Старик подхватил ненормальную под бока и стал впихивать в тамбур.
— Нельзя! Не положено! — отталкивала проводница. Она толкалась так яростно и больно, что Мария не выдержала, оторвала одну руку от поручня, чтобы вправить злобной тетке мозги, и…
— Маня, вставай, — тряс за плечо Елисеев. — Уже четыре часа, кончай дрыхнуть! Так и царство небесное проспать можно.
— Который час? — с трудом разлепила веки соня.
— Пять минут пятого, — Димка выразительно постучал по циферблату своих наручных часов. — Ты приехала в Питер, чтобы валяться на диване носом в подушку? Поднимайся! Через четыре часа нас ждет в «Астории» Антон, — он замялся. — Мань, ты не против, если с нами пойдет Алена, а? Она девчонка классная и от тебя в полном восторге, — бесстыдно польстил старый друг. — Да и нам вчетвером будет веселее, согласна?
— Конечно. Выйди, пожалуйста, мне надо одеться.
— Я знал, что ты меня поймешь, — расцвел Дмитрий.
На сборы хватило пяти минут. Она была бодра, энергична и в отличном расположении духа. Выспавшийся человек — самое миролюбивое создание в мире.
Димка терпеливо ожидал на кухонной табуретке, весело постукивая пальцами по столу и мурлыча мелодию, в которой угадывался «Свадебный марш» Мендельсона.
— Елисеев, признайся: очень больно было, когда медведь на ухо наступал?
— Доброе утро, сеньора! Как изволили почивать?
— Отлично.
— А почему тогда, пробудившись, тут же принимаетесь изгаляться над невинной душой? — и, поняв, что этот вопрос риторический, сразу задал другой: — Перекусим сейчас или будем нагуливать аппетит до вечера?
— Лучше не ждать, — прикинула она время до отхода поезда, справедливо решив, что уезжать натощак никуда не годится, даже домой.
В кафе напротив ледневского дома приятно пахло, в углу сверкала разноцветными огоньками елка, тусовался молодой народ, одетый, как на подбор, в мешковатые свитера с затасканными джинсами и, доказывая что-то друг другу, оживленно размахивал руками. По обрывкам фраз, долетавших до уха, искусствовед догадалась, что ребятки через несколько лет собираются переплюнуть великих художников — всех, вместе взятых.
Насытившись сочной отбивной с хрустящей картошкой, Маша достала из сумки коробочку в подарочной упаковке.
— С наступающим, Митька! Это тебе, — и придвинула обалдевшему другу новогодний презент.
— А с какой стати здесь, сейчас? У меня, например, тоже есть для тебя подарок, но я собирался вручить его позже. Спасибо, — спохватился он. — А что это?
— Дома посмотришь. Надеюсь, понравится.
Дмитрий подозрительно уставился на свою непредсказуемую «сеньору».
— Машка, только не говори мне, что ты уезжаешь. — Она молча улыбнулась. — Но почему?!
— Я тебя чем-нибудь обидел?
— Нет.
— А кто? Антон? Я убью этого гения! — разгорячился Димка.
— Остынь, Елисеев, и не пори чушь. Я просто хочу домой, вот и все.
— Ты с ума сошла! Что значит «просто»? У нас обратные билеты на четвертое января, столик новогодний заказан, у Антохи выставка. А ты хочешь смыться?! Так не бывает, сеньора. У каждого явления есть причина.
— Именно так и бывает, мой дорогой. Пойдем, мне надо еще в магазин заскочить, хочу посмотреть что-нибудь для твоей Алены.
…Пассажирка вошла в вагон. Чисто, тепло, ковровая дорожка скрадывает шаги, посмотрела на часы: без двух двенадцать. Номер в билете соответствовал середине вагона. «Хорошо бы там не было никого», — размечталась она. Но в дверной щели двухместного купе просматривался человек. Попутчица досадливо поморщилась, сдвинула дверь, полностью освобождая проход. Спиной к ней стоял мужчина в темном костюме и смотрел в окно.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась она, мысленно посылая этого типа к черту.
— С Новым годом, — обернулся «костюм». — Вы явились минута в минуту, Мария, — с безмятежной улыбкой на нее смотрел Вадим Стернов. Удачливый ресторатор, елисеевский друг и пятое колесо в телеге, отправлявшейся из Петербурга в Москву.
Глава 8
— Здравствуй, Машенька! — в каморку эксперта протиснулся бывший коллега. — А я попрощаться зашел. Звонил тебе домой — телефон не отвечает.
— Добрый день, Тимофей Иванович! Я теперь дома редко бываю, мне лучше звонить на сотовый.
— Конечно, такой девушке ни к чему дома сидеть, любоваться стенами. Надо к людям, чтобы тобой любовались.
— Каждое утро перед зеркалом умываюсь и не вижу там ничего, чем бы можно было любоваться. Чай будете? У меня плюшки свежие и ваш любимый зефир в шоколаде.
— С удовольствием! А красота твоя, Машенька, как фитиль, — просветил отставной вояка. — Безобидный, пока не запалишь, а огонек поднесешь, рванет так, что небо с овчинку покажется.
— Не собираюсь ни с кем воевать, — успокоила с улыбкой Мария, заваривая чай.
— Ты-то, может, и нет. А вот тебя завоевать охотники найдутся всегда.
— Дорогой Тимофей Иванович, я не крепость, чтобы меня завоевывать.
— Каждая женщина — крепость. Только одну лучше стороной обойти, а за другую и жизнь положить не жалко. Как встретила Новый год?
— Под стук вагонных колес.
— Ездила куда?
— В Санкт-Петербург.
— В Ленинград, значит, — уточнил непримиримый к переменам полковник в отставке. — И как?
— Отлично.
— Понятно. Я тоже хорошо праздник провел. С детьми. Правда, зять сначала немного куксился, жаловался, что плечо ломит, зуб ноет, но после второй рюмки повеселел и про все забыл. Даже внучка, младшенькая, не спала до часу, представляешь? Все норовила деда за нос щипнуть, разбойница! Под конец совсем расшалилась, опрокинула мне на новый костюм вино. Дочь ее нашлепала и отправила в постель. А я потом казнился: вырядился, точно старый петух, из-за моих перьев ребенка наказали. — Тимофей Иванович виновато улыбнулся, как человек, счастье которого так велико, что нелишне оставить чуток для надуманной вины, пустяковой болезни, досадливой мелочи — любого незначительного негатива. Известно ведь: чужая зависть грызет не только себя, но и других. Зачем провоцировать ее аппетит?
— Еще чаю?
— Не откажусь, — он с интересом наблюдал, как льется из фарфорового носика душистая шафранная жидкость. — А мой Генка познакомился с девушкой.
— Надеюсь, она окажется лучше других.
Старший Козел вздохнул:
— Время покажет. Но по себе знаю: человек не должен быть одиноким. Одному плохо. С одним крылом не взлететь, на одной ноге не прошагать. Всевышний не зря создавал каждой твари по паре, двоим — всякое горе легче, любая радость сильней, — он отодвинул чашку. — Спасибо за угощение, Машенька, пойду. Я, собственно, вот что хотел сказать… Хороший ты человек, Мария Николаевна, светлый. Дай Бог тебе тоже счастья.
