– Папа, ты слишком разогнался! – кричала с заднего сиденья Хивер. Она удобно расположилась там вместе со всеми своими подарками, полученными в день рождения, – куклами, играми и прочими радостями детской жизни, среди которых была и привезенная ей Джесоном из Германии волшебная музыкальная шкатулка. Все это ей разрешили взять с собой, чтобы девочка могла скоротать время по дороге в Беркшир-коттедж, как его все называли. А езды туда было часа три, не меньше.
– Да, мэм, – сказал Джесон, снимая ногу с педали газа. Сам того, не осознавая, он торопился: ведь чем быстрее они доедут до места, тем раньше он и Касси вновь смогут заняться любовью. В Джесона, словно демон вселился: с трудом заставляя себя смотреть на дорогу, а руки держать на руле, он думал только о том, как бы дотронуться до Касси. Они обменивались иногда легкими рукопожатиями и многозначительными взглядами, но в тишину их взаимности без конца врывался нетерпеливый голос Хивер.
– А Минди Фаберстейн хочет, чтобы я приехала к ней на следующей неделе, – тараторила она, уже в десятый раз, заводя шкатулку. Звуки «К Элизе», казалось, заполняли все пространство, когда она открывала крышку.
– Слушай, Хивер, ты ее доломаешь, если будешь без конца заводить, – глядя на дочку в переднее зеркало, говорил Джесон.
Интересно, это оттого, что он сам так безумно счастлив, или Хивер действительно веселая? Обычно не особенно разговорчивая, сегодня она уже в течение нескольких часов трещала как сорока, в который раз рассказывая ему о своем дне рождения. И выглядела она лучше. Миранда вечно напяливала на дочь платья с оборками и заставляла няню завивать ей волосы в локоны, Касси же разрешила ей надеть джинсы и простой зеленый свитерок. А волосы девочки, от природы густые и слегка волнистые, были зачесаны назад и не лезли ей в глаза, поскольку держались при помощи симпатичного обруча. Несмотря на все предупреждения Джесона, Хивер вновь завела шкатулку. Раздалось несколько нот… и музыка прекратилась.
– Она сломалась! – заревела Хивер. – Уже сломалась! Ненавижу ее! – Слезы хлынули у нее из глаз.
– Папа же говорил тебе, что нельзя без конца ее заводить, – повернулась к ней сидевшая на переднем сиденье Касси. – Ты сама виновата, что не послушалась. И не говори, что ты ненавидишь шкатулку. Ты только посмотри, какая она красивая. Сейчас же попроси у нее прощения.
– Ненавижу ее, и тебя ненавижу, – твердила Хивер сквозь слезы.
– Плакса, вакса, гуталин, – смеясь, дразнила ее Касси. – Ну-ка, дай мне шкатулку, я попробую починить ее. Но учти, она не захочет к тебе вернуться, пока ты перед ней не извинишься.
Касси взяла у девочки шкатулку. Хивер притихла и только слегка всхлипывала. Джесон с любовью посмотрел на Касси, склонившую свою милую головку над механизмом шкатулки, а потом взглянул на отражение в зеркале заплаканного личика Хивер, внимательно наблюдавшей за тем, что делает ее тетя. Он не помнил, чтобы Миранда когда-нибудь воспитывала девочку так, как сейчас Касси. Миранда предпочитала, чтобы эту грязную работу выполняли за нее другие. «Если хочешь, попроси, чтобы няня ее наказала», – говорила она Джесону, после того как он битый час убеждал ее в том, что их дочь совершенно не умеет себя вести. – Я не собираюсь тратить время, таская ее потом по разным психоаналитикам. У нее есть няня, и пусть она этим занимается». – «При чем здесь психоаналитики? Я говорю о тебе самой, она ведь с тебя берет пример. А твои вечные истерики – далеко не самый лучший образец для подражания». – «Ой, Джесон, ну неужели мы раз и навсегда не можем с тобой договориться?..»
Самое горькое было то, что договориться они как раз и не могли. Они были непримиримы во всем: по-разному смотрели на то, с какими людьми нужно общаться, какую одежду носить… Враждебность и злоба все нарастали, так как ни один из них не хотел уступить. Из их общения начисто исчезли чувство юмора и шутливый тон. Они не расставались только потому, что ни один из них не решался отпустить другого. А Хивер стала невольной жертвой их взаимоотношений. И Джесон настолько был уверен в том, что брак вообще не может быть разрушен, что ему потребовались годы – точнее, все то время, пока он не встретил Касси, – чтобы понять, какой отвратительной была его жизнь с Мирандой.
У Миранды вся нежность заканчивалась с завершением полового акта. Прошлой же ночью он понял, что для Касси это – только начало. Она гладила его тело, нежно целовала лоб…
– Касси, дорогая это не сон? – спросил вчера Джесон шепотом, – мне почудилось, что земля ушла из-под ног… Знаешь, мне показалось, я слышал, как что-то разбилось.
Касси нащупала в темноте выключатель и зажгла свет:
– О, Боже, ну, конечно!
Фотография семьи, которую Миранда оставила Касси в сейфе, валялась на полу разбитая.
– Мне очень жаль, Касси, – пробормотал Джесон, приподнимаясь. – Я куплю тебе новую рамку.
– Нет, нет, не нужно, – сказала Касси, встав с кровати и подбирая с пола осколки стекла. Она аккуратно сложила все вместе с фотографией в небольшой ящичек ночного столика. – Я все это склею. Я была очень тронута тем, что Миранда сохранила эту фотографию и даже вставила ее в рамочку. Я подумала даже, что она была, не совсем безразлична ко мне, папе и маме.
Разумеется, Джесон не стал разубеждать Касси, хотя сам никогда прежде не видел этой фотографии. Вообще он всегда поражался, в каких выражениях отзывалась Миранда о своей семье и детстве. «Слушай, поверь мне, я ничего интересного об этом тебе сообщить не смогу, – говорила ему Миранда всякий раз, когда он просил ее рассказать о своем детстве. – Это было обычное скучное правильное воспитание в семье среднего класса. Я никогда не была членом этой семьи: я всегда чувствовала себя падчерицей отчима и сводной сестрой. Ничего интересного, дорогой, не было, и мне нечего тебе рассказать».
Сможет ли он когда-нибудь поведать Касси правду об их браке с ее сестрой, размышлял Джесон, сворачивая с шоссе. Обогнув озеро, машина выехала на дорогу, ведущую к Беркшир-коттеджу. Джесон вновь посмотрел на Касси. Она ответила на его взгляд ласковой улыбкой. Нет, сказал он сам себе, правда иногда бывает слишком отвратительна. Иногда молчание лучшее, что можно придумать.
Сладкие звуки из починенной шкатулки прервали его раздумья. Касси с торжествующим видом повернулась к племяннице.
– Ну, что ты теперь скажешь, Хивер? – спросила она девочку. Джесон увидел в зеркале, как жадно смотрит дочка на музыкальную коробочку.
– Ладно, я прошу прощения, – сказала Хивер, нетерпеливо протягивая руку к коробочке. Теперь она не ненавидела ни шкатулку, ни тетю. Почти не ненавидела тетю. Временами – когда Касси читала ей на ночь сказки или помогала делать уроки – Хивер совсем ее не ненавидела. А в день своего рождения Хивер даже подумала, что почти любит свою тетю Касси.
