Лицо Болеслава, который мог войти в историю как великий полководец, сияло радостью, чистой и незамутненной. Он верил в свою счастливую звезду и Владиславу, на краткий миг, стало его жаль, ведь он сам когда-то был таким же. Однако слабость князя-кесаря, который знал, что в тылу католического войска уже находятся прошедшие вверх по течению Вислы варяги и лесовики, была очень недолгой. Владислав вспомнил о том, как после поражения под Пырыцей, когда он был слаб, младшие братья и их мать Саломея фон Берг издевались над ним и его детьми. Как поклявшиеся ему в верности польские дворяне покидали своего сюзерена и уходили под руку князей-принцепсов. А еще перед взором Владислава пронеслись картины сожженных деревень и городков, которые разоряли посланные против него младшими Пястами угры и наемники. Как же тяжко ему было все эти годы и если бы не поддержка германского короля Конрада Третьего, да немногие преданные воеводы, то ему и его детям пришлось бы умереть либо бежать. Все это заставило князя-кесаря собраться, вновь возненавидеть Болеслава и пожелать ему скорейшего поражения.
Тем временем моравские князья поддержали порыв князя-принцепса одобрительными выкриками. Петр Власт, который одно время считал себя покровителем Болеслава, вскинул вверх сжатую в кулак правую ладонь и потряс ею в воздухе. Архиепископ благословил молодого полководца. Ну, а затем все люди в шатре одновременно посмотрели на Владислава.
Князь-кесарь понимал, что они ждут его слова, и он еще раз взглядом пробежался по лицам участников военного совета.
Правители Моравии, холеные солидные мужчины и воины, которые некогда обещали ему вооруженную поддержку, но обманули его.
Петр Власт, душеприказчик Болеслава Кривоуста, который не дал ему в свое время стать королем Польши.
Архиепископ Петр, когда-то клялся помогать ему во всех делах, если он нападет на поморян и поможет семейству Грифинов вновь стать князьями этого венедского племени, но опять таки, обманувший его на том основании, что Владислав потерпел поражение.
Ну и брат, самый главный враг и конкурент в борьбе за корону.
Все они ожидали, что Владислав возразит Болеславу. Однако прожитые годы научили его быть осторожным, и он решил всех обмануть. Поэтому князь-кесарь встал, подошел к брату и, напустив на лицо самое благостное выражение, какое только возможно, опустился перед ним на левое колено. Болеслав этим был удивлен, а Владислав обеими руками обхватил правую ладонь князя-принцепса и заговорил:
- Брат мой, прости меня. Я виноват перед тобой, ибо когда-то вся моя ненависть была направлена против тебя. Это было неправильно и хотя я старше тебя и у нас разные матери, знай, что после того как мы вместе прошли по пыльным дорогам войны, моя душа очистилась. Я понял, что зря тратил годы своей жизни на распрю с тобой и другими моими родственниками. Поверь, я искренне раскаиваюсь в этом и при свидетелях говорю тебе, что как только мы вернемся в Польшу, мое семейство признает тебя своим королем. Так будет правильно, ибо ты сильнее меня, моложе, чище душой и крепче в христианской вере.
Владислав, внутренняя суть которого ликовала, замолчал, и по его щеке поползла слеза. Ошарашенный Болеслав, который не ожидал ничего подобного, помог старшему родичу подняться и промямлил:
- Благодарю, брат... Благодарю...
Князь-кесарь отпустил ладонь Болеслава и, поклонившись ему, словно своему сюзерену, сказал:
- Приказывай, мой король. Где мне встать.
Болеслав, который изначально планировал поставить десять тысяч воинов Владислава в центре, куда, наверняка, придется основной удар язычников, помедлил и переменил свое решение:
- Ты встанешь на левый фланг, брат. Стереги дорогу, по которой мы пришли и прикрывай нас. - Сказав это, князь-принцепс продолжил: - В центре встанет мое войско. Моравские дружины будут на правом фланге, а отряды воеводы Петра и архиепископа составят наш резерв и обеспечат охрану тыла. С Богом!
Расклад на битву устраивал всех, планы и схемы обсуждались уже не раз, а потому военный совет закончился.
