— Спасибо, — сказал устало Карасев. — А кто это, Екатерина Лыжина?
— Вероятно, какая-то петербургская подруга Гончарова. Чем она знаменита, нам не известно. Известен только год передачи этого осколка Гончарову. Это произошло в октябре 1872 года.
Карасев позвонил в литературный архив и попросил выяснить, кто это Екатерина Лыжина — петербургская подруга Гончарова. Из архива обещали позвонить сразу, как выяснят.
— Позвоните мне на сотовый, — попросил Тарас и отправился на улицу проветриться.
«Будь я проклят, если хоть что-нибудь понимаю», — подумал он.
31
Катя сидела в кресле перед горящим камином, держа на коленях деревянную икону и с ненавистью терпела, как Агафон гладил ее коленку. Чем выше поднималась его рука по ноге, задирая полы халата, тем невыносимей ей становилось. Наконец она не выдержала и сбросила его руку.
— М-Мемнонов, п-прекрати, м-меня тошнит!
— От меня? — обиженно пробурчал Мемнонов, заглядывая ей в глаза.
— Д-да не от тебя. А от всего этого… Не могу я, понимаешь? всхлипнула Катя. — Я и раньше не могла. Всегда сзади стоял тот мужик в кирзовых ботинках. А теперь, как мне п-показали его б-ботинки, тем более не могу. — Катю передернуло. — Д-думала, опять заикаться начну.
— Хорошо, не буду, — произнес Мемнонов, вставая. — Я буду воздерживаться, как Челентано, только не заикайся.
Он ушел на кухню, а Катя сняла телефонную трубку. Она набрала Аленкин номер и, услышав ее голос, заплакала:
— Катька ты, что ли? Боже мой! Ты где?
— Я здесь, в Твери! Отсиживаюсь на Мишкиной даче. С Агафоном. Меня, кажется, раскрыли. Я еле сбежала!
— Ничего! Немного отсидитесь. Потом смоетесь в Германию, как задумали. Главное, что дело сделано.
— Зря я ввязалась в эту авантюру, — всхлипнула Катя. — А главное, я поняла, что он мне отвратителен. Этот Мемнонов.
— Как это? Раньше не был отвратителен, а сейчас отвратителен? Хотя мне тоже. Весь их род мне отвратителен. Черт с ними! Как переедете границу, поделите деньги — тут же сделаешь ему ручкой. С деньгами ты независимая. А там найдешь своего Астерина…
— Слушай, Аленка! Вчера, когда сматывалась из Ульяновска, пробегаю я с чемоданом мимо какой-то помойки и вдруг вижу: из мусорного контейнера на меня смотрят родные глаза. Подхожу — мама родная! — в мусоре лежит иконка с лицом того самого человека, который приходил к нам помочь вылечить Стрелку. Помнишь? Который сказал, что с ним мы еще встретимся.
— Да ты что? Это какой-то знак! Только как его понимать?
— Сама не знаю. Иконку я подобрала и теперь с ней не расстаюсь.
В это мгновение огромная лапа Агафона легла на телефон. Катя вздрогнула.
— Ты что, с ума сошла — отсюда звонить? Никто не должен знать, что мы здесь. Даже Аленка. Она расскажет Мишке, Мишка моей Клавке, и тогда все пропало.
— Ты же сам звонил Клавдии…
Он снова облапил ее сзади.
— Пожалуйста, отстань! — простонала она и закрыла руками лицо.
И вдруг увидела вечернее кровавое солнце, заходящее за море. Это было дурным знамением. Троянцы были красными от лучей заката, будто их вымазали в крови. На площади у дворца Приама возвышался деревянный конь.
Горожане, глядя на него, ликовали, пили вино и жарили на вертелах мясо. Они праздновали победу, веселились, и только одна Кассандра была мрачной и угрюмой.
— Выпей вина, дочь моя! — улыбалась Гекуба. — Не пристало царской дочери в такой счастливый день быть невеселой.
— Это не счастливый день, это последний день священного Илиона, уныло отвечала Кассандра, не выпуская из рук осколок горного хрусталя, в который не решалась заглянуть.
— Елена нас может спасти, — прошептала она. — Из-за нее началась война, она же ее может и завершить.
Вот наконец на площади появилась и она, прекрасная Елена, сияющая как звезда и румяная от выпитого вина. Все восхищенные взоры мужчин и женщин устремились на нее. По толпе прокатился одобрительный гул, означающий, что самое прекрасное сокровище на земле осталось в Трое.
Кассандра подошла к ней и сказала:
— Настало время, Елена, исполнить свой долг перед Троей и отплатить за любовь горожан, так преданно защищавших тебя.
— Чем же мне отплатить за любовь? — засмеялась Елена.
— Говорят, ты очень искусно подражаешь женам греческих царей и героев. Представь себе, что в брюхе этой лошади сидит Одиссей, а ты Пенелопа, которая тосковала о нем десять лет.
