Вам, как обещал, напишу. Ждите. Говорил я кое с кем, и во мраке маленький луч. Но если этот луч врет?! O Tempora, o Mores!
В Москве краткие грозы, прохладно, пасмурно, скучно. На душе и зуйно, и фонно.
М. Б.
Памир. 1987. № 8. Письма. Затем: Булгаков М. Дневник. Письма. 1914–1940. Публикуется и датируется по этому исправленному (вместо: Мушке — Марике и др.) изданию.
М. А. Булгаков — Н. А. Булгакову. 23 июля 1929 г.
Москва
Дорогой Коля,
поздравляю тебя с окончанием университета.
Желаю тебе, чтобы ты остался душевно таким же, как я помню тебя много лет назад.
Впрочем, дорогой доктор, ты сам лучше других знаешь, чего себе желать. Я верю, что твоя жизнь после всех испытаний будет светла.
Я прошу тебя при отъезде в Париж немедленно известить меня телеграммой, а из Парижа телеграфировать твой адрес, тогда я приму все меры, чтобы помочь Ване материально, хотя бы и в скудных размерах — как я могу.
Телеграфировать или писать (желательно спешной почтой) прошу в мой адрес:
Москва, Б. Пироговская 35-а, кв. 6.
Целую тебя и Ивана крепко.
Твой М. Булгаков.
P. S. О получении этого письма меня, пожалуйста, извести! Если твой отъезд задержится — извести!
М.
Приписка жены М. Булгакова — Л. Е. Булгаковой-Белозерской:
Милый Коля, я Вас очень сердечно поздравляю и верю в Ваше светлое будущее, потому что — по рассказам ваших родных — Вы — орел...
Люба.
Письма. Публикуется и датируется по автографу (ОР РГБ. Ф. 562. К. 19. Ед. хр. 11).
М. А. Булгаков — И. В. Сталину. [Июль 1929 г.][162]
Генеральному секретарю партии И. В. Сталину
Председателю Ц. И. Комитета М. И. Калинину
Начальнику Главискусства А. И. Свидерскому
Алексею Максимовичу Горькому
литератора Михаила Афанасьевича Булгакова
(Москва, Б. Пироговская 35/а, кв. 6. Т. 2-03-27)
Заявление
В этом году исполняется десять лет с тех пор, как я начал заниматься литературной работой в СССР. Из этих десяти лет последние четыре года я посвятил драматургии, причем мною были написаны 4 пьесы. Из них три («Дни Турбиных», «Зойкина квартира» и «Багровый остров») были поставлены на сценах государственных театров в Москве, а четвертая, «Бег», была принята МХАТом к постановке и в процессе работы Театра над нею к представлению запрещена.
В настоящее время я узнал о запрещении к представлению «Дней Турбиных» и «Багрового острова». «Зойкина квартира» была снята после 200-го представления в прошлом сезоне по распоряжению властей. Таким образом, к настоящему театральному сезону все мои пьесы оказываются запрещенными, в том числе и выдержавшие около 300 представлений «Дни Турбиных»[161]. В 1926-м году в день генеральной репетиции «Дней Турбиных» я был в сопровождении агента ОГПУ отправлен в ОГПУ, где подвергся допросу.
Несколькими месяцами раньше представителями ОГПУ у меня был произведен обыск, причем отобраны были у меня «Мой дневник» в 3-х тетрадях и единственный экземпляр сатирической повести моей «Собачье сердце».
Ранее этого подверглись запрещению: повесть моя «Записки на манжетах». Запрещен к переизданию сборник сатирических рассказов «Дьяволиада», запрещен к изданию сборник фельетонов, запрещены в публичном выступлении «Похождения Чичикова». Роман «Белая гвардия» был прерван печатанием в журнале «Россия», т. к. запрещен был самый журнал.
По мере того, как я выпускал в свет свои произведения, критика в СССР обращала на меня все большее внимание, причем ни одно из моих произведений, будь то беллетристическое произведение или пьеса, не только никогда и нигде не получило ни одного одобрительного отзыва, но напротив, чем большую известность приобретало мое имя в СССР и за границей, тем яростнее становились отзывы прессы, принявшие наконец характер неистовой брани.
Все мои произведения получили чудовищные, неблагоприятные отзывы, мое имя было ошельмовано не только в периодической прессе, но и в таких изданиях, как Б. Сов. Энциклопедия и Лит. Энциклопедия.
Бессильный защищаться, я подавал прошения о разрешении, хотя бы на короткий срок, отправиться за границу. Я получил отказ...
Мои произведения «Дни Турбиных» и «Зойкина квартира» были украдены и увезены за границу. В г. Риге одно из издательств дописало мой роман «Белая гвардия», выпустив в свет под моей фамилией книгу с безграмотным концом. Гонорар мой за границей стали расхищать.
Тогда жена моя Любовь Евгеньевна Булгакова вторично подала прошение о разрешении ей отправиться за границу одной для устройства моих дел, причем я предлагал остаться в качестве заложника.
Мы получили отказ.
Я подавал много раз прошения о возвращении мне рукописей из ГПУ и получал отказы или не получал ответа на заявления.
Я просил разрешения отправить за границу пьесу «Бег», чтобы ее охранить от кражи за пределами СССР.
Я получил отказ.
К концу десятого года силы мои надломились, не будучи в силах более существовать, затравленный, зная, что ни печататься, [н]и ставиться более в пределах СССР мне нельзя, доведенный до нервного расстройства, я обращаюсь к Вам и прошу Вашего ходатайства перед Правительством СССР об изгнании меня за пределы СССР вместе с женою моей Л. Е. Булгаковой, которая к прошению этому присоединяется.
М. Булгаков
Москва
Письма. Публикуется и датируется по машинописной копии (ОР РГБ. Ф. 562. К. 27. Ед. хр. 11. Л. 1–3).
А. И. Свидерскому. 30 июля 1929 г.
Начальнику Главискусства А. И. Свидерскому
Литератора Михаила Афанасьевича Булгакова
(Москва, Б. Пироговская 35а, кв. 6, т. 2-03-27)
Заявление
В этом году исполняется десять лет с тех пор, как я начал заниматься литературой в СССР. За этот срок я, ни разу не выезжая за пределы СССР (в Большой Советской Энциклопедии помещено в статье обо мне неверное сведение о том, что я якобы одно время был в Берлине), написал ряд сатирических повестей, а затем четыре пьесы, из которых три шли при неоднократных цензурных исправлениях, запрещениях их и возобновлениях на сценах государственных театров в Москве, а четвертая, «Бег», была запрещена в процессе работы над нею в Московском Художественном театре и света не увидела вовсе.
Теперь мне стало известно, что и остальные три к представлению запрещаются.
Таким образом, в наступающем сезоне ни одна из них, в том числе и любимая моя работа «Дни Турбиных», — больше существовать не будет.
Я должен сказать, что в то время, как мои произведения стали поступать в печать, а впоследствии на сцену, все они до одного подвергались в тех или иных комбинациях или