Старший Пяст прибыл к войску, отдал необходимые распоряжение и вскоре все отряды католиков выдвинулись в поле между своим лагерем и Старогардом. С помощью волов катапульты оттянули в тыл. На их позициях вставали отряды Болеслава, а на флангах построились войска Владислава и моравских владетелей. Крестоносцы приготовились к битве и перед боевыми порядками появились многочисленные священники, которые хором стали произносить молитву:
- Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. Будь нашей защитой! И да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих души. Да низвергни их силою Божией в адов огонь. Аминь.
Последнее слово молитвы, которую поддержали многие воины, пронеслось на полем битвы и растворилось в воздухе. Над землей парили ласточки, видать, к вечеру будет дождик. В пока еще чистых синих небесах ласково светило солнышко. От недалекой мелкой речушки, притока Вислы, прилетал прохладный ветерок. И если бы не появившиеся на другом конце поля венеды, которые подошли на выручку осажденному городу, да изготовившиеся к драке католики, то был бы самый обычный летний день.
Язычники двигались быстро, и они решили вступить в бой сходу. Впереди, несколькими колоннами двигалась поморянская пехота, воины в броне, с длинными копьями и щитами почти в человеческий рост. На флангах, обгоняя поморян, появились кавалеристы пруссов на отличных лошадях и в кожаных доспехах, которые были обшиты костяными и металлическими бляхами. Венеды и их диковатые союзники катились, словно поток в половодье и военачальники католиков ожидали, что вскоре они остановятся. Однако не тут-то было. Поморяне упрямо шли на врагов и вскоре ляшские лучники смогли осыпать их стрелами.
Залп! И рой метательных снарядов, словно большая стая птиц, взмыл в небеса и сверху обрушился на языческую пехоту. Вот только потерь венеды почти не понесли, ведь не зря щитоносцев Померании считали одними из лучших в Европе. По команде сотников идущие в центре построения воины подняли над головой свои щиты и приняли на них вражеские стрелы. Ну, а затем передовой отряд язычников схлестнулся с бойцами из племени куявов, которые находились на острие атаки.
Щиты ударили в щиты. Длинные копья поморян пронзали тела куявов, а те били их в ответ. Мечи сталкивались с топорами, а дубины с шестоперами. Все смешалось, и следом за языческой пехотой в строй врагов врубились пруссы. Крики людей и ржание лошадей. Грохот сталкивающегося металла. Боевые кличи 'Перкуно!' и 'Святовид' вторили польскому с 'С нами Бог!'. На помощь первой поморянской колонне подошла другая, а за ней и третья. Отряды ощетинившихся сталью и прикрытых щитами венедов один за другим вонзались в строй католиков, и католики замялись, ибо ярость и напор язычников были необычайно сильны.
Князь-кесарь, который так и не удосужился надеть доспехи, сидел на боевом коне и наблюдал за ходом сражения со стороны. Он ожидал, что Болеслав растеряется, после чего кинет в бой резервные отряды Петра Власта и наемников церкви, и Владислав не ошибся. Молодой князь-принцепс, который видел, что центр вот-вот может быть прорван, вызвал на подмогу тыловые отряды, и когда они уплотнили центр, позади них из лесного массива, легко сбивая слабые заслоны, появился бронированный хирд варягов.
Пропели боевые рога мореходов и им ответили рога поморян и пруссов. В этот же миг на правый фланг крестоносцев навалилась тысяча исландских викингов-наемников и городская стража венедских городов. Они сковали моравские дружины боем и запаниковавший Болеслав прислал к Владиславу гонца. Младший брат просил старшего родича прикрыть частью своих сил тыл, и принять на себя удар приближающихся варягов. Однако Владислав, который разговаривал с гонцом один на один, отпустив его, вызвал к себе тысячников и отдал им совершенно иную команду:
- Отступаем.
- Как же так!? - вскинулся храбрый Зденек Змигод. - Мы должны идти на помощь основным силам и держать фланг.
- Таков приказ Болеслава, который является нашим полководцем по воле церкви.
Князь-кесарь был совершенно спокоен. Кроме Змигода, который больше не смел возражать своему князю, никто приказ не оспорил, ибо каждый тысячник был не только предан своему поильцу-кормильцу, но и неплохо соображал. Опытные военачальники видели, что сражение складывается не в пользу католиков, а раз так, то смысла в продолжении боя нет, необходимо спасать свою жизнь и если князь отдает приказ отступать, значит, он знает, что делать. Правда, многие сомневались в том, что главный полководец велел сделать именно это. Однако кто смеет сомневаться в словах сюзерена? Таких нет, так что надо уходить.
