Сыновья и племянник – на общественном, а Батюшков – на поэтическом поприще воплотили лучшие замыслы этого замечательного литератора и человека, «доделав то, что он не довершил».
А. Архангельский
Богине Невы
Протекай спокойно, плавно,Горделивая Нева,Государей зданье славно[296]И тенисты острова!
Ты с морями сочетаешьБурны росски озерáИ с почтеньем обтекаешьПрах великого Петра[297].
В недре моря СредиземнаНимфы славятся твои:До Пароса и до Лемна[298]Их промчалися струи.
Реки гречески стыдятся,Вспоминая жребий свой,Что теперь на них глядятсяБостанжи с кизляр-агой[299];Между тем как резвых грацийПовторяешь образ ты,Повергая дани нацийПред столпами Красоты.
От Тамизы[300]и от Тага[301]Стая мчится кораблей,И твоя им сродна влагаРасстилается под ней.
Я люблю твои купальни,Где на Хлоиных красахОдеянье скромной спальниИ амуры на часах[302].
Полон вечер твой прохлады,Берег движется толпой,Как волшебной серенады,Слух наносится волной.
Ты велишь сойти туманам:Зыби кроет тонка тьма,И любовничьим обманамБлагосклонствуешь сама.
В час, как смертных препроводишь,Утомленных счастьем их,Тонким паром ты восходишьНа поверхность вод своих.
Быстрой бегом колесницыТы не давишь гладких вод,И сирены вкруг царицыПоспешают в хоровод.
Въявь богиню благосклоннуЗрит восторженный пиит,Что проводит ночь бессонну,Опершися на гранит.
1794
Ночь
К приятной тишине склонилась мысль моя;Медлительней текут мгновенья бытия.Умолкли голоса, и свет, покрытый тьмою,Зовет живущих всех ко сладкому покою.Прохлада, что из недр пространный землиВосходит вверх, стелясь, и видима в далиТуманов у ручьев и близ кудрявой рощиВиется в воздухе за колесницей нощи,Касается до жил и освежает кровь!Уединение, молчанье и любовьВладычеством своим объемлют тихи сени,И помавают им согласны с ними тени.Воображение, полет свой отложив,Мечтает тихость сцен, со зноем опочив.Так солнце, утомясь, пред западом блистает,Пускает кроткий луч и блеск свой отметает.Ах! чтоб вечерних зреть пришествие теней,Что может лучше быть обширности полей?Приятно мне уйти из кровов позлащенныхВ пространство тихое лесов невозмущенных,Оставив пышный град, где честолюбье бдит,Где скользкий счастья путь, где ров цветами скрыт.Здесь буду странствовать в кустарниках цветущихИ слушать соловьев, в полночный час поющих;Или облокочусь на мшистый камень сей,Что частью в землю врос и частию над ней.Мне сей цветущий дерн свое представит ложе.Журчанье ручейка, бесперестанно то же,Однообразием своим приманит сон.Стопами тихими ко мне приидет онИ распрострет свои над утомленным крилы,Живитель естества, лиющий в чувства силы.Не сходят ли уже с сих тонких облаковОбманчивы мечты, и между резвых сновНадежды и любви, невинности подруги?
Уже смыкаются зениц усталы круги.Носися с плавностью, стыдливая луна;Я преселяюся во темну область сна.Уже язык тяжел и косен становится.Еще кидаю взор – и все бежит и тьмится.
1776, 1785 (?)
Николай Карамзин
(1766–1826)
Имя Карамзина прочно и навсегда связалось в читательском сознании с его прозаическими произведениями. Как самобытного лирика его вспоминают гораздо реже. А между тем и в развитие отечественной поэзии он внес существенный вклад.
Родился Николай Михайлович Карамзин 1 декабря 1766 года под Симбирском в дворянской семье. Детство его прошло на берегу Волги – величавой реки, «священнейшей в мире» (как она названа в одном из его стихотворений). Образование получил в пансионе профессора Московского университета Шадена, где давались широкие гуманитарные знания. Послужной список писателя был весьма кратким: примерно один год (1783–1784) находился Карамзин на военной службе, а после никогда нигде не служил. Отдавшись писательской деятельности, он стал одним из первых русских профессиональных литераторов.
Серьезное влияние на формирование взглядов Карамзина оказали годы (1785–1789), проведенные им в кружке Н. И. Новикова. Здесь он воспринял идеи просветительства, проникся пафосом человеколюбия, сердечности. Переживания «души» и «сердца» человека станут неотъемлемой частью поэзии Карамзина. Каждый писатель, по его убеждению, «пишет портрет души и сердца своего», как будет затем сказано об этом в статье «Что нужно автору?» (1793).
О творческом восприятии Карамзиным этих идей, характерных для сентиментальной и предромантической литературы (английской и немецкой), свидетельствует его первое программное стихотворение «Поэзия». В нем восторженно оценивается Шекспир при полном замалчивании писателей-классицистов. В шекспировском творчестве была найдена «священная меланхолия» вместе с «бессмертным умом», с «ключом ко всем великим тайнам рока». Вместе с Шекспиром восторженно воспринимается Оссиан, чьи песни «нежнейшую тоску» вливают «в томный дух». Сочувственно отмечаются Мильтон, «в страшных песнях» описавший «бунт, гибель сатаны»; Йонг, «несчастных друг, несчастных утешитель!»; Томсон, возгласивший «Природы красоту, приятности времен»; «Альпийский Теокрит» Гесснер, «в восторге» певший «невинность, простоту, пастушеские нравы». Замыкает этот перечень Клопшток «несравненный», воспевший «начало и конец Мессииных страданий». В стихотворении «Поэзия», сочиненном в 1787 году, была намечена программа последующего творчества Карамзина, словно бы «задан» тот тон, на который будет настраиваться его лира.
В центре внимания поэта оказались тонкие переливы сердечных чувств человеческих. Эту – одну из главных особенностей своего поэтического творчества откровенно объясняет сам поэт в «Послании к женщинам» (1796). Вложив свой меч в ножны, Карамзин вооружается листом бумаги и чернильницей с пером, «Чтоб быть писателем, творцом…».
Меланхолические пейзажи, трогательная любовь, тонкие оттенки настроений, вдохновляющая радость встреч, сладкая боль разлуки, философские раздумья о бренности земного бытия – все то, что составляет суть частной жизни человека, – входит в мир сентиментальной поэзии Карамзина.
Вместе с тем в его творчестве постепенно готовится романтическое видение мира. Его баллады («Граф Гваринос», «Алина», «Раиса») предшествуют разработке этого жанра в творчестве Жуковского. А с его признанием в письме к И. И. Дмитриеву («Поэт имеет две жизни, два мира; если ему скучно и неприятно в существенном, он уходит в страну воображения и живет там по своему вкусу и сердцу») согласились бы многие поэты-романтики. Эти взгляды Карамзин прямо высказал в стихотворении «К бедному поэту» (1796).
Неудовлетворенность современным ему общественным бытием, далеким от естественной жизни с ее простотой, наивностью и трогательной чувствительностью, влечет Карамзина к уединению на лоне природы или в дружеском и домашнем кругу, где он может предаться «приятным» вымыслам. В блистательной элегии «Меланхолия», написанной в первый год нового, девятнадцатого столетия, Карамзин «предсказал» судьбу этого жанра в русской лирике. Именно стремление выразить меланхолическое упоение собственной грустью станет главным для элегии романтизма.
Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетенных,Несчастных счастие и сладость огорченных!О Меланхолия! Ты им милее всехИскусственных забав и ветреных утех…
В 1792 году Карамзин проявил незаурядное мужество, написав и опубликовав оду «К милости», в которой – в скрытой форме, разумеется, – брал под защиту «государственного» «преступника» Н. И. Новикова. А годом раньше он призвал всех людей «вечно, вечно в мире жить!» («Песнь мира», 1791). Этот гимн всеобщему миру заканчивался клятвой народов:
Мы клянемся все сердечноВ мире с братьями жить вечно!Отче! слышишь клятву чад?Мы твердим ее стократ.
Смерть застала Карамзина в 1826 году в период его работы над «Историей государства Российского».
В. Федоров
Осень
Веют осенние ветрыВ мрачной дубраве;С шумом на землю валятсяЖелтые листья.
Поле и сад опустели;Сетуют холмы;Пение в рощах умолкло —Скрылися птички.
Поздние гуси станицейК югу стремятся,Плавным полетом несясяВ горних пределах.
Вьются седые туманыВ тихой долине;С дымом в деревне мешаясь,К небу восходят.
Странник, стоящий на холме,Взором унылымСмотрит на бледную осень,Томно вздыхая.
Странник печальный, утешься!Вянет ПриродаТолько на малое время;Все оживится,
Все обновится весною;С гордой улыбкойСнова природа восстанетВ брачной одежде.
Смертный, ах! вянет навеки!Старец весноюЧувствует хладную зимуВетхия жизни.
1789
