Во‑первых, никакого молчания не было, Сталин выступал последним, а до него говорили много. Во‑вторых, зал не молчал и во время тоста — то и дело раздавались возгласы одобрения и вспыхивали аплодисменты. В‑третьих, «пьяных зал» — это Жуков и Рокоссовский, Шолохов и Шостакович, Уланова и Курчатов, Игорь Моисеев и Коненков… Вот такая всеохватная ненависть.
А что мы слышим теперь? Упоминавшийся выше академик приводит строки Некрасова, обращенные к русскому народу:
Чем был бы хуже твой удел,Когда б ты менее терпел?
И соглашается с другим автором, который об этих строках сказал: «Большего непонимания русского народа трудно представить». Они, видите ли, лучше знают народ, чем великий поэт. Да, да: «Для русских терпение — не удел, а высокое качество, за что его уважают другие народы». Тут вернее сказать о терпимости, об уживчивости русских с другими народами, о его дружелюбии, отсутствии у него ксенофобии, которая и ныне мерещится нашим правителям.
А терпение бывает разное. Одно дело терпение, повторюсь, к тяготам войны, основанное на вере в победу и в свое руководство, о чем говорил Сталин, упомянув об ошибках и «отчаянном положении в 1941–1942 годы»: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это». Однако совсем другое дело — терпение к угнетателям чужеземным или своим. Его у русского народа не так уж много.
Ни один народ не подвергался столько раз иноплеменным вторжениям и не отстаивал свою национальную свободу. Только припомните: татаро‑монгольское иго, шведы и немецкие рыцари, разгромленные Александром Невским, поляки с кучей Лжедмитриев, опять шведы со своим Карлом и Мазепой, французы с Наполеоном во главе всей Европы, опять французы, англичане, турки да итальянцы все вместе в Крыму, немцы со своим Вильгельмом, три похода Антанты вкупе с американцами и японцами, опять немцы в сто раз посильневшие и пострашневшие… И что с ними со всеми случилось на русской земле среди нечуждых им гробов, которых становилось се больше и больше?
В то же время нигде в мире не было столько самых решительных выступлений против социального угнетения: соляные, холерные, медные, стрелецкие, картофельные бунты и мятежи, восстания и крестьянские войны под руководством Болотникова и Булавина, Разина и Пугачева, революции 1905 года, Февральская, Октябрьская… И очень странно, если Путину и Медведеву в тревожных снах не слышатся слова, которые народ мог бы сказать им: «Вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь из первых трех рядов, мы поставим другое правительство, которое отменит все ваши людоедские реформы и обеспечит нам покой»…
Не было в истории человека, вокруг имени которого спустя даже 50–60 лет после его смерти так бурно бушевали бы страсти. Все негодяйство России и Западного мира поносит и проклинает Сталина, доходя при этом до пароксизмов полного тупоумия. Бенедикт Сарнов, 65 лет, считающий себя критиком, и Рой Медведев, уверенный, что он историк, ссылаясь друг на друга, пишут, будто у Сталина был такой низкий лоб, ну, такой низкий, что Политбюро приняло секретное решение: «На всех портретах вождя увеличивать его лоб на 2 сантиметра. За не выполнение — расстрел на месте». А как быть, если портрет всего со спичечный коробок? Все равно расстрел. Тот же Рой стыдит: «Он не умел плавать!» Может быть. Но, с одной стороны, когда в молодости на его глазах в Баку с пирса упала в море маленькая девочка, он, не дожидаясь водоплавающего Роя, кинулся в воду и спас девочку. Оказалось, ее звали Надя Аллилуева. С другой стороны, говорят, Гитлер был отменным пловцом. И что? Однажды так глубоко нырнул, что не вынырнул.
А недавно державные уста из второго ряда объявили: «Сталин уничтожил крестьянство!» Позвольте, а откуда же хотя бы на фронте столько крестьян взялась? Ведь армия, разбившая немцев и пришедшая в Берлин, была по составу очень крестьянской. А в 1984 году, даже через тридцать лет после смерти Сталина и незадолго до вашего нашествия, в деревнях и селах было 26,6 тысяч колхозов и 22,5 тысяч совхозов. Там жили и работали 25 миллионов человек, обеспечивавшие нашу продовольственную безопасность, о которой вы только сейчас вспомнили. Что, этим занимались родственники Чубайса и Голиковой? Это вы, задушив колхозы, чего не делали даже немецкие оккупанты, почти полностью уничтожили крестьянство. Нужны цифры? Ну, поработайте сами‑то.
В эти же дни другие державные уста из первого ряда тоже пролепетали: «Преступления Сталина чудовищны! Он уничтожал свой народ!» Уже не крестьянство только, а весь народ. Они соревнуются!
А как на самом деле было при Сталине, якобы уничтожавшем народ? 1 декабря 1935 года в речи на совещании передовых комбайнеров и комбайнерок он сказал: «Жить стало лучше, веселее. Это привело к тому, что население стало размножаться гораздо быстрее, чем в старое время. И мы это приветствуем. (Веселое оживление в зале). Каждый год мы получаем приращение на целую Финляндию. (Общий смех)» (СС, т. 14, с. 102).
За годы сталинской тирании население СССР выросло миллионов на 50. А ведь за это время по стране прошли два страшных голода, да война унесла 27 миллионов… Чудны дела твои, Господи!..
Я не хотел было затрагивать тему репрессий по причине ее замызганности, но однако же достаточной ясности: давно опубликованы обстоятельные, тщательно документированные исследования на сей счет. Стоит назвать хотя бы публикацию Виктора Земскова, допустим, в «АиФ» (1989) или книгу Игоря Пыхалова «Время Сталина» (Л., 2001). И только президент да премьер да их подпевалы продолжают голосить: «Масштаб репрессий невозможно вообразить!.. Реабилитация Сталина немыслима!» Но даже самые известные подпевалы вроде Юрия Полякова из «Литгазеты», смотрите, как ныне юлят: «Я абсолютно согласен с президентом, что ни в коем случае ту кровь, которая была пролита в революцию, нельзя забывать…» Он — абсолютно! Да ведь президент не о революции, а о Сталине, о репрессиях. А дальше, и не упоминая Сталина, уж совсем уморительно: «Конечно, эта, так сказать, кровь, ее надо помнить, так сказать, и тех людей, которые погибли в этой, так сказать, революционной мясорубке». Тележурналист врасплох застал, так сказать, писателя на его весьма не так сказать, даче.
И все‑таки я не хотел писать о репрессиях. Но попалась мне на глаза в «Советской России» статья «Обманщики» историка, подполковника в отставке Юрия Шварева. Он в частности пишет: «Ни в поселке, где жила наша семья, ни на работе в Котласе, ни в военном училище в Череповце, ни в офицерской среде в Архангельске и Москве я не слышал никаких разговоров о родственнике, сослуживце, соседе, просто знакомом, осужденном во время войны и после «за политику». А мне говорят о массовых арестах при Сталине!»
Автор припомнил всю свою родню, набралось 51 человек. И репрессирован, попал в лагерь только один — дядя по отцу. За что — автор точно не знает. 1 — это сколько процентов от 51? Меньше двух.
Интересный пример толкнул меня припомнить и свое детство. Среди нескольких сот жителей фабричного двора, где мы жили в 30‑е годы, я, уже подросток и юнец, знал лишь одного человека, которого арестовали. Это был отец моих товарищей Юры и Жени Мазютиных, соседей по дому. А из всей моей родни был арестован, но через неделю освобожден мой дел Федор Григорьевич. Совсем другая картина — война. Из 9 мужчин нашего клана, ушедших на фронт, погибли четверо. Это почти 50 %. Вот истинная массовость.
Цифры надо знать. Когда Путин был в Польше, он лепетал там в оправдание родины в таком духе: да, советские руководители негодяи, но и вы не лучше. А ведь надо бы напомнить поляком только четыре цифры, чтобы они заткнулись со своей и геббельсовской Катынью. В 1920 году из их плена не вернулось 100 тысяч красноармейцев (И. Сталин. Т. 18, с. 136). Где они — католичество приняли? А Катынь, если даже согласиться, что это дело рук НКВД, — 15 тысяч жертв. А через двадцать лет, защищая свою родную землю, польская армия потеряла 66,3 тысячи убитыми (ИВМВ, т. 3, с. 39) и не защитила. А Красная Армия, освобождая их землю, не только чужую для нас по вере и по многому другому, но веками и враждебную, положила около 600 тысяч душ. Почти в десять раз больше. Да еще Сталин, не припомнив полякам нападения, захват Киева в 1920 году, гибели тогда 100 тысяч наших пленных, участия Польши в хищном растерзании Чехословакии, добился в Ялте установления границы Польши значительно западнее, чем она была до войны, отдали ей немецкий Данциг, большую часть Восточной Пруссии и кое‑что еще. И после всего этого они до сих пор скулят и воют, требуют с нас контрибуцию!..
В декабре 1992 года, в самую лихую пору разгула антисоветчины и поношения Сталина, я начал печатать в «Советской России» большой цикл статей «Кадры решают все», завершившийся 6 марта 1993‑го. Тираж газеты был тогда едва ли не миллионный. И пошел нескончаемый поток писем, телефонных звонков, незнакомых визитеров, приглашений в гости… Дело не в литературных достоинствах моих статей, а в том, что газета решилась пойти на прорыв блокады, окружившей стеной вранья Сталина и его время. Газета получала письма из всех краев страны — из городов и деревень, от людей разных национальностей и возрастов.
