как это красиво, негромко, отрадно.
Они эту публику чувствуют кожей.
Да, их иногда приглашают. Ну, ладно.
Не станешь же с властью всерьёз воевать...
Но тут объявили Венявского пьесу,
и вышел скрипач молодой и известный.
Волшебные звуки он стал издавать.
А публика ест и гогочет, и пьёт.
И музыка бьётся, как рыба об лёд.
9
Сегодня искусство сместило свой спектр,
и примитивизм воцарился всеместно.
Тащилово сосок -- весь песенный сектор,
бандитская феня -- в "Шансоне" известном.
А переплетенье гугнилок фанерных
с министрами, с думой, с кремлём и с сенатом --
всех неприкасаемых крепким канатом
стянуло для всеодуряющей скверны.
Народу понятно, что хлеб отнимают,
и зрелищем скудным заполнен эфир.
Пространство культуры -- исчезнувший мир.
Искусство убили -- Россия немая.
Московская мода -- крутые певцы --
вся грудь в орденах и нечистые руки,
поют свои песенки на воляпюке
солидные дяди -- деды и отцы.
Народ это любит. Но, правда, не весь.
Надежда, я думаю, прячется здесь.
10
Сергей, как один из соспонсоров данного чуда,
убил на жратву двести тысяч цветных президентов.
Поэтому тихо сидел, не кричал свою цену покуда.
Вообще не хотел покупать этих дико носатых клиентов.
И было не скучно. Ему позвонила его дорогая Анюта.
Андрей поглощал "субтималью в мантилье" с фазаном,
пил сок сагарино. Шла сорок вторая минута
с момента, когда им места за столом указали.
Конечно, легко осуждать человека за то, что он кушает
громко.
Попробуйте сами не есть, как Андрюша, сто тридцать часов.
Сегодня закончил он срочно "Гран Жатт" и "Идущих по
кромке"
Сёра и Годфредиса -- несовместимых по принципу двух
полюсов.
Но заработал прилично. Заказчик -- сэр Хэмфри Тобагэн
в толстых футлярах полотна сырые увёз в Ливерпуль.
И из шагреневой кожи чехол золотистый на руль
он подарил, на прощанье сказав -- "Покупайте
фольксваген".
Андрей в мастерской был шесть суток и восемь часов.
Он, как Левша, там устроил спираль, даже сбило засов.
11
Он наглотался лягушек, жюльенов и устриц носатых,
мощных редлобстеров, синей капусты женевской,
тостов из чёрной икры и китов полосатых.
И запивал всё простой газированной невской.
И через семьдесят восемь минут отодвинул прибор он.
Медленно, но несомненно к нему возвращалось сознанье.
Мимо него проплывало раздетое кем-то созданье
и проносило рисунок -- клювастый до ужаса ворон.
Он моментально признал гениальную руку маэстро.
Тут же услышал он голос противный, прокаркавший "Триста!"
Сразу ответил -- "Четыреста!" Крик до того был неистов,
что пригвоздил Михаила Шубейкина к месту.
Тот собирался уйти, матерясь от бессилья и злости.
Час пролетел, и никто не промолвил ни цифры.
Все только пили и жрали, как мёртвые злые Коифры.
"Тоже мне, думал Шубейкин, блин, интеллигентные гости!"
Деньги нужны были детям бездомным Парижа и Ниццы
на башмачки, одеяльца, тетрадки, конфеты и пиццы.
12
Тут же послышался крик безнадёжный "Пятьсот девяносто!"
И депутатка из Думы вдруг взвизгнула -- "Тысяча двести!"
Все заорали вокруг, и ведущему было не просто
"Семь девятьсот!" уловить, не упасть и остаться на месте.
Дальше пошло, как по маслу. Дошло до пяти миллионов.
Все репродукции были распроданы в Питере. Это культура!
Перед Андреем предстала вся в шрамах маэстро натура --
кепка, штаны, сапоги и спецовка без одеколонов.
Рост небольшой, но хороший. Глазниц за очками не видно.
Рот произнёс -- "Я должник Ваш и жду Вас в Версале.
Если бы слово "четыреста" вовремя Вы не сказали,
было бы всем в Петербурге, в России и в мире обидно. И
стыдно".
Острый рентгеновский глаз препарировал тело Андрея,
взрезал мозги и по сердцу царапнул не больно.
"Вижу, коллега, талантливы Вы. Приезжайте скорее.
А в остальном -- отдыхайте. Расслабиться. Вольно!"
Сильной шершавой рукой попрощался, сказав "До созвона",
быстро ушёл, не оставив ни адреса, ни телефона.
13
Все понимали -- маэстро известен. И где-то в Тобаго,
у туарегов, у наркобаронов в Колумбии, даже в "Крестах"
знают его, как творца, дуэлянта, что в антипартийной отваге
с соцреализмом сражался в далёких парижских местах.
Значит найти его будет нетрудно. Достаточно в авиакассе
громко кассиру сказать -- "До Шубейкина в оба конца".
И знаменит стал Андрей в петербургской тусовочной массе,
и заказали портреты ему сто четыре лица.
Следует знать, что три года назад выходила ужасная книжка
из живописных портретов политиков и власть имущих особ.
Семь выдающихся личностей он написал за бесплатно,
парнишка.
С ручек их был оскорблён и унижен словами, но искренне, в
лоб.
Правда, заказчики новые были по табели рангов пониже.
Но наш художник в предчувствие денежек радостно руки потёр.
И устыдился себя. А звёзда его славы всходила в Париже,
и полетел он туда. Непрактичен он был, не хитёр.
Анна звонит -- "Ну не надо. Получишь один головняк".
Он не поверил, поскольку в предощущении славы оглох и
обмяк.
14
На Елисейских полях он зашёл в ресторан и спросил о
маэстро.
Девушка в возрасте вазы фракийской сказала ему -- "Тобри
тень".
И указала свободное у туалета хорошее место,
и принесла ему богч, "Столишнa" и пилмэн.
Он дня четыре ходил по Монмартру, Бюси, и мосту Александра,
