Глеб проснулся поздно. В воздухе пахло котлетами. Лена застелила тумбочку салфетками и красиво расставила всё для завтрака. Нетерпение и желание что-то делать, как только открылись глаза, толкнули её на больничную кухню. Набрав еды на добрую дюжину людей, она, довольная своей находчивостью, отчётливо услышала, как горны её души зовут к решительным действиям. И в тот момент, когда он глубоким выдохом простился со страной снов и, приподнявшись на локтях, стал разглядывать интерьер больничной палаты, она строго произнесла:
– Теперь у тебя будет другая жизнь! Каждый день гимнастика, прогулки по парку, еда домашняя, командировки и полёты отменяются, олигархи и министры уходят в прошлое.
– Да… – открыл он рот и тут же получил огромный кусок котлеты, – ты умеешь уговаривать. А главное – находишь правильные аргументы, – пытался шутить Глеб, с трудом глотая следующую часть котлеты.
– Ты что, и правда не понимаешь? – Неожиданно её глаза стали влажными. – Жизнь важнее всего. Деньги, дома, тряпки в могилу не заберёшь! – Её рука застыла с ложкой гречки. – Можно просто ходить на работу, получать зарплату, просыпаться вместе со мной, поровну делить маленькие радости обычных дней, отдав риск и шампанское более молодым.
– Кашки-то дай! – предпринял он ещё одну попытку избежать серьёзных разговоров, замечая, как Лена украдкой смахивает с лица слезу.
Она взглянула на него, пожалела, что завела разговор, мгновенно потеряла желание продолжать и, показав взглядом разочарование, продолжила кормить его с ложечки.
Глеб ел, смотрел на неё, не понимал свои чувства и не знал, что ему нужно сказать. Впервые за многие годы его жалели, хотели уберечь, а главное – ничего не просили взамен.
«Странно, – говорили его мысли, – неужели я снова ошибся, перечеркнув всех женщин одной чертой корысти и любви, построенной на взимании платы за совместную жизнь? Неужели есть место, где живёт память юности с глупой верой в искренность отношений, честность слов и правды в глазах?..»
Но эта линия рассуждений неожиданно прервалась. Огромный поток информации, вырвавшийся из памяти сна, обрушился на его сознание.
– Так просто, – прошептали его губы, – так просто! – повторил он ещё раз, перестав жевать.
– Что? – испуганно дотрагиваясь до лба Глеба, спросила Лена.
– Всё! Кажется, я перешёл! Понимаешь, я… – Он попытался подняться, но она в испуге прижала его к кровати, не понимая происходящего – Я стал человеком НЕБА! Вспомни мои рассказы о старом китайском мастере Ли Фэй, жившем со мной на Чукотке. Он говорил, что есть люди Земли, живущие категориями человеческих отношений и ценностей, а есть люди Неба, они не отвечают на зло и агрессию, в них не живёт зависть и желание казаться лучше, чем есть на самом деле. Они терпеливо дарят себя, надеясь, что когда-нибудь ложка всё-таки ощутит вкус пищи.
– Ложка? – удивлённо произнесла Лена, всем своим видом показывая странность услышанных слов.
– Всю жизнь глупый человек может прожить возле мудреца и не познать истины, как ложка – не понять вкуса переносимой пищи. Столько лет! Столько пустых лет, обёрнутых обязанностями и пустотой тикающих стрелок, пролетели, не оставив никаких следов. – Глеб присел на кровати, приборы отражали ритм и силу амплитуд его сердца. – Небо, вот где теперь будут жить мои мысли и дела. А начну я с того, что избавлюсь от камней, отягощающих мою душу обидой и угрызениями совести. У меня есть ты, мой самый надёжный и преданный друг, – он остановился, потянул Лену за руку и, посадив рядом с собой, продолжил: – я должен как можно быстрее подняться и идти на встречу к женщине, которая уже столько лет живёт в моём сердце и которая так же, как я, ждёт нашей встречи.
– Подожди, – осмелилась перебить его Лена, – я ничего не поняла! Ты не считаешь меня своей женщиной?
– Да, – произнёс он громко, замечая как крупная слеза быстро скатилась по её щеке. – Не надо, не плачь! Мы оба знали, что совершили ошибку, начав жить вместе. Ты любила меня и считала, что твоих чувств хватит на двоих. Я малодушно молчал, затягивая сегодняшнюю петлю разочарования. Но вчера всё изменилось. Я не знаю, сколько мне отмерено судьбой. Когда ещё раз может повториться подобный спазм сосудов головного мозга? Но точно знаю, что хочу успеть встретиться с женщиной из своего сна, хочу выпить с ней вина на кухне и всей силой своего сознания ощутить простое семейное счастье.
