— Очень похоже на брошенные приполярные города, — сказал Навах.
— Похоже, да не совсем, — Планета присвистнул. — Отсюда они ничего не успели демонтировать. Можно прибавить свет?
— Да, конечно, — Навах ткнул клавишу, и пронизывающее сияние заиграло на потеках и гранях.
— Мы живем во тьме, иначе нам был бы не нужен свет, — пробормотал Планета.
Иллюзия пустоты исчезла. Странное ощущение, но казалось, что свечение ламп медленно впитывается в губчатую поверхность множеством ручейков, которые поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее растекаются по древним, пересохшим световым руслам, заполняя до того невидимые полости и каверны, распадаясь на сверхчистые радужные потоки, чтобы затем причудливо перемешиваться попарно, по три, по четыре, создавая бесчисленные вариации цветов и оттенков на зависть художнику-хроматисту, а в конце концов все-таки опять слиться в тончайшие нити ослепляющего белого света — точно координатные линии, нанесенные на псевдосферу наглядной демонстрации аксиом неевклидовой геометрии.
— Потрясающе! — только и смог промолвить Навах, сжимая кулаки так, что ногти почти до крови впивались в ладони. — Жаль, Кудесник отказался сюда спускаться!
— Кудеснику кудесниково, а Наваху навахово, — усмехнулся Планета.
Навах не обратил на слова Планеты никакого внимания. Он был потрясен. Он был очарован. Ему вдруг показалось, что каким-то чудом оказался за кулисой вселенной и вместо примитивного и унылого механизма, творящего поддельные чудеса на сцене, вдруг узрел если не самого творца, то зримые следы его подлинного присутствия. Ему хотелось все потрогать, ко всему прикоснуться, точно маленькому ребенку. Ему внезапно захотелось нарушить царящую здесь тишину совсем уж несуразным криком: «Счастья! Всем! Даром! И пусть никто не уйдет обиженным!»
Навах повернулся к Планете, и тот увидел, что щеки специалиста по спрямлению чужих исторических путей, железного человека, мастера скрадывания и имперсонации мокры от слез, как у расчувствовавшейся барышни:
— У меня совершенно дурацкое ощущение, будто я вернулся домой, — он положил руку на сердце. — Чудовищный приступ ностальгии… Никогда и нигде не испытывал ностальгии, но это, наверное, она и есть…
Планета внимательно всматривался в лицо Наваха.
— Я ведь даже не имею права на подобное открытие… Я понимаю. Я все понимаю. Я лишь оказался в нужном месте в нужный час… Никудышный специалист, который всю жизнь мечтал стать зоопсихологом, а оказался совершенно непригодным… — он закрыл лицо руками, став похожим на стеснительного ребенка. Преображение оказалось настолько стремительным и подлинным, что Планета вздрогнул.
— Как же я хотел вернуться из тех миров, — глухо пробормотал Навах из-за ладоней. — Все бросить. Всех предать. И вернуться на планету. И никогда не покидать ее. Еще бы немного, и я бы сорвался. Я бы побежал сломя голову. Через всю вселенную. Туда, откуда раздается зов…
— Зов? — переспросил Планета. — Какой такой зов, Навах?
Не открывая лица, Навах пожал плечами. Опустил руки, и совершенно трезвым голосом, без единого следа возбуждения сказал:
— Фигура речи. Просто фигура речи.
— С тобой все в порядке?
— Со мной все в порядке, — Навах сделал стремительный шаг вперед и ухватил Планету за ворот куртки. — Зачем я здесь? Зачем?!
Планета изобразил широкую улыбку ничего не понимающего человека:
— Навах, о чем ты?
— Почему меня притащили сюда?! Почему среди сотен специалистов по Вандерерам выбрали именно меня, к Вандерерам никакого отношения не имеющего?! Почему в экспедиции оказалась еще и она?!
— Кто она?! — заорал Планета. — Ты вообще в своем уме?! Возьми себя в руки! Мальчишка!
Навах повернул кулак так, чтобы ткань еще больше натянулась, глубже впиваясь в горло Планеты. Планета побагровел, захрипел. Навах приблизил к нему лицо и жутко осклабился, точно изготовившись вцепиться зубами в пористый потный нос. Планета дернулся, Навах отлетел и упал на спину. Но тут же вскочил, чтобы оказаться в жестких объятиях Планеты.
— Успокойся, только успокойся, — прошептал ему на ухо Планета. — Мы сейчас с тобой оба успокоимся и поговорим. Мы будем спокойны, как два носорога, договорились?
— Мы будем спокойны, как два носорога, — подтвердил Навах и обмяк.
Планета разжал руки и отступил.
— Ты чертовски шустр, мой мальчик. И чертовски догадлив.
— Что вы хотите сказать?
— Добро пожаловать домой, мой мальчик.
Навах упал на колени, зажал уши руками и жутко закричал.
— Ее здесь нет, — Шакти продолжала ощупывать сложенную грудой амуницию. — Почему-то ее здесь нет…
Сворден Ферц не мог обернуться, потому что перед ним стояло давешнее собакообразное и насуплено взирало на него исподлобья. Не шевельнуться под пристальным взглядом выпученных глаз.
Зверь изготовился к прыжку. Это чувствовалось по взбухшим мышцам и странному покачиванию тела. Иногда кошки совершают подобные движения, прежде чем взмыть в воздух и обрушиться на добычу.
И еще очень мешала похожесть твари на собаку. Даже огромная голова, светящиеся глаза с тарелку и многочисленные зубы, как у акулы, не могли ослабить сбивающее с толку ощущения, будто перед ним стоит пусть и уродливый, но все-таки пес — из славного рода псовых, что когда-то, очень давно, сопровождали человека, служили человеку, делили с ним кров и пищу, прежде чем загадочно исчезнуть, бросить бывших хозяев во имя свободы леса, из которого они когда-то явились к первобытному костру за куском мяса в обмен на службу.
Малейшее движение, и нить ожидания оборвется, взведенные пружины мышц вытолкнут массивное тело с несуразно огромной башкой, сотни зубов вопьются в тело, кромсая и разрывая на куски, а он, обездвиженный и анестезированный болевым шоком сможет лишь наблюдать за кровавой трапезой чудовищной твари.
Как нередко бывает в моменты истончения жизни, когда вдруг начинает приоткрываться последняя дверь, ведущая в смертельное ничто, даже самому мужественному разум услужливо подкидывает успокаивающие ощущения нереальности, вычурной театральности, нелепой клоунады, которые будто бы и есть подлинное содержание происходящего. И тогда хочется, преодолев боль, добродушно улыбнуться, протянуть руку врагу своему, взывая к примирению.
— Ее нет! — в отчаянии воскликнула Шакти.
Зверь осклабился и сел. Вернее будет сказать, что его задняя часть вдруг повалилась набок, словно парализованная, одна лапа оказалась придавлена, а вторая весьма неловко выпрямлена в сторону. Иногда так сидят мягкие игрушки, сшитые неумелой рукой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
