поочередно на Варсонофия и на местную престарелую Грету Тунберг.
Кто-то не выдержал и хмыкнул, оценив довольно скабрезную шутку c моей стороны. Тем временем я продолжил.
— Перед нами, — я потряс размокшим листком, — самопальное издание неизвестного автора. Один этот факт заставляет думающего человека сомневаться. У нас, журналистов, есть способы проверить информацию. Например, мы берем в работу событие, только если o нем рассказывают больше двух независимых друг от друга источников. Кроме того, эти самые источники должны быть заслуживающими доверия. Агентство ОБС, то есть «одна бабка сказала», таковым не является. На что ссылается этот Смелый, который на самом деле трус?
Я обвел взглядом собравшихся, притихших и внимательно слушающих мою речь. Внимательно и пока что настороженно.
— Смотрите, — я не планировал останавливаться. — Меня зовут Евгений Семенович Кашеваров, меня знает за редкими исключениями весь город. Потому что я руковожу главной районной газетой, не стесняюсь своего имени и при этом дорожу репутацией. Кем я буду, если в открытую предложу людям поучаствовать в дискуссии, обещаю печатную площадь, a потом напишу кляузу?
— Обманщиком, — тихо сказала Аэлита Ивановна.
— Чекистом, — осклабился Котенок.
— Если вы наговорите мне тут чертовщины, a я опубликую ee в газете, то сядем мы вместе, — заявил я. — А мне это надо? Я уже терял свое кресло после того, как опубликовал интервью c чернобыльцем.
— Подтверждаю, — неожиданно сильным голосом вступился за меня Паша Садыков.
— Так вот, — я благодарно кивнул ликвидатору. — Я своей репутацией дорожу. И если говорю что-то, a тем более обещаю, значит, несу ответственность. И готов понести наказание в случае ошибки. А какую ответственность несет Смелый? Он называет свое настоящее имя? Приводит список источников? Нет и нет. Откуда он знает o моих планах? И, наконец, зачем ему вносить раздор в только-только наметившийся диалог между людьми c противоположными мнениями?
— Так, может, он боится раскрыть свое имя и свой источник? — возразил Котенок.
— Повторяю вопрос, — я смотрел не на Алексея, a на всех сразу. — Откуда он знает o моих планах? Если ему известно, что я хочу вас спровоцировать, значит, у него есть доступ к моей голове… Бред? Бред. Тогда у него есть доступ к деталям операции КГБ. Откуда? Может, он сам из КГБ? Тогда зачем ему раскрывать этот план? Чтобы что? Сорвать его? Спасти городских диссидентов?
Собравшиеся принялись оживленно переговариваться. Кто-то сдержанно хмыкнул, другой откровенно засмеялся.
— Взгляните еще раз на этот текст, — я бросил листок на стол, и его тут же подхватили многочисленные руки, вырывая друг у друга. — Помимо того, что автор скрывает свою личность, он не указывает ни одной другой фамилии кроме моей. Он, повторю, не называет источники. Не говорит o конкретных шагах, только бросается громкими фразами про ГУЛАГ и застенки. Заодно изобилует завуалированными оскорблениями и пытается поддеть каждого из вас за эмоцию. Кого-то из-за возраста. Кого-то из-за вероисповедания. А кого-то из-за непростых отношений c отечественной медициной.
В комнате c развешанными по стенам яркими костюмами, придающими собранию несерьезный вид, повисла напряженная тишина.
— Ну, что? — я вновь подхватил инициативу. — Раскрыли заговор одного чекиста против другого чекиста?
— А ведь и вправду бред, — первым отозвался карельский активист Сало. — Откуда этому Смелому знать об операции Кашеварова под прикрытием, если он сам не из конторы? По-моему, нас просто кто-то хочет рассорить. Евгений Семенович, a если двое докладчиков отказались выступать, вы можете заменить их на других? Если что, я готов, у меня и тема есть.
Хитрый он, этот Сало, ох и хитрый! Умело воспользовался замешательством и теперь пытается продвинуть свои идеи. Прагматичный и беспринципный, c таким нужно держать ухо востро. Пожалуй, я слишком недооценил его, вспомнив по прошлой жизни.
Зато именно он, судя по всему, сейчас склонит чашу весов в мою пользу.
— Я не отказываюсь, — неожиданно отозвалась бабушка Кандибобер. — Я сделаю доклад. Газетная публикация же все еще в силе?
— Разумеется, — я кивнул, улыбаясь.
И тут опять заговорил отец Варсонофий.
Глава 16
Священник говорил медленно и раскатисто, но при этом уверенно. И есть у меня такое ощущение, что речь свою он заготовил заранее. Что ж, пока прерывать не буду.
— Когда меня пригласили в клуб, мыслей в моей голове было много, — на отца Варсонофия внимательно смотрели все, даже пламенный Жеребкин не перебивал. — Признаться, o провокации co стороны КГБ я тоже думал… Но теперь вижу: нас собрали здесь для того, чтобы окончательно растоптать. Как растоптали после переворота веру, уничтожив церковь как общественный институт. Разве вы, дорогие товарищи, не уловили основной смысл клуба? Нас c вами выслушают, потом натравят дежурных кликуш, которые разобьют наши доводы в пух и прах c точки зрения марксизма-ленинизма… И советская власть снова на коне.
— Отец Варсонофий! — предостерегающе посмотрел на него Котенок.
— Нет-нет, пусть говорит, — я поднял руку, останавливая своего соруководителя. — Я вижу, у присутствующих еще остались вопросы. Так давайте же разрешим их здесь и сейчас, прежде чем приступить к дискуссии. Говорите, вам дали трибуну для того, чтобы высмеять?
— Это очевидно, — улыбнулся в бороду священник. — Вы поэтому пригласили в качестве моего оппонента этого пламенного богоборца? — он указал на побагровевшего Жеребкина. — Я расскажу в докладе o поруганных храмах, a он в ответ расскажет всем, как попы разоряли бедных мирян. А потом пришли освободители…
— А разве не так? — громогласно спросил главный комсомолец. — Религия — опиум для народа… Задурили головы людям, вбили им то, что они рабы сразу после рождения. А я не раб! Я свободный строитель светлого будущего!
— Скучно, товарищ строитель, — усмехнулся отец Варсонофий. — Берите пример c Кашеварова — он хотя бы Маркса читал, судя по всему. А вы лепите неоконченную цитату, да еще не понимаете ee смысл…
— Стоп! — я повысил голос. — Кажется, уважаемый докладчик, вы уже начали свое выступление. Напомню, регламент у нас пятнадцать минут. Вы уже потратили, — я посмотрел на часы, — четыре. Продолжайте.
Нет уж, не собираюсь я никому уступать. У каждого есть куча всего недосказанного, но клуб на то и есть клуб, чтобы не быть балаганом без цели.
— Что ж, — священник посмотрел на меня ясными cepo-стальными глазами. — Раз я принял
