Глава 8. Помимо другой есть еще и третья жизнь
В пятницу я начал уборку синагоги с мэйн шула. Сперва протереть ряды скамей тряпкой. Тряпка это большое кухонное полотенце. Потом влажной шваброй протереть ряды между скамей. Потом пропылесосить ковровые полы. Когда с мэйн шулом было покончено, в синагогу пришел Иони, умный подросток, с которым я дискуссировал в кухне по поводу Иисуса Христа. Он привел с собой черноглазого мальчика Сола, у которого скоро должна состояться бармицва. Иони, как младший специалист по иудаизму, должен был подготовить Сола к обряду. Они хотели пройти в мэйн шул прорепетировать обряд, но я их туда не пустил, сказал, что мэйн шул убран и вымыт к шабесу, и предложил им репетировать в маленькой молельне, которая называлась бэтмэдрэш. Иони стал возражать, но я повелительным тоном сказал: – Туда, – и указал на бэтмэдрэш. Они покорились. Протирая шваброй холл, я слышал, как в бэтмэдрэше Сол тонким дискантом читал с завываниями священный текст, а Иони строгим голосом его поправлял. Пришла Лиса, сестра Сола. Это была девочка лет четырнадцати, с такими же черными глазами, как и у Сола. Она может стать красивой женщиной, если конечно, не выйдет замуж за еврея-ортодокса и не станет непрерывно рожать, как это принято у ортодоксов. Женщинам нельзя входить в бэтмэдрэш во время ритуалов, и Лиса стояла у дверей, прислушиваясь, как ее брат тренируется над еврейскими текстами. Когда я граблями очищал газон от сухих листьев, подошла миссис Кроцки. Вероятно, она хотела назначить день, в который я могу ебать Наоми. Так оно и оказалось. Она сказала:
– Антони, у меня в большой спальне тоже надо выровнять рамы. Ты это можешь. Я буду дома в воскресенье. – Я подумал, что это кстати. Мой план «фольксваген» – «линкольн» был хорошо продуман, и я его проделаю чисто, но если придется проделать это в воскресенье, а не в субботу, алиби не помешает. Правда, это будет не полное алиби, поскольку я освобожусь только во второй половине дня, но все же это будет уже половина алиби. И я сказал:
– В воскресенье я могу прийти только к вечеру.
– Хорошо, – согласилась миссис Кроцки. Пришел президент синагоги Шали. Я сказал, что уборка сделана, и я приду к концу молитвы. Когда после репетиции из бэтмэдрэша вышел Иони со своим учеником Солом, я остановил его.
– Иони, помнишь, мы говорили в кухне о рождении Христа?
– Помню, – с улыбкой отозвался Иони.
– Я тогда сказал, что физиологическим отцом Христа была та самая персона, которая была отцом Адама и Евы. А ты сказал, что у Адама и Евы не было физиологических родителей. – Иони кивнул, а я продолжал: – Бог всемогущ. Но все же легче создать человека без физиологического отца, но с физиологической матерью, чем создать человека безо всяких физиологических родителей. А насчет исторических документов, то ведь ты больше веришь Торе, чем этим документам. Почему же ты не веришь в Евангелие? Это ведь тоже священное писание. – Иони уже без улыбки ответил:
– Моя религия признает священным писанием только Тору.
– А вот мусульмане признают священным только Коран. – Тут Иони победоносно улыбнулся и сказал:
– А вот христиане признают священными и Тору, и Евангелие. Почему бы им заодно не признать священным и Коран? А заодно и буддийское учение? – И я опять не нашелся чем ответить. Хорошо жидов учат в ешиве.
Я надел кружевную рубашку и официальный черный костюм. На своем «мустанге» я доехал до своего «линкольна» проверить его состояние. Он оказался на месте, стекла целы, покрышки целы, никто его еще не тронул. Если дело предстоит сделать в субботу, надо сегодня же вечером поставить другие номера, которые я уже заготовил. До Боро Холла я доехал кратчайшим путем, поставил «мустанг» на уже знакомый мне паркинг и направился в знакомый мне цветочный магазин. Здесь я купил букет из одиннадцати роз. По дороге к знакомому дому я еще раз обдумал предстоящий визит. Сперва надо сделать печальное выражение лица, несколько обиженное. Потом надо изобразить улыбку, поскольку, не смотря на предстоящую разлуку, я все же рад видеть ее. Извиниться за визит без приглашения, поскольку я не мог расстаться с ней, еще раз не увидев ее, и все это подкрепить мимикой. Правда, после пластической операции моя мимика ослабла. Вероятно, повредились какие-нибудь мимические мышцы. Потом надо изобразить в лице надежду и спросить, могу ли я чем-нибудь помочь в подготовке к отъезду. Она, вероятно, скажет, что у нее все уже готово. По состоянию квартиры и наличию чемоданов можно будет сразу определить, уезжает ли она завтра утром, или в воскресенье, как она это сказала. В зависимости от этого надо будет завести разговор о предстоящей дороге так, чтобы она ничего не заподозрила, и выудить, как бы случайно, упоминание о времени ее отъезда. Это было главное. Поднимаясь в лифте на ее этаж, я уже не испытывал никакого чувства ностальгии по прошлому. Она была для меня лишь проходной персоной моей переполненной действующими лицами биографии. Если она действительно выезжает не сегодня, а в воскресенье, ее может не оказаться дома.
Она была дома. Когда она увидела меня с букетом цветов, лицо ее застыло. Я, как и задумал, сперва состроил печальное выражение лица, сказал:
– Нельзя же просто так проститься, даже без цветов. – Она молча пригласила меня жестом в квартиру. Войдя в гостиную, я тотчас увидел девочку лет двенадцати, сидящую по-турецки на полу перед миниатюрным телевизором. При моем появлении девочка вскочила на ноги. Глория сказала ровным голосом:
– Познакомьтесь. Моя дочь Натали. Антони – мой старый знакомый. Натали, ты можешь называть его просто Антони. – Девочка вежливо наклонила голову. Она была по детски тоненькой, без талии, но все пропорции были правильными. Светлые волосы, светлые глаза. Разрез этих глаз. Еще не оформившийся, но уже знакомый овал лица. Знакомый? Но я никогда раньше ее не видел. Я помнил мои старые фотографии, которые я сжег еще тогда, в Аргентине. Одна из низ была детской. Я хорошо помнил эту мою детскую фотографию. Разрез глаз. Еще не оформившийся овал лица. Я продолжал завороженно смотреть в лицо девочки. Сомнений не было. Это была моя дочь. Машинально я подал ей букет. Она вопросительно посмотрела на мать и взяла букет. Глория спокойно сказала:
– Осторожно, не уколись. У роз шипы. Я сейчас достану вазу. – Она вышла на кухню. Чтобы что-то сказать, я спросил:
– В какой школе ты учишься?
– Сейчас ни в какой. Мама уже подыскала мне в Бостоне школу, в которой, она думает, мне будет хорошо. – И она улыбнулась. Я невольно ответил на ее улыбку, спросил:
