– Какие красивые, – сказала сестра, глядя на нас с неподдельным восторгом.
А врач испугался. Он пятился от нас, пока не наткнулся на кровать, и выставил карту Дойла, словно щит.
Я попыталась представить, какими мы им кажемся – в коронах из живых цветов, одетые магией Богини... нет, не получится. Мне никогда не увидеть то, что видят они.
Мы пошли к постели. Полицейский пришел в себя настолько, что попытался взять нас на мушку, но пистолет опять опустился к полу.
– Не могу, – сказал коп сдавленным голосом.
– Уберите от него иглы и трубки, – сказала я. – Вы пытаетесь лечить его, как людей, и этим убиваете.
– Но почему? – сумел произнести доктор.
– Он существо из мира фейри, в его жилах нет смертной крови, которая помогла бы ему справиться с чудесами нынешних дней.
Я прикоснулась к руке Дойла – кожа была холодная.
– Нам надо спешить, доктор. Надо убрать его из искусственного окружения, или он умрет. – Я взялась за иглу капельницы. – Помогите мне.
Доктор смотрел на меня так, словно у меня вторая голова выросла – голова монстра. Но на помощь пришла сестра.
– Что мне делать? – спросила она.
– Отсоедините это все. Мы должны унести его обратно в страну фейри.
– Я не могу позволить вам забрать раненого из больницы, – сказал врач. Его голос обретал утраченную уверенность, словно человек почувствовал себя лучше, имея дело с конкретным фактом. Больных нельзя увозить из больницы – такова инструкция.
Я повернулась к полицейскому:
– Вы не могли бы помочь сестре отключить капитана Дойла от приборов?
Он убрал пистолет в кобуру и пошел помогать сиделке с другой стороны кровати.
– Вы же полицейский, – сказал врач. – У вас квалификации нет!
Коп взглянул на него.
– Вы только что сказали, что ему становится хуже, и вы не знаете почему. Посмотрите на них, док: они магией всю комнату залили. Если этот их капитан живет так же, как они, то что ему толку в этих приборах?
– Есть определенные формальности, наконец. Нельзя же просто прийти в больницу и унести пациента! – обратился он к нам.
– Он капитан моей стражи, мой любовник и отец моего ребенка. Вы на самом деле считаете, что я могу специально подвергнуть его опасности?
Сестра и коп уже не обращали внимания на врача. Сестра подсказывала копу, и вдвоем они все отключили и отсоединили, оставив Дойла на постели освобожденным от всех игл и датчиков.
Теперь мы могли к нему прикоснуться. Магия словно знала, что прежде всего его надо освободить от того, что причиняет ему боль, и только потом браться за исцеление.
Я прикоснулась к плечу Дойла, Шолто – к ноге. Его тело среагировало, как на удар тока: спина выгнулась, глаза распахнулись, дыхание вырвалось с шумом. Секундой позже он поморщился от боли, но он смотрел на меня, он меня видел!
Он улыбнулся и прошептал:
– Моя Мерри.
Я улыбнулась в ответ, чувствуя, как щиплют глаза слезы счастья.
– Да, – сказала я. – Да.
Его взгляд затуманился, потом веки закрылись. Врач проверил его пульс, подойдя с другой стороны кровати. Он нас боялся, но не настолько, чтобы не делать свою работу. Я стала думать о нем лучше.
– Пульс стал отчетливей. – Врач посмотрел на меня и Шолто: – Что вы с ним сделали?
– Поделились с ним магией страны фейри, – сказала я.
– А на людей это подействует?
Я покачала головой, корона из роз и омелы шевельнулась у меня в волосах, устраиваясь поудобней, будто ручная змея.
– При таких ранах людям помогли бы ваши лекарства.
– У вас правда корона только что пошевелилась? – спросила сестра.
Я промолчала. Лгать сидхе не позволено, а правду ей слышать не стоит. Она и без того смотрит на нас как на чудо из чудес. Выражение ее лица и – в меньшей степени – лица полицейского напомнило мне, почему президент Томас Джефферсон настоял на запрете: чтобы мы никогда не позволяли себя обожествлять. Ни Шолто, ни я не хотели становиться объектом почитания, но как предотвратить такие взгляды, когда стоишь коронованная самой Богиней?
Я думала, что связавшая наши руки роза расплетется, и мы сможем поднять Дойла, но лоза удобно устроилась и никуда деваться не собиралась.
– Давай поднимем его с той стороны кровати, – предложил Шолто. – Тогда ты понесешь его за ноги, это легче.
Я не стала возражать. Мы просто перешли на другую сторону кровати – доктор поспешно отступил, не желая, видимо, чтобы мы до него дотронулись. Его можно понять. Благодать, которой осенила нас Богиня, так сильна, что совершенно непонятно, что случится со смертным, который нас сейчас коснется.
Шолто наклонился, подсунул руки под плечи Дойла. Я завела руку под его колени – мне наклоняться пришлось совсем не так низко. После некоторых маневров, похожих на приспосабливание к бегу на трех ногах – только в нашем случае связаны были руки – нам удалось его поднять. Он лег нам на руки, как будто так и должно было быть – или так я это чувствовала. Словно он у меня не только в руках, но и в сердце, и во всем теле. Как я могла оставить его на волю людской медицины, без присмотра хотя бы одного стража?
Да, а где же остальные стражи? Не сам же пришел сюда этот полицейский.
– Мередит! – окликнул меня Шолто. – Ты задумалась, а нам с тобой надо двигаться слаженно, чтобы его нести.
Я кивнула:
– Прости. Я просто задумалась, где теперь другие стражи. С ним должен был кто-то остаться.
Мне ответил полицейский:
– Они ушли с Рисом и тем, которого зовут Фален... нет, Гален. Они забрали тело вашей... – Он запнулся, словно уже наговорил лишнего.
– Моей бабушки, – договорила я за него.
– У них были лошади, – сказал коп. – Лошади внутри больницы, и никому дела не было.
– Они были белые и сияющие, – вздохнула сестра. – Такие красивые!
– Они все были верхом, кажется. Так на лошадях и уехали, – заключил коп.
– Их захватила магия, – сказал Шолто, – и они забыли прочие свои обязанности.
Я прижала Дойла к себе и вгляделась в его лицо, склоненное к груди Шолто.
– Я слышала, что выезд фейри может заставить сидхе забыться, но не понимала насколько.
– Это очень похоже на Дикую охоту, Мередит, только не жуткую, а мирную или даже веселую. Этот выезд был скорбным – твою бабушку увозили домой, но будь это праздничный выезд, с песнями и музыкой, и они могли бы всю больницу за собой увлечь.
– Они казались такими мрачными, такими горестными... – сказала сестра.
– Для вас это было только к добру, – сказал Шолто.
Я глянула на сестру: она смотрела на Шолто во все глаза и казалась чертовски близка к эльфову шоку – так называют состояние, когда человек настолько очарован одним из нас, что готов на все, только бы находиться рядом с предметом обожания. Очароваться можно и самой волшебной страной, но сейчас перед глазами людей не сияли волшебные подземные чертоги, так что этой проблемы не возникало. Зато лицо Шолто не уступало красотой ни одному лицу в стране фейри, и в короне из цветущих трав с нежной россыпью ярких бутонов он казался выходцем из легенд и сказок. Наверное, ко мне это тоже относилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
