— Не мог бы! — рявкнул взбешенный меценат.
Но даже эту, единственную, фразу Мария не слышала. Она спешила к выходу, где, перекуривая, мило ворковали двое: ее друг и соседка Антона.
С первого взгляда на них стало ясно, что внезапный елисеевский приступ любовной горячки грозит обернуться хроникой.
— Митя, я устала. Поедем отсюда.
— Сейчас, — не двинулся с места тот.
— Дай, пожалуйста, ключ и скажи точный адрес. Я доберусь сама.
— Я тоже поеду с вами, — опомнилась первой белобрысая тихоня. — Мне надо собаку выгулять.
Собачий выгул оказался мощнее дружеской просьбы и мгновенно склонил чашу весов в пользу обратной дороги. В машине Мария приняла решение.
— Извините, ребята, я передумала. Хочу прогуляться по Невскому. Черкни мне адрес, Митенька, — она с невинной улыбкой протянула Елисееву блокнот и ручку. — Я недолго, ты не волнуйся.
— С тобой все в порядке?
— Да.
— Точно? Может, пройдемся вместе? — кажется, совесть в нем еще оставалась.
— Пиши!
— Не забудь, в восемь у нас банкет.
— Ага.
Через полчаса она томилась у кассы на Московском вокзале, где конечно же вышел облом: билетов на тридцатое декабря не было никаких. Незадачливая путешественница соглашалась вояжировать даже в тамбуре, но кассирша рявкнула следующего и потребовала не мешать.
— Девушка, вы пройдите к той кассе, — показала рукой на другое окошко женщина в енотовой шубе. — Там, кажется, есть билеты на «Красную стрелу».
— Спасибо большое! — никогда еще новогоднюю ночь она не встречала в поезде. Но когда женщине перевалит за тридцать, а она еще делает что-то впервые, значит — это только начало.
В ресторан они отправились вдвоем, у Елены был спектакль. Соседка Антона, оказывается, служила искусству. Поглощая с аппетитом закуски, Маша вполуха слушала сразу двоих. Слева захлебывался восторгом друг, докладывающий о бесчисленных талантах восходящей театральной звезды, справа делился творческими планами скульптор, намекая, что в новогоднюю ночь искусствоведа ожидает приятный сюрприз. Она терпеливо выслушивала обоих, удивляясь, как могла променять тишину и уют нового дома на этот бессмысленный треп. Вокруг льстили, искренне восхищались, пророчили успех, поздравляли, выражали надежду — отрабатывали приглашение на банкет.
— Можно пригласить вас на танец? — над ней почтительно склонился Егорин.
— Можно.
В танце Женька двигался, как пантера: пластично, уверенно и опасно. Мария пожалела егоринскую жену.
— Чем занимаешься?
— Работаю в антикварном салоне.
— Кем?
— Экспертом.
— Устраивает?
— Вполне.
— Личная жизнь в порядке?
— В полном.
— Замужем?
— Да.
— А почему обручального кольца нет?
— Послушай, Егорин, ты пригласил меня танцевать или допрашивать?
— Я пригласил тебя, чтобы побыть в этом бедламе вдвоем. Давай смоемся отсюда, а?
Она остановилась посреди такта. Рядом застыл большой упрямый ребенок, который канючил понравившуюся игрушку.
— Женя, я давно уже не та девочка, которой ты целовал руку в пионерском лагере.
— Вижу, — ухмыльнулся он и снова вовлек ее в танец. — В тебе, Машка, наверное, черт сидит, еще минута, и я потеряю голову, — последние слова он выдохнул в ухо.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я тоже соглашусь стать безголовой?
— Почему нет? Жить одним рассудком скучно.
— Мне нравится иногда поскучать.
— Отлично! Главное, чтоб «иногда» не становилось «всегда». Но тебе вроде это не грозит, — певица лихо закрутила последнюю ноту, народ вяло похлопал и двинул к своим столикам. В кармане Егорина зазвонил телефон. — Черт! Извини. Да, Ириша… Все в порядке, я очень занят, у меня переговоры, перезвоню, — отрывисто бросал в трубку «переговорщик», не отставая ни на шаг от Марии. — Маш, подожди!
— Да?
— Возьми мою визитку. Может, все-таки понадоблюсь. Жизнь — штука сложная, никто не знает, что будет завтра.
— Завтра, Женя, наступит Новый год, — улыбнулась она.
За столиком уныло жевал в одиночестве Димка.
— Ты куда пропала?
— Танцевала.
— А, — безразлично кивнул Елисеев и посмотрел на часы. — Мань, может, рванем отсюда? Подышим свежим воздухом, прошвырнемся по Невскому до Дворцовой, елку посмотрим. А потом я тебе памятник Катьке покажу.
— Кому?
— Екатерине второй. Там есть одна особенность… В общем, сама поймешь, когда увидишь.
— Елисеев, скажи честно: ты договорился с Леной забрать ее после спектакля?
— С чего ты взяла?
— Памятник, о котором ты мне талдычишь, в двух шагах от Александринки. Подозреваю, что в этом театре и служит твоя Елена.
— Пока не моя, — вздохнул Елисеев.
— «Пока» — категория временная, — усмехнулась Мария, поднимаясь со стула. — Поехали, горе ты мое луковое.
Через четыре часа, когда Антон сопел в соседней комнате над детективом Агаты Кристи, а Мария бездумно пялилась в телевизор, позвонил по сотовому Елисеев и доложился, что они с Аленой пьют чай.
— Это все? — спросила Мария.
— Я, наверное, ночевать не приду. Ты не в обиде?
— Я не твоя жена, чтобы в таком случае обижаться.
— Ну, — промямлил Димка, — все-таки приехали вместе, а остаешься одна с Антоном.
— Беспокоишься за мою честь? Катись, Митька, к черту, ты мне надоел!
В комнату заглянул хозяин.
— Что-то случилось?
— Ничего. Звонил Митя, он у Алены. Предупредил, чтобы не волновались.
— Ясно, — понимающе кивнул Антон и испарился. Через минуту высунулся снова. — Маш, у меня обнаружился неплохой коньяк, давай по рюмке, а?
— Не хочу.
— А чаю?
— Кофе есть? С молоком?
— Есть, — обрадовался он.
— Тащи.
После кофе сами собой на журнальном столике оказались рюмки, рядом выставилась бутылка армянского коньяка и маслины с лимоном.
— Маша, можно я скажу пару слов?
— Под маслины?
— Больше ничего нет, — растерялась творческая личность. — Хочешь есть? Может, сгонять в магазин? У нас рядом ночной.
— А колечки с творогом там продают?
— Ты любишь колечки?
— Обожаю!
— Правда?! Я тоже, это моя слабость. Только о ней никто не знает.
— Скрываешь?
— Ну, — замялся он, — взрослый мужик, а помешан на пирожных, глупо как-то. Я вообще-то не любитель сладкого, — поспешил откреститься скульптор от постыдной страсти, — но в нашей кондитерской их так выпекают. Потрясающе! У них там свой цех и…
Мария, не выдержав, расхохоталась, разом скинув лет десять.
— Ты чего?
Но она не в силах была ответить, заливаясь смехом, как будто не чашку кофе выпила, а осушила бадью смешинок. Ее приводила в восторг забавная смесь интуиции, какой от рождения обладает каждый талант, и простодушия, странного в молодом современном мужчине. Невысокий очкарик с внешностью заштатного чиновника поражал святой простотой, одаряя надеждой, что мир не так уж и плох.
