– Я давно не пила кофе. Оно не совместимо со снотворным. – Она глотнула коньяку, откинулась на спинку кресла, лениво проговорила, глядя на меня: – А это хорошо: кофе и коньяк. Спасибо, Уильям. Ты куришь?
– Только когда требуют обстоятельства.
– Я вижу. Пьешь и куришь, когда требуют обстоятельства. Все гарды здоровые. В некоторых ролях следует курить, но я не курю. Если я закурю, то уже не смогу бросить. Я такая. – Кофе несколько отрезвил ее, но язык у нее слегка заплетался. Она поднялась с кресла, я вскочил на ноги.
– Я все же провожу вас до вашего номера, – предложил я.
– Проводи, – и она опять положила руки мне на плечи. Я обнял ее осторожно и даже вежливо, хотя хуй у меня твердо упирался в брюки. Она понимающе смотрела мне в глаза. Проводя руками по ее спине, я нащупал начало молнии на ее сверкающем платье. Она безвольно дала снять с себя платье, под которым почти ничего не было кроме ее мягкого, казалось, бескостного тела. Когда я на руках нес ее в спальню, она показалась мне неестественно легкой. Сам я разделся быстро, стоя к ней спиной. Соблюдая субординацию (я – слуга, она – любовница босса), я улегся рядом с ней так, чтобы она не увидела мой стоящий хуй. Половые губы у нее оказались несколько дряблыми, так что пришлось их деликатно раздвинуть, чтобы они не завернулись внутрь и не натерлись, поскольку хуй у меня солидных размеров. Это тебе не Синатра и братья Кеннеди. После оргазма она была уже окончательно трезвой, и лицо ее стало приобретать цвет как в ее цветных фильмах. Она не спешила в ванную, как это делают другие женщины после оргазма. И я продолжал ласкать ее мягкое тело. В ответ, проводя рукой по моей груди и животу, она сказала:
– Только теперь я поняла, как давно у меня не было молодого мужчины. – Я пояснил:
– Это потому что вы всегда в окружении высокопоставленных людей, а мужчины становятся высокопоставленными, когда они уже не молодые. – Это почему-то рассмешило ее, а смех у нее всегда соблазнительный, а поскольку она была голой и рядом, хуй у меня опять встал, и она, наконец, увидела его. Она спросила:
– Уильям, у тебя есть постоянная девушка?
– Нет. У гардов не бывает постоянных девушек. – Она поняла:
– У тебя нет времени на частную жизнь. А если бы ты влюбился, мог бы ты бросить свою работу?
– Я могу влюбиться только в такую девушку, как вы. Но таких больше нет. – Конечно, она не настолько глупа, чтобы принять такое признание за чистую монету, но комплимент ей понравился, и она сказала с улыбкой:
– Значит, тебе до конца жизни оставаться гардом. – После следующего оргазма она тоже не пошла в ванную. Теперь я мог вести себя с ней смелее. Продолжая ласкать ее грудь, я спросил:
– Так это правда, что у вас ничего не было сегодня в номере Джека? – После паузы она ответила:
– В номере Джека у нас было все. Все кроме секса.
– Разговор о политике? – спросил я.
– Разговор о политике, – повторила она. – И многое другое было. Все кроме секса. – Похоже, она говорила правду, хотя это было невероятно. – И я с особым удовольствием провел рукой по ее бедру. И уже игривым тоном я сказал:
– А до этого в костюмерной вы были с Бобби.
– Я это сказала тебе, потому что все равно были свидетели, которые видели, как он заходил ко мне в костюмерную. Он уговаривал меня больше не встречаться с Джеком. Он ревнует меня. Он признавался мне в какой-то необыкновенной любви. Мы целовались, так что он даже испортил мне прическу. Но секса не было. – Все что она говорила, походило на правду. Если бравый Джек мог выебать девушку где угодно и на чем угодно, хоть на телефонном аппарате в конференц-зале Белого дома, то Бобби требовалась для этого комфортабельная обстановка. О ревности же не могло быть и речи, поскольку братья делились между собой всеми женщинами, которых ебли. Скорее всего Бобби хотел оградить брата от Мэрилин, опасаясь назревающего скандала, который мог положить конец политической карьере всего семейства Кеннеди. Уже шла молва о личной жизни Джека и попыткой Жаклин подать на развод. Но Бобби прилагал все усилия, чтобы ничего из этих слухов не попало в прессу. Бобби – деловой мужик, с легкостью дурит всю Америку, и конечно, ему ничего не стоило убедить эту красивую дуру в необыкновенной любви.
А наш секс продолжался до тех пор, пока я не почувствовал, что она уже не в состоянии дойти до оргазма. Я деликатно отодвинулся от нее, зная, что в таких случаях женщину может раздражать даже прикосновение. Мэрилин лежала вытянувшись на спине и прикрыв глаза.
Безвольным сонным голосом она заговорила:
– Бобби любит меня. Я это знаю. А я люблю Джека. И Бобби это знает. – Коньяк и секс умиротворили ее. Я снова почувствовал возбуждение и уже собрался поиграть ее бедрами, как заметил, что она засыпает. Соблюдая все ту же субординацию, я не решился тормошить ее. Но тут раздался телефонный звонок. Мэрилин проснулась. Она лежала со стороны телефонной тумбочки и могла по дурости первой снять телефонную трубку. У меня не было халата, и я голым, со стоящим хуем, перепрыгнул через нее, снял трубку, сказал на французский манер: – Алё. – Это был Ник. Поскольку у меня уникальный тембр голоса, он узнал меня по одному «алё» и сразу заговорил конфиденциально, не подозревая, что есть свидетельница нашего разговора:
– Этот разиня потерял карточку доктора из Форест Хиллс и не помнит его фамилии. У жидов бывают странные фамилии. – Я понял, что разиня – это Фрэд. Пахло серьезным делом. Я держал трубку так, чтобы Мэрилин не слышала голоса Ника. Он продолжал: – Проговори по буквам фамилию. – Поскольку Мэрилин не могла знать о докторе урологе, я сказал: – Шуб, – и проговорил по буквам, а потом сказал: – Фрэд в четвертом разряде. – Уже в третьем, – сказал Ник и повесил трубку. Мэрилин уже не спала. Она привстала на локте, машинально прикрывая рукой начавшую отвисать грудь.
– Шуб – это доктор уролог? – спросила она. Я понял, что попал в переплет, ответил:
– Да. Мой приятель нуждается в урологе. Я порекомендовал ему знакомого уролога, и теперь он хотел уточнить фамилию. – И я шутливым тоном спросил: – Вы тоже нуждаетесь в урологах? – Она не отреагировала на шутку, заговорила ровным, почти официальным голосом:
– Я знаю, кто такой Шуб. Это было в доме Пита. Джо бросил на пол пиджак в ванной и не заметил, как из кармана выпала визитка доктора. Уильям, подай мне платье. – Я подал и вышел со своей одеждой в гостиную, пока она одевалась, оделся сам. Когда она вышла из спальни, лицо у нее было такое, с каким она пришла в мой номер, изможденное, бесцветное. Она села в кресло, сказала:
