— Художника Эпея. Его искусством восхищался весь Олимп, а теперь он сотворил то, что твой родной город превратит в руины. Но если бы только город. Он превратит в руины твою душу.
Кассандра взглянула в осколок горного хрусталя и увидела в опустевшем стане греков огромного деревянного коня. Вокруг него дымились жилые постройки и военные сооружения бывшего лагеря ахейцев, а по дымящимся головням бродили толпы изумленных троянцев. На их лицах сияла радость.
— Греки отбыли домой! — пожимали они плечами. — Осада с Трои снята.
Среди развалин и головешек некогда неприступного укрепления греков стоял огромный деревянный конь.
— Что это значит? — пожимали плечами троянцы, глядя на это диво.
В тот же миг в осколке горного хрусталя Кассандра увидела пастухов, тащивших с поля напуганного грека Синона. Когда его подвели к коню, он упал перед троянцами на колени и стал умолять не убивать его, без конца повторяя, что только чудо спасло его от смерти. Он рассказал, что перед тем, как отбыть на родину, сородичи решили принести его в жертву. Но Синону удалось развязать веревки и убежать.
— Что это значит? — спросил Приам у пленника, указывая пальцем на коня.
Синон не моргнув глазом ответил, что конь сооружен для того, чтобы умилостивить богиню Афину, разгневанную на греков за похищение палладия. Если троянцы ввезут коня в город, то он станет всемогущей защитой Трои, поскольку греки восхищены мужеством горожан.
Кассандра вырвала свою руку из ладони Аполлона и воскликнула:
— Сделай так, чтобы троянцам не изменил рассудок. Я вижу, что в брюхе лошади затаились враги.
— Ничто так не затемняет рассудок, как радость после лишений. Люди, измученные десятилетней войной, при первых признаках ее окончания уже не в силах поверить в плохое. Такова их природа. Но обещаю тебе, Кассандра, что мой ученик, провидец Лаокоон, швырнет в брюхо коня копье и все услышат лязг железа. Но не захотеть расслышать и просто не расслышать, к сожалению, — не одно и то же. Свет надежды так же ослепляет рассудок, как солнце ослепляет истинное небо. А теперь пойдем со мной, — протянул руку Аполлон.
— Нет! — покачала головой Кассандра. — Я останусь среди людей.
— Что ж, прощай! — грустно улыбнулся Аполлон. — Мы больше не увидимся на этом свете. На прощание хочу напомнить, что не пророчества спасают города, а стремление людей к горним вершинам.
Он исчез в ту же секунду, как только закончил говорить. Солнце закатилось за море. В стане греков продолжали гореть постройки. На душе Кассандры скребли кошки. «Ничего, все будет хорошо, — успокаивала она себя. — Аполлон держит слово». К прорицателю Лаокоону троянцы всегда прислушивались с большим вниманием.
На городскую стену стали выходить люди. Они с изумлением смотрели на пожар в ахейском лагере, и в глазах их разгоралась надежда. Еще ни один не предположил вслух, что греки спускают на воду корабли и отбывают на родину, однако это читалось на всех лицах.
Кассандра отвернулась от моря и пошла прочь. «Радость после лишений ослепляет рассудок так же, как солнце ослепляет истинное небо», прошептала она слова Аполлона и направилась в храм Зевса. Там вещая дочь Приама снова взглянула в осколок и увидела, как Лаокоон громадным копьем метит в деревянное брюхо коня. От удара копья конь содрогнулся и в нем глухо звякнули железные доспехи греков. Все услышали этот лязг, но ни один не высказал сомнений относительно подарка своих врагов. «Неужели после этого троянцы потащат коня в город?» — подумала Кассандра.
На следующий день Кассандра проснулась от радостных криков. Она побежала к городским воротам и с ужасом увидела, что коня волокут на площадь к дворцу Приама.
— Стойте! — закричала она истошно. — Вы тащите в брюхе этого коня гибель священному Илиону.
Конь остановился. Все, кто был на площади, повернули голову в ее сторону. Стало тихо. «Только бы не запнуться», — подумала она и крикнула:
— В этом коне находятся греки! Его нужно немедленно сжечь!
С минуту было тихо. Троянцы недоуменно переглядывались, не зная, как воспринимать слова царской дочери. Но вдруг к Кассандре подошла ее мать Гекуба, обняла ее за плечи и сказала:
— Уходи, Кассандра! Не порть горожанам праздник. Не пристало царской дочери омрачать радость, которую ниспослали боги.
И вдруг по задним рядам толпы прокатился несмелый смешок. Его подхватили средние ряды, и вскоре вся площадь разразилась грубым развязным хохотом. Горожане опять впряглись в коня и поволокли его к дворцу Приама.