Лицо Елены сделалось нежным, глаза затуманились.
— Как долго я ждала тебя, мой милый Одиссей! Как много тосковала о тебе, звала и молила богов, чтобы они поскорее приблизили этот день! воскликнула Елена голосом Пенелопы. — Но женское сердце не столь терпеливо, как мужское. Я снарядила корабль и пустилась в путь. И вот я здесь, рядом с тобой, в священной Трое, жду, когда ты спустишься и обнимешь меня своими сильными могучими руками! И я здесь, — воскликнула Елена уже голосом жены Энея, — приплыла вместе с Пенелопой, чтобы обнять тебя, мой дорогой муж!..
Елена вошла в раж. Ее глаза то весело сияли, то потухали. В них то появлялись слезы, то вспыхивали искры восторга. Она на разные голоса выкликивала имена греческих воинов, но в брюхе деревянного коня было по-прежнему тихо. Тихо было и в толпе. Все завороженно слушали Елену. Глаза мужчин были мутны, у женщин блестели слезы.
— Я бы не удержался, если бы меня так нежно позвала моя Гекуба, улыбнулся Приам и поглядел на жену.
Толпа вокруг ожила. Снова послышался смех. Со всех сторон обрушились похвалы актерскому дарованию прекрасной Елены. Толпа вновь принялась ликовать, танцевать, пить вино, крутить на вертелах мясо. И никто не услышал, как из брюха коня донесся железный лязг. Его услышала только Кассандра.
Она выхватила из рук раба горящий факел и поднесла его к хвосту коня. Подошла мать отобрала факел и велела покинуть площадь, чтобы не отравлять горожанам праздник своим безумством. Кассандра ушла в храм и кинулась на алтарь Зевса.
Она пролежала, недвижимая, до глубокой ночи. А в полночь вышла из храма и пошла по ночному городу. Троя спала глубоким сном. Улицы города пахли щедро политым вином. Везде были следы дневного пиршества: под ногами валялись раздавленные кувшины и кубки, вертела и ножи. Многие троянцы, утомленные дневной жарой и сладким вином, спали на улице, кто лежа, на собственной ладони, кто полуоблокотившись о стены домов и храмов.
И вдруг Кассандра увидела в проеме стены, через который втащили в город коня, горящий костер. Он разгорался все сильнее и жарче, и какой-то грек сновал вокруг него и подкидывал в огонь дрова. Кассандра узнала его. Это был пленник Синон. Она забралась на стену, чтобы лучше видеть, что происходит, для чего этот греческий плут развел такой огромный костер, и вдруг ужас охватил ее: к этому проему в стене ползли вооруженные орды греков.
— Проснитесь, троянцы! — что есть силы закричала она.
Но кто-то сзади зажал ей рот. Она вырвалась из этих страшных железных лап и увидела, что перед ней Аякс, снискавший славу самого жестокого и беспощадного воина.
Кассандра что есть духу бросилась наутек. Она понеслась в сторону дворца Приама, как вдруг, не добежав до площади, увидела, что с нее пауками расползаются по улицам вооруженные до зубов греки. Это были те самые, что сидели в брюхе коня.
Греки быстро и бесшумно разили мечами и копьями спящих на земле троянцев. Многие умирали без стонов, так и не проснувшись, некоторые, отлепляя головы от стен и собственных ладоней, приходили в себя, но тут же получали смертельный удар в живот.
Кассандра бежала по городу и чувствовала, что Аякс не отстает ни на шаг. Она трижды спотыкалась о кубки и кувшины, трижды падала на землю, но опять вскакивала и снова мчалась куда несли ноги. А по сторонам начиналась великая бойня.
Уже слышался визг детей и женщин. Троянцы защищались кто чем мог. Они бросали в греков горящие головни, утварь, столы, за которыми только что пировали; они бились вертелами, на которых недавно жарили мясо. А греки кромсали всех подряд, не щадя даже младенцев. Кассандра услышала, как дворец ее отца наполнился детскими и женскими воплями, а потом краем глаза увидела, как он все ярче занимается огнем.
У храма Зевса была резня, и дева, нырнув в темный проулок, помчалась к храму богини Афины. За ней последовал и Аякс.
Кассандра вбежала в святилище Афины Паллады, припала к ее статуе, крепко обвив ее рукой, в которой был зажат осколок горного хрусталя, а другую руку воздела к небу.
— Спаси меня, великая богиня Афина! — воскликнула она и в ту же минуту услышала сзади тяжелые шаги Аякса.
— Не смей дотрагиваться до жрицы Зевса и дочери царя! — вскричала она, холодея от ужаса.
Аякс расхохотался и бросил меч на пол. Он медленно подошел к Кассандре, взял ее за руку и посмотрел в глаза. Взгляд его был холодным и мутным.
