— Похоже на янтарь, да? — Шакти наклонилась и погладила ладонью пол. Сворден Ферц отвел глаза от свободного выреза ее майки. — Предположение, в общем-то, подтверждается.
— Предположение? — он все никак не мог прийти в себя.
— Развалины — никакие не развалины, а сложный комплекс, возведенный предположительно Вандерерами, — Шакти приблизила лицо к лицу Свордена Ферца, словно собираясь сообщить ему что-то по секрету. Взяла его руку, приложила к груди, которая оказалась небольшой и поместилась в ладони. Сердце отчаянно стучало.
— Я не прошел кондиционирования, — пробормотал Сворден Ферц.
— Ну и что? — прошептала Шакти, почти касаясь губами его губ.
— Я могу тебя напугать… оскорбить…
— Все так запущено?
— Нет… Не в этом дело…
— С девяти лет я была вещью, меня не испугать сексуальными паттернами дикарей племени мумба-юмба.
— Какой вещью?
— Личной и исключительной. Но строптивой. Которую лупили почти каждый день…
Сворден Ферц сжал пальцы. Шакти прикусила губу. Он было ослабил хватку, но она затрясла головой:
— Нет… Продолжай…
— Это ненормально.
— Что устраивает двоих, вполне нормально… Я ведь была полной дурой… Строптивой дурой… Хотела освободиться… Я и сейчас дура…
— Почему?
— Разве можно новому любовнику рассказывать о старых? Лучше сделай со мной то, что здесь делают с аборигенками…
— Это будет больно и неприятно. Оскорбительно.
Короткий смешок:
— Высокая Теория Прививания убила физическую любовь. Она много чего сгубила, но этого человечество ей точно не простит…
— О чем ты?
— Нельзя оставаться воспитанным в постели. Настоящая любовь всегда запретна. У тебя случалась запретная любовь?
— Нет.
— А я слышала, что некоторые из вас вступают в связь с аборигенками. Так романтично! Боги, спустившиеся с небес, чтобы устроить на свой лад жизнь примитивных народов, и рыжекудрые красотки, делящие с ними постель, в надежде понести героическое потомство. Извечный миф.
— Тебе больно?
— Делай со мной все, что хочешь. Меня правильно воспитали. Назло учителям и докторам. Назло Высокой Теории Прививания. Только я это не сразу поняла. Мне казалось, что он испортил мою жизнь.
— Если не хочешь…
— Но тебе ведь надо знать.
— Надо?
— Разве ты теперь не женишься на мне?
— Злая шутка.
— Злая. Я вообще злая. С тех самых пор, как все открылось. По-дурацки. Набежали психотерапевты, наставники, охали, ахали, строчили диссертации, пичкали таблетками. А Учитель со мной ни разу с тех пор не заговорил. Представляешь? Я единственный человек в Ойкумене, который больше не имеет своего Учителя. Ох…
— Ты не кричишь.
— Да. Я доступная, но в постели нема как рыба. Легкое побочное действие терапии.
— А по-моему ты очень даже разговорчивая.
— Навет и диффамация. Утехи требуют тишины. Особенно здесь. В этом месте никто и никогда не занимался утехами.
— Откуда знаешь?
— Я же специалист по внеземным культурам. Забыл? Посредственный, конечно. Можно сказать, некудышный, но все же…
— Чересчур сурово.
— Зато справедливо. А ведь я во всем винила себя. Вот дура. Думала, что его сделали специалистом по спрямлению чужих исторических путей из-за меня. Сослали в космос. Сделали все, чтобы он никогда не вернулся. Хотя в нем с детства проклевывался зоопсихолог. Поэтому и собаки к нему липли. Дикие, страшные…
— Так ты за ним в космос полетела?
— Ага.
— Сумасшедшая.
— Вещь. Вещь не может обходиться без хозяина. Вещь решила стать космонавтом, разыскать его в Периферии, снова принадлежать ему. Самое смешное, что это ей почти удалось… К несчастью, некоторые мечты сбываются.
— И что?
— Короткая встреча на перекрестке дорог… Он учился орудовать мечом, чтобы успешнее спрямлять чьи-то там пути, а она готовилась к участию в очень гуманной, но опять же никому, кроме человечества, не нужной операции. Дура. Дура. Дура.
— …
— Нет, молчи, — теплая ладонь прикрывает рот. — Ничего не говори. Когда женщина рассказывает о старых любовниках, новым лучше помолчать… Заткнуться… Как сейчас помню тот день… Величайшие дюны во вселенной. Океан. И он. Бог. Властелин того мира, который навеки сгинул. Первое, что увидела вещь, — он так и не вывел шрам. Самое яркое воспоминание — он, еще мальчишка, стоит бледный, из вспоротой костяным ножом руки хлещет кровь, а он улыбается и спрашивает: «А теперь?» И представляешь, вещи стало приятно. Нет, не так. Вещь вдруг ощутила, что она — вещь. Во веки веков. Она вновь обрела смысл собственного существования. Хозяин вправе поменять вещь, но вот сама вещь не в состоянии поменять хозяина…
— …
— Я же сказала — молчи. Хозяин вправе… Но вещь опоздала. Из хозяина сделали блестящего специалиста по спрямлению чужих исторических путей, но некудышного спрямителя своей собственной судьбы. Одной ногой он уже был там — в темном, грязном, зачумленном мире, он даже с дурацкими мечами не расставался, таскал их повсюду. И его совершенно не интересовали выброшенные вещи… Он же не антиквар, ха-ха-ха. Даже любовником он оказался посредственным… Видишь, какая я стерва? Но уж лучше быть стервой, чем ненужной вещью.
— …
— В результате вышло как вышло. Брошенная вещь почти провалила важнейшую операцию человечества, и ее запихнули подальше — к таким же выброшенным вещам так и не понятого назначения, где она бы и прозябала до своего полного износа, если бы не чудо… Хотя, почему чудо? Параграф музейного устава, гласящий, что музейные экспонаты не выдаются никому, даже господу богу, на руки, и если кто-то, даже господь бог, пожелает с ними поработать, то для этого ему придется явиться в музей, продемонстрировать соответствующий уровень компетенции и получить в свое полное распоряжение необходимую аппаратуру, интересующий его экспонат и любые консультации специалистов. И небольшое примечание: в случае необходимости вывоза экспоната в место своего бывшего местонахождения, музей готов рассмотреть прошение о его выдаче, если соответствующая необходимость будет веско мотивирована, и обеспечить его сопровождение музейными специалистами. Вот это и есть чудо…
Странные тени чудились внутри стен, светящихся тусклым золотом окаменевшей смолы. Словно и здесь миллионы лет назад неведомые создания увязли в субстанции колоссального строительства, что развернули неведомые чудовища во имя неведомой цели. Увязли, оцепенели, окаменели ценными мушками, пялясь мертвыми фасеточными глазами в пустоту времен, что протекли с тех пор, когда в здешних коридорах вновь появились разумные существа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