Отец, встретившись глазами с дочерью, нахмурился и прошел мимо. «Теперь город спасти сможет только Елена», — мелькнуло в голове у жрицы, и она поспешила во дворец Париса…
…Неожиданный телефонный звонок согнал Катю с постели. Она вскочила и помчалась в зал, на ходу проклиная того, кто отвлек ее от прекрасного сна. Разумеется, звонила неугомонная Аленка.
— Катька, ты чего, заснула? Извини, если разбудила.
— Ближе к делу, чего звонишь? — сердито пробормотала Катя, еще не вернувшаяся в реальность.
— Знаешь, Катя… — начала мямлить Аленка. — Ты, конечно, меня будешь ругать за то, что я суюсь не в свои дела…
— Ну-ну, не тяни резину…
— Так вот. Я звонила в Ульяновский университет и выяснила, что Александр Астерин уже давно там не работает. По слухам, он уехал за границу, кажется в Канаду. Давай и мы с тобой уедем, Катька! Вот только где деньги взять?
Девушка долго осмысливала слова Аленки и все никак не могла врубиться в смысл. Наконец произнесла:
— Дура, кто тебя просил разыскивать?
— Ты что расстроилась, Катька? Ты расстроилась, что он за границей? Да найдем мы его, не переживай!
— Не найдем мы его уже никогда, Аленка! Потому что он не за границей, не в Канаде, а там, на небе!
— Типун тебе на язык, Катька!
— Это не то, что ты подумала. Он на небе потому, что он бог, а не человек. Не зря же у него фамилия Астерин, что означает «рожденный на острове Астерия». А на острове Астерия родился Аполлон.
27
С утра Карасева вызвал шеф.
— Что у тебя там с убийством в музее? Продвигается? Начальство уже нервничает. В чем дело? Почему тормозишь? Я тебя не узнаю, старик! Столько дней расследуешь, и нет даже версии…
— Версии есть, — вздохнул Карасев. — Только какие-то нетипичные…
Первую версию, о том, что художник Сафронов грохнул Локридского за долг десятилетней давности, шеф отмел сразу.
— Соображай, Тарас. На такое способен только маньяк, но никак не художник. Кроме того, уж совсем невероятно, что в это убийство он мог втянуть любовницу. Нет! Все это чушь собачья!
Вторая версия: художник разбил башку сторожу за то, что тот пытался шантажировать влюбленную пару, — заставила начальник почесал за ухом.
— История, конечно, романтичная, — хмыкнул шеф. — Восемнадцать лет, говоришь, и никто ни ухом ни рылом? Во дают! Это точно не типично для нашего региона… Вот раскопал так раскопал. Ты, действительно, Тарас, пока воздержись афишировать. Все равно в качестве версии это ни черта не годится. Ну не может простой российский сторож шантажировать своего директора, от которого полностью зависит, который одним росчерком пера может выкинуть его на улицу по любой статье. Нет, не то! Сторож своим шантажом больше бы потерял, чем приобрел.
— Но так уже было! — возразил Карасев. — Ради того чтобы зажилить пятьсот долларов, он лишился блатной работы.
— Нет-нет, настоящие художники не служат мамоне. Гений и злодейство несовместимы. А Сафронов гений. Я видел его работы. Правда, в них ни черта не понятно, но что гениально — этого не отнимешь.
— А директриса сбежала — это факт! — не сдавался Карасев. — Ее поведение с самого начала показалось мне странным. Во-первых, убийство она пыталась свалить на свою заместительницу, Михайлову. Во-вторых, доказывала мне, что в тот день пришла на работу позже Александровой, тем самым намекала, что магнит сняла она. В-третьих, когда я прижал ее с отпечатками пальцев, Петрова просто сбежала с работы. И кстати, уже третий день не появляется в музее!
— Неужели пустилась в бега? — удивился шеф. — Здорово ты, значит, ее прижал. Впредь с женщинами будь поосторожней, тем более с любовницами художников. А Сафронов, кстати, не сбежал?
— Сафронов — нет. Вчера он явился ко мне на допрос.
— Слава богу! — скептично произнес шеф. — А кстати, как она пыталась доказать, что пришла на работу позже своей сотрудницы? Пришла, увидела, ткнула пальцем, что ли?
— В том-то и дело, что нет! Саму Александрову директриса не видела. Видела только открытую дверь ее кабинета.
— Александрова, говоришь, — поморщился шеф. — А как ее зовут?
— Екатерина Алексеевна.
— Екатерина Алексеевна, — пробормотал шеф. — Екатерина Александрова… Катя…
