Накануне она стала одним из лучших украшений — ибо красота ее была по-прежнему ослепительна — свадьбы Сибиллы. Она была не очень высокого роста, но казалась выше из-за своей горделивой и надменной осанки. Безупречная лепка ее лица с изящным орлиным носом позволяла ей с годами оставаться все такой же прекрасной. Большие темные глаза смотрели прямо, ее чувственно очерченные губы показывали, что эта холодная и высокомерная женщина способна воспламениться. Другая ее особенность: она была, кажется, единственной подругой Аньес, с которой у нее неизменно сохранялись превосходные отношения.
И вот сейчас она с полного одобрения «королевы-матери» покинула свое место и с величественной грацией двинулась к трону, а за ней заструилось длинное лиловое покрывало, окутывавшее ее голову и грудь и перехваченное надо лбом обручем из жемчуга и аметистов. Когда она остановилась перед королем, Бодуэн улыбнулся ей, любезно поклонился и спросил:
— Чего хочет от нас благородная госпожа Трансиордании, наша верноподданная и наша верная подруга?
— Чтобы король сделал еще более тесными узы, соединяющие меня и мою семью с его королевством. В этом дворце еще не затихли отзвуки вчерашнего праздника. Большого и прекрасного праздника, скрепившего союз двух родов любовью молодых! И тогда я подумала о другом празднике, который тоже может пойти королевству на пользу.
— Что вы имеете в виду?
— Еще одну свадьбу. Ваше Величество, я пришла сюда просить для моего сына, Онфруа IV де Торона, которому я отдам все мои владения, руки вашей младшей сестры Изабеллы, чтобы они вместе, когда настанет время, подарили королевству могучих защитников, без которых оно не сможет обойтись.
Тибо, стоявший у трона, чуть отступив назад, сжал кулаки. Ему показалось, что будущее его принцессы занимает слишком многих. Сначала ее пытался заграбастать грубый солдафон, а теперь к ней тянет руки эта ведьма? Нетрудно догадаться, почему! Женить своего отпрыска на той, что следом за Сибиллой может претендовать на трон, для нее было бы делом очень выгодным, ведь таким образом ее сын мог стать королем. Но он не успел довести до конца ход своих рассуждений. Гийом Тирский, со своей обычной улыбкой, вмешался в разговор:
— Прекрасная и благородная мысль, Ваше Величество, но вам следовало бы обратиться к ней... несколькими годами позже. Принцессе Изабелле не исполнилось и девяти лет, а претенденту на ее руку, если не ошибаюсь, нет еще двенадцати?
Стефания де Милли смерила наглеца взглядом.
— В королевских семьях обручение совершается рано, и невеста затем воспитывается рядом с тем, чьей женой она станет, когда наступит надлежащее время.
Тибо вздрогнул. Он знал, что Госпожа Крака ненавидит Марию Комнин по той убедительной причине, что после того, как Амальрик I развелся с Аньес де Куртене, она надеялась стать женой короля, а стало быть — и королевой Иерусалима. Разве могла дочь «гречанки», как та с презрением называла Марию, рассчитывать на ее любовь? При мысли, что Бодуэн может согласиться на этот брак и отправить свою нежную сестренку провести отроческие годы за грозными стенами Моавского Крака, ему стало страшно. Король пока хранил молчание, зато канцлер еще не все высказал. Он повернулся к даме, вытянувшейся перед ним с видом изготовившейся к нападению кобры, с самой благодушной улыбкой.
— Король сейчас не может дать вам ответ, благородная Стефания. Мы собрались здесь, чтобы встретить послов басилевса40. Вдовствующая королева Мария доводится ему племянницей, и император может иметь свои виды на ее дочь. Мы не можем обещать вам руку маленькой Изабеллы без его согласия...
На это ответить было нечего: Стефания проиграла, и Бодуэн легкой улыбкой поблагодарил бывшего наставника. Однако рядом с Госпожой Крака, которая уже собиралась вернуться на свое место, внезапно вырос бросившийся ей на подмогу Рено Шатильонский. Он подал ей руку, но вместо того, чтобы проводить ее к креслу, решительно повернулся к королю:
— Ваше Величество, — выкрикнул он так громко, что, должно быть, его голос услышали и на парадном дворе, — государю Иерусалимского королевства франков нет надобности спрашивать разрешения грека на то, чтобы выдать замуж младшую сестру. Достаточно и того, что в ее жилах течет доля этой проклятой крови. Дайте ей в мужья нашего принца, и ее дети не унаследуют лукавый византийский ум. Сеньория Трансиордания стоит королевства. Пусть она достанется самому достойному. А вы что думаете на этот счет? — прибавил он, обернувшись к прочим баронам.
Со всех сторон раздались одобрительные возгласы, и на его лице появилось торжествующее выражение. Раймунд Триполитанский, которого почти никто не поддержал, возвысил голос:
— Господин Рено, уж не забыли ли вы, где находитесь? Ни для кого не секрет, что вы ненавидите императора с того дня, как он после ваших кровавых подвигов на Кипре подверг вас унижению, заставив вымаливать у него прощение, стоя на коленях, с обнаженными руками и держа меч за острие. Тогда вы были князем Антиохии, но теперь вы — то, чем угодно будет сделать вас королю...
И тут раздался голос короля:
— Всем здесь известны ваша мудрость и ваша преданность королевству, милый кузен, и я первый выскажу вам бесконечную признательность за это. Однако они не должны заставить вас забывать о милосердии к ближнему. Что касается вас, мессир Рено, все присутствующие здесь помнят, каким прекрасным воином вы были, и все так же, как и я, желают, чтобы этот меч, который слишком долго был обречен на бездействие, снова засверкал под солнцем в сражениях; но в том, что касается политики, — сделайте милость, предоставьте это мне. Мы выслушаем византийских послов. А вас, прекрасная дама, я буду счастлив видеть снова!
Добавить к этому было нечего. Все это поняли, и Гийом Тирский с трудом скрыл довольную улыбку, с радостью убедившись в том, что его бывший ученик, несмотря на свой юный возраст, мог проявить и твердость, и показать себя искусным дипломатом. Теперь Госпожа Крака, наконец, двинулась к своему креслу. Рено гордо вел ее, не сводя с нее пылкого взгляда. И она внезапно оказалась во власти этого взгляда. Как только он приблизился к Стефании, как только она почувствовала под своими пальцами твердые кости и мышцы этого огромного, крепкого, словно камень, кулака, ею овладело странное волнение. Скоро она расстанется с этим человеком, отдалится от него, вернется в свою сказочную страну с ее слишком большими и слишком пустыми замками — и уже сейчас она ощущала нечто, напоминавшее тоску. Могучая фигура Рено заставила ее забыть обо всем, даже о сделанном ею предложении, заставила отвлечься от ненависти к Марии Комнин, — все это уступило место весьма соблазнительной мысли. К чему ей сейчас искать жену для сына, когда она сама чувствует себя еще такой молодой, когда ее чрево еще вполне способно вынашивать плоды любви? Сама того не зная, она повторяла тот путь, которым, если говорить о чувствах, прошла Констанция Антиохийская: пренебрегая ухаживаниями огромного количества баронов, она остановила свой выбор на наемнике, странствующем рыцаре, сумевшем, однако, пробудить в ней все муки и наслаждения страсти...
