— Неизвестность сближает, неизвестность сближает, — передразнил он. — Найди хоть одно подтверждение столь спорному тезису!
Зверь прищурил глаз, а другим посмотрел вверх. Могучие складки собрались на огромном лбу. И внезапно до Свордена Ферца дошло, что зверь кривлялся. Даже умение говорить этой невероятной твари произвело не такое сильное впечатление, как умение действовать в том же эмоциональном поле, что и человек.
Ни одна из гуманоидных и уж тем более негуманоидных рас не обладала подобным умением: вот так, сразу устанавливать эмоциональное взаимопонимание — пожалуй, самое трудное, что только может быть в Контакте. Если теорема Пифагора являлась вселенским инвариантом — своего рода опорой для cogito-Контакта, то для seel-Контакта подобных инвариантов не существовало и существовать не могло. Но зверь легко преодолел пропасть.
— Маэстро, мы ведь только начали. Всегда есть возможность переиграть по новому.
Мальчуган взял зверя за нижнюю челюсть, пристально уставился в золотистые глаза. Задние лапы подвернулись, и зверь как-то неловко сел на траву.
— Уж не этого ли ты добиваешься, хитрюга?
Хитрюга потупился. Длинным языком облизал пересохший нос.
— Дай-ка подумать, — мальчуган перехватил зверя за маленькие уши, потряс из стороны в сторону. — Дай-ка подумать. Ага! Вот оно что! Собаки-то тебе чем не угодили? Миленькие одичавшие создания?
— Мерз-з-з-з-кие твари, — буквально прошипел зверь. В неуловимое мгновение он преобразился из хитрована-увальня в пышущего злобой хищника. Губы его растянулись, обнажая плотный ряд острейших зубов.
Но мальчуган нисколько не испугался, наоборот — рассмеялся.
— Ну, ну, мелкий ревнивец. Разве тебе мало всемогущества? Вечных скитаний? Бесконечного веселья? А может тебя превратить в созвездие Гончего Пса? Пара пустяков! Посветишь с десяток миллиардов лет, на своей шкуре узнаешь вкус космологической постоянной.
— Не люблю я светиться, — буркнул зверь.
— Знаю, знаю, — махнул рукой мальчуган. — Вы любите быть с сильными, да? Человечество кстати подвернулось вам под лапу, и вы его охотно сопровождали по всей вселенной, пока не появились мы.
— А кто не хочет быть на стороне сильного? — пробормотал зверь и принялся вылизываться. — Съешь ты или съедят тебя.
— Глубокоуважаемый Псой Псоевич, да вы мыслитель! — покатился со смеху мальчишка. — Понабрался ума-разума в небесных сферах и хрустальных чертогах!
Зверь промолчал, лишь зыркнув из-под сморщенного лба.
— Утомительный уровень, — пожаловался мальчуган, обмахиваясь бумажками. — Постоянно забываешь ради чего вновь напялил личину. Ты не в обиде? Назначал встречи, назначал, а сам не приходил, не приходил. Слишком уж интересно в тех мирах. Мирах, — повторил он, склонив голову набок, словно пробуя слово на вкус. — Мирах… Ужасно бедный и блеклый язык. Все равно что объяснять тонкости квантовой механики по-неандертальски…
Зверь кашлянул, мальчишка прикрыл ладошкой рот:
— Прости-извини. Не хотел тебя обижать. Отвыкаешь от всех церемоний, от роскоши человеческого общения… — последние слова он произносил, едва сдерживая рвущийся наружу смех. На глазах аж слезы выступили.
— Нечего на рожу пенять, коли зеркало криво, — заявил глубокоуважаемый Псой Псоевич. — Демиург, сотвори себя сам.
— Ты еще про медведя вспомни с велосипедом, — посоветовал мальчуган. — И вообще — это наши внутренние дела. Сами откровенно разберемся.
— Маэстро, — зверь постучал лапой по земле. — Отвлекаетесь, маэстро, отвлекаетесь.
— Я думаю, думаю.
— Извините за мое собачье мнение, маэстро, но с самками вы что-то перемудрили. Вот у нас…
— Оставь свое собачье мнение при себе. И уволь от подробностей ваших брачных обрядов. Со своей мамой я разберусь как-нибудь сам.
— Зачем это вам, маэстро? Там! — зверь задрал морду вверх. — С вашими масштабами! Возрастом! Возможностями! А может вам сине-зеленые водоросли не нравятся? Давайте и их заодно переделаем. В буро-малиновые?
Мальчуган задумался.
— Глупость, конечно, — признался он. — Латать прошлое человека, которого лишь очень относительно можно назвать мной самим… Вновь и вновь возвращаться, мучая тех, кто еще помнит забавную гусеницу, которая давно превратилась в бабочку…
— И я о том же, — проникновенно сказал зверь.
Мальчуган уселся, скрестив ноги, еще раз полистал бумаги:
— Встреча в чуждом мире — хорошо, экспедиция к артефакту — хорошо, бывший дружок… хм… Хорошо или плохо? — почесал затылок. — Вспомнить бы… Или спросить? Ты как думаешь, глубокоуважаемый Псой Псоевич?
Зверь отвлекся от выкусывания свалявшихся клочков шерсти с лап и ядовито заметил:
— Она несомненно будет рада. Столетняя разлука как ничто другое укрепляет чувства. Но не тело.
Мальчуган аж передернулся, покраснел.
— Рип ван Винкль какой-то, — продолжал изливать порции желчи Псой Псоевич.
Мальчуган щелкнул пальцами, и зверь исчез. Растворился без следа.
— Утомительный уровень, — опять пожаловался мальчуган. — Эмоции, гармоны. Как я отвык от всего такого! Ты не обижайся, но это как если бы тебя вот сейчас в подгузнике, спеленутого по рукам и ногам снова засунуть в колыбель. И поить грудным молочком. И петь колыбельные. И заново учить говорить.
Он вернулся к бумагам, но тут же вновь отвлекся.
— И на Псоя не обижайся. Зверь — он и в космологических масштабах зверь. Собственные тараканы в башке. Собаки ему, видите ли, не нравятся. Надо сделать так, чтобы они одичали! И чихать, что они с человеком вот уже сорок тысяч лет. Как пожили в тепле сорок тысяч лет, так теперь и в лесу сорок тысяч лет поживут. Хи-хи. Управляемая эволюция! Сингулярный прогресс! Новая сигнальная! Скажу тебе по секрету — управлять эволюцией гораздо легче, чем заставить двух примитивных существ полюбить друг друга. Никто до меня не пытался. Да и зачем? Кому там, — мальчуган ткнул пальцем вверх, — может понадобиться формула любви? Гравитация — это понятно. Слабое взаимодействие — тоже понятно. А вот любовь — непонятно. Но я добью, добью! — он стукнул кулаком по земле. — Вот увидишь, увидишь…
Сворден Ферц очнулся от того, что его трясли за плечо. Все тело задеревенело от неудобной позы, в которой и сморил сон. Перед ним сидела Шакти и внимательно рассматривала.
— Ты во сне слюни пускаешь, как маленький ребенок, — заявила она.
Подбородок и впрямь оказался мокрым.
Странное ощущение — словно из одного сна тут же, не просыпаясь, провалился в другой. Все вокруг заполняло мягкое желтоватое сияние. Пахло чем-то ужасно знакомым, но здесь абсолютно невообразимым — как если бы полуразложившийся труп благоухал ладаном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