Тишина повисла в больничной палате. Приборы чертили синусоиды его сердца. Лена молча провела рукой по его голове, тяжело вздохнула, встала и вышла из палаты.
А на улице шёл снег. Приближалась Рождественская ночь, резались салаты «Оливье», селёдка лишалась косточек, холодец разливался по формам, водка остужалась в холодильниках, открывались дачные заготовки и баночки с красной икрой. Люди суетились, покупали подарки и очень хотели хотя бы в этот день быть добрее друг к другу, чуточку внимательнее, честнее и искреннее. Волшебство наступающего праздника набирало обороты, раздавая слёзы свечам, улыбки – незнакомым прохожим, а детским глазам – счастье от сидящих рядом родителей, рвущейся обёрточной бумаги, ярких игрушек и возможности заснуть от усталости прямо на полу…
Эпилог
Глеб сидел в кресле на берегу озера Гурон. Ветер рябью искривлял холодное зеркало воды, превращая отражения неба и облаков в мазки на картинах импрессионистов. Солнце пригревало, добросовестно отдавая тепло последним погожим дням
осени. Воздух пах началом увядания, а клены, шурша фиолетовой листвой, вспоминали уходящее лето.
Он был счастлив. Во-первых, потому, что рядом с ним, на песке, его старший внук, хитрюжно посматривая по сторонам, улыбался, надеясь получить от деда защиту от строгой мамы, уже трижды крикнувшей ему прекратить «стрелялки» на iPade; а, во-вторых, потому, что младший внук, лежащий на его руках, проснулся, и сейчас, причмокивая губками, всей глубиной своих голубых глаз разглядывал его.
– Ну, что, малыш, пойдём к маме или ещё пообщаешься с дедом? – Глеб нежно провел по розовой щечке внука, ощутив, как понимание счастья коснулось его теплотой тающей от умиления души. – Господи, спасибо, что не отнял у меня шанс заглянуть в глаза внука! – прошептал он тихо и, наклонившись, поцеловал носик-пуговку, сморщенный гримасой недовольства.
– Папа! – Услышал он голос дочери. – Я уже иду с бутылочкой.
Глеб понял: Шурка смотрела, контролировала и, несмотря на общее настроение отдыха на берегу озера, видела и чувствовала всё, что происходит с её малышом.
– Как думаешь, – произнесла она, протягивая тёплую молочную смесь Глебу, – может, ему памперс поменять?
Но именно в этот момент Франсуа на своём танке пробил вражеские заграждения и в радостном порыве эмоций от долгожданной победы вскочил на ноги с единственным желанием – показать деду, как он справился с трудностями компьютерной игры.
– Так! Да сколько я могу говорить! – возвращая сына из мира фантазий, сознательно завышая тональность, выкрикнула Шурка. – Ты уже три часа сидишь у ног деда, и хоть бы словом с ним обмолвился. Эти дурацкие игры, да ещё в таком количестве портят тебе глаза, а мне – нервы. Всё! – Она резко выхватила из рук сына iPad и, развернувшись, пошла обратно к палатке, оставляя на его лице растерянность и удивление. Выдохнув, Франсуа, понимая, что спорить и ссориться с мамой бесполезно, рухнул обратно на песок, сложив руки на груди.
Шурка, отшагав твердим и уверенным шагом метров двадцать, оглянулась, понимая, что немного резко разрушила настроение сына. На секунду ей показалось, что он очень зол и расстроен, и она, скорее бессознательно, показала ему язык, тут же получив в ответ его улыбку.
– Деда, – решил Франсуа пусть не так интересно, как до этого, но все-таки занять свое время беседой с Глебом, – а я видел на полке, в зале, стоят книги. Там сзади, на обложке, твоя фотография. Ты что, писатель?
– Писатель? – повторил он за внуком, раздумывая как лучше и понятнее ответить. – Наверное, нет. Просто, мне в голову пришла мысль рассказать тебе, маленькому Филину, будущим детям твоего дядьки и всем, кого я люблю, истории и приключения, случившиеся со мной в разных странах.
– А-а-а! – Интерес чертёнком запрыгал в глазах внука. – Так чего же ты! Мы уже тут, рядом с тобой. – Он вытянул шею, посмотрел на активно чавкающего и сосущего младшего брата и подытожил: – Расскажи чего-нибудь такое, страшное-пре-страшное.
– Тайну?
– Да! – Лицо Франсуа в секунду преобразилось. Глеб ощутил, как его искренность открыла дверцы души, а сознание приготовилась впитывать и запоминать всё, что он сейчас расскажет.
– Холодает, ветер с воды, может, уйдёшь с песка и разместишься на моём правом колене?
Не отвечая, внук поднялся, ёрзая попкой, удобно разместился на его бедре, обхватил своими маленькими ручками его большое тело, положил голову на грудь и скомандовал:
