Да-а, - сказал он. - Там у меня ни родных, ни знакомых, если не считать одного девятилетнего школьника. К нему-то я и заеду, а потом уже займусь своими делами.
Далее Бархатов подробно развил старую версию о желании открыть мастерскую мелкого ремонта обуви, объяснил, почему он решил оставить Пермь, и не преминул рассказать о своих дальнейших намерениях, так как он теперь был уверен, что один, а то и двое из слушающих его хотят знать подробнее:
- Если в Мильве нашего брата достаточно, поеду попытать счастья в Пожву, в Чердынь, а то и дальше...
IV
Все слушали Бархатова с одинаковым интересом, и ни один ничем не выдал себя, только старичок спросил:
- А что же вы без инструмента?
- Мой инструмент - молоток да шило. Они при мне. Если угодно, подлатаю на ходу.
Солнце стремительно подымалось. Студент предложил трогаться. Все поднялись.
- Ой! - тихо простонал Иван Макарович. - Опять, кажется, правая нога.
- Что такое? - забеспокоился студент.
- Может, водочкой натереть? - предложил полицейский.
- Да нет. Пройдет. Часок посидишь, и проходит. Что-то вроде ревматизма. Идите, - попросил Бархатов. - Не сидеть же вам тут со мной. Случается, и два часа мучит, а потом как рукой снимет.
Бархатов придумал эту новую проверку, чтобы выяснить, кто с ним останется. Студент сказал, что по жаре ему будет трудно идти, затем, попросив извинения, посоветовал Бархатову не экономить полтинник и воспользоваться попутной лошадью.
- А мне беспременно надо быть на базаре, - сказал пильщик.
- И я по жаре не ходок, - объяснил свой уход полицейский.
- Что и говорить, что и говорить, у каждого свое дело, - сказал сочувственно старичок. - А мне торопиться некуда. Вы меня на пристани не бросили, - обратился он к Бархатову, - и я вас не брошу.
"Неужели он?" - подумал Бархатов.
Нелюдимый молодой монах с жиденькой бородкой тоже поплелся за ушедшими, постукивая о сухую дорогу посохом.
