Темный камень растянулся будто резиновый, протягиваясь в темноту, что чернее любой ночи. Темно там было как в пещере или даже больше – это была тьма как в начале времен, до того, как возникли слово и свет, до того, как появилось что-то кроме тьмы. Люди забыли, что первой возникла тьма – не свет, не божественное слово, а тьма. Полная, совершенная, самодовлеющая и всеобъемлющая тьма.
Запах роз и трав был настолько натуральным, что я его чувствовала на языке, словно впивала в себя летний день.
Тьму прорезал рассвет. На отдаленном небосводе взошло солнце, ничего общего не имевшее с тем, что сияет в небесах над землей. И когда мягкий свет приобрел яркость, мы увидели сад. Я бы сказала даже – геометрический сад, плод кропотливого искусства посадки растений четкими плавными викторианскими линиями, но мои глаза никак не могли уловить рисунок. Как будто чем дольше вглядываешься в клумбы и вымощенные камнем дорожки, тем меньше порядка видит в них глаз. Геометрический сад, основанный на неевклидовой геометрии; фигуры, невозможные с точки зрения нормальной физики. С другой стороны, здесь и солнце сияет под землей, и сада этого не было минуту назад. Что в сравнении с этим значит несколько нестандартная геометрия?
Весь сад был обнесен живой изгородью. Была ли она секунду назад? Я ее не помнила, но и не помнила, чтобы ее не было. Просто оказалось, что она есть – кольцо кустов шиповника, точно как однажды мне представилось в видении. Видение тогда было странное, наполовину чудесное, наполовину – опасное чуть не до грани смерти. Я отогнала воспоминание о громадном кабане, едва не убившем меня, пока я не залила снег его кровью, потому что когда имеешь дело с магией созидания, мысли могут стать предметными в буквальном смысле.
Я стала думать об исцелении Мистраля. Подумала о моих будущих детях, о мужчине, что стоит рядом со мной. Я взяла Шолто за руку: он вздрогнул, поглядел на меня слишком большими глазами, но улыбнулся в ответ на мою улыбку.
– Отнесем его в сад, – сказала я.
Шолто кивнул и наклонился поднять еще не пришедшего в сознание Мистраля. Я оглянулась на доктора.
– Вы идете с нами, Генри?
Он покачал головой.
– Эта магия не для меня. Берите его, несите и спасайте. Я объясню всем, куда вы пошли.
– Я думаю, сад здесь и останется, Генри, – сказал Шолто.
– Увидим, – улыбнулся Генри, но в глазах у него отразилась печаль.
Я замечала такой взгляд у других людей, оставшихся жить в холмах, у тех, кто знает: никогда, никогда не стать им такими, как мы. Мы можем продлить их жизнь и молодость, но все равно они остаются людьми в стране, где живут не люди.
Я знаю, что такое быть смертной в стране бессмертных. Знаю, что значит стариться, когда другие остаются молодыми. Я отчасти человек, и в такие минуты, как эта, я вспоминаю, что это значит. Даже если я овладею самой мощной магией страны фейри, я все равно буду знать, что такое печаль и смертность.
Я поднялась на цыпочки и поцеловала Генри в щеку. Он удивился, но почувствовал себя польщенным.
– Спасибо, Генри.
– Для меня честь служить монархам этого двора, – ответил он, едва не прослезившись.
Когда я повернулась идти, он дотронулся до места, куда пришелся мой поцелуй, словно все еще его чувствовал.
Я шагнула к Шолто, который держал Мистраля на руках, словно тот ничего не весит, и держать его можно всю ночь напролет. Взяв Шолто за руку, я другой рукой коснулась нагой кожи Мистраля, и мы вошли в сад.
Глава тринадцатая
Плиты садовой дорожки шевелились под моими босыми ногами. Я вдруг вспомнила, что на ногах у меня порезы. Камень дорожки словно тянулся к ним.
Я крепче вцепилась в руку Шолто и посмотрела на то, по чему мы шли. Камень был почти черный, но в нем проступали изображения. Нечто похожее на части тел тех бесформенных созданий из Дикой охоты – и это были не просто изображения. Они тянулись к поверхности щупальцами и многочисленными ногами, словно могли до нас дотронуться. Казалось, что эти мелкие обрывки первозданной магии особенно интересуются моими порезами и царапинами.
Я дернулась, чуть не столкнув Шолто с дорожки.
– Что случилось? – спросил он.
– По-моему, камни дорожки кормятся кровью из моих порезов.
– Тогда мне нужно куда-то положить Повелителя Бурь и взять на руки тебя.
При этих словах центр садового орнамента вдруг разошелся прорезью, будто рот или будто пройма для рукава в сшитых кусках ткани.
Зашуршали растения, двигаясь с несвойственной нормальным растениям скоростью – сухой скользящий шорох, заставивший меня оглянуться. Порой растения движутся, когда возникает новый кусок волшебной страны, но растения могут и нападать. К примеру, розы в передней палате Неблагого холма однажды пустили мне кровь. Моя кровь их оживила, но все равно это было больно и страшно. Растения не умеют думать, даже если дать им способность двигаться. Растения не понимают мыслей и чувств животных. Наверное, обратное тоже верно, но я не собиралась вредить растениям в саду даже случайно – и не была уверена, что шуршащие и передвигающиеся растения станут так же заботиться о моей безопасности.
Обычно, когда магия Богини проявлялась так ярко, я чувствовала себя в безопасности, но в этом саду что-то заставляло меня нервничать. Может быть, ощущение шевелящихся под ногами камней, крошечными ртами припадающих к порезам у меня на ступнях. Может быть, сами клумбы, от которых кругом шла голова, если пытаться всматриваться в их рисунок.
Я оглянулась и обнаружила, что изгородь из шиповника полностью окружила сад. Хотя нет, в ней были ворота. Белые ворота из штакетника под изящно выгнутой деревянной аркой. Тут я разглядела изображения на светлом дереве и поняла, что это вовсе не дерево. Ворота были вырезаны из кости.
Теперь в центре сада, где камень и клумбы разъехались в стороны, оказались четыре невысоких деревца. Их у нас на глазах оплетали лозы, вминая древесину стволов извилистыми канавками, как будто всю жизнь на них росли. Лозы переплелись между кронами, соединив ветки в полог, кружевной сетью спустились вниз, под ними выросла трава, образуя мягкую подушку. Сад выращивал постель для Мистраля.
На возникшую кровать дождем просыпались цветочные лепестки – не одних только роз, как сыпались на меня, а всевозможных сортов и цветов. Из лепестков собрались четыре подушки, занявшие изголовье кровати, и одеяло, сползшее к ногам и приветливо откинувшее уголок.
Шолто вопросительно посмотрел на меня. Я ответила, что смогла:
– Твой ситхен готовит постель для нашего отдыха и для исцеления Мистраля.
– И для твоего исцеления, Мередит.
Я сжала его локоть:
– Для нашего исцеления.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
