— А что произошло в июне 41 года? — спросил Оболенски торопливо переводившего Митю своим скрипучим голосом.
Над ледовой ареной повисла пауза. Митя наклонился и сообщил шефу, что в июне 41 года нацистская Германия начала войну против России…
— О, риалы! — отозвался тот, — но какое это имеет отношение к евреям?
— Самое прямое, — не выдержал зам. по финансам Еврейского Совета.
— О'кей, — проскрипел Оболенски. — Синдикат — пять? И мы — пять.
Опять выехала с показательной программой Клара Тихонькая. Как это так — наши спонсоры, наши международные фонды оглядываются друг на друга в самом святом, самом… — Она подбавила надрыва в голосе, раскинула руки, приготовилась к коронному двойному тулупу.
Оболенски поморщился. Он не любил Клару. Сказать по правде, мало кто ее любил.
— О'кей. Файф.
Наконец девочки разнесли кофе и печенья.
Я ждала гвоздя программы: распределения по Вечеру Главных раввинов России. Тем более что спустя минут двадцать после начала обсуждения появился Берл Сужицкий, заместитель и правая рука Залмана Козлоброда — умный, отлично образованный молодой человек, прекрасный оратор и фигурист высшего пилотажа. Все знали, что он очень многое решает в РЕЗе — «Ревнителях Еврейского Закона» — так расшифровывалась гигантская и богатейшая организация Козлоброда.
Мы с Берлом были земляками и даже, как недавно выяснили на одном из банкетов, жили в Ташкенте на соседних улицах. Каждый раз, когда мы встречались, я вспоминала одну картинку из детства — босоногого пацана, весело гнавшего обруч по переулку. За ним мчались двое дружков с возмущенными воплями, — очевидно, он превысил лимит времени гона, а может, это был общественный обруч, или даже принадлежал одному из преследователей, а пацан угонял его, как угоняют в плен, как Салманасар угнал все десять колен израилевых… Беззаботно смеясь, он все гнал и гнал обруч по переулку, ловко подправляя его, чтоб не свалился в арык, и одновременно умудряясь ударами босой пятки точно лягнуть преследователей, то одного, то другого…
Конечно же, то был не Берл, но почему, почему при виде его я вспоминала переулок, весь в заплатах ослепительного солнца сквозь листья чинар, и босоногого пацана-хулигана, ударами пяток отгонявшего своих преследователей? И за этот, всегда неожиданный, клочок солнца была ему смутно благодарна…
— Уважаемые господа… На такое святое дело, — деликатно улыбаясь, проговорил Берл, — мы дадим столько, сколько понадобится. Безоговорочно! Но с одной оговоркой: вступительное слово должно быть отдано Главному Раввину России. Он прочтет кадиш по жертвам Катастрофы.
Не было нужды уточнять — какого Главного Раввина России он имеет в виду.
— Торжественное открытие Вечера должно начаться с приветственного слова Посла, — вставил Козлов-Рамирес.
— Если дать ему слово, — угрюмо заметил Виктор, зам. по финансам в Совете, — никто уже ничего больше не скажет…
Его стенографистка строчила, не поднимая головы. Она была плоской и аккуратной, как дощечка. Я подумала, что при отсутствии бумаги, она могла бы писать на себе, как до изобретения бумаги писали на глиняных дощечках в глубокой древности.
Все понурились. Пасьянс распадался с самого начала. Вступительное слово Залмана Козлоброда автоматически означало отпадение от всей затеи самых денежных — Синдиката и УЕБа. Те не признавали Козлоброда, считали его варягом, самозванцем, ставленником российских властей…
Встрепенулся Миша, бухгалтер ОРЕРа, вотчины обиженного Колотушкина, — и с горечью вопросил:
— А почему, собственно, мы должны одалживаться у РЕЗа? Мы и сами можем дать… 500 долларов. Если Синдикат (горький взгляд в мою сторону), и УЕБ (подобострастный в сторону Оболенски) повысят ставки, мы обойдемся без этих шантажи…
Поднялся шум. Громче всех вопила Клара. Если сейчас же ей не дадут слова, если будут по-прежнему возмутительно игнорировать…
— О'кей, ты можешь покинуть наше собрание, — сказал Оболенски через Митю.
Клара достала пудреницу и стала пудрить нос, как ни в чем не бывало…
Зам. по финансам Совета Виктор сказал:
— Прежде всего я уполномочен заявить от лица моего руководства, что мы и так тратим огромные суммы на поддержку молодежных проектов.
— Вы?! Вы?!! — завопила Клара. — А кто отказал фонду «Узник» в проведении двадцати молодежных семинаров по Катастрофе?!!
Я очень надеялась, что она запустит в зама пудреницей. Или разобьет что-нибудь на столе. Я почему-то всегда тянусь к таким вот скандальным поворотам сюжета и подсознательно жажду их. Но, видно, время еще не пришло.
— Я не могу говорить в таких условиях, — сказал Виктор. — Сделайте что-нибудь с этой дамой.
Стенографистка строчила с бесстрастным лицом.
— Кларочка, Кларочка… — примирительно проговорил Миша, кассир и бухгалтер в кошерной лавке ОРЕРа.
— Все знают, что и так главной фигурой на вечере будете вы, — добавил Козлов-Рамирес… — После вступительного слова Посла…
— Господа… — продолжал зам. по финансам Еврейского Совета. — Однако с Главными Раввинами нужно что-то решать… Не заменить ли их всех на одного Гройса?..
— Гройса, кажется, в эти даты не будет в России, — вспомнил Миша, кассир и бухгалтер. И, понизив голос, добавил сидящему рядом Оболенски: — Он ведет челночные переговоры об организации нового Дальневосточного Еврейского Конгресса…
Тут встрепенулся Мотя Гармидер.
— Мне, конечно, плевать, — начал он. — Я бы и сам мог, как Главный раввин России, прочесть кадиш по усопшим. У меня есть классная девчонка, которая пропела бы это под гитару, как соловей… Но чтобы уж соблюсти политесы, я предлагаю вот что: пусть Манфред Григорьич скажет два-три слова вначале, а Залман, хрен с ним, пусть проблеет кадиш со сцены, у него это неплохо получается. И все будут довольны. Потом Кларочка повыдрючивается на сцене со своими узниками гетто. «Псалмопевцы», само собой, прогундосят пару гимнов… А я на закуску могу спеть что-нибудь из кантри, печальное, согласно купленным билетам…
Все оживились, приободрились… Мотя Гармидер, дай ему Бог здоровьичка, был человеком здравомыслящим и — редчайший случай! — не искал врагов, а наоборот, стремился со всеми поддерживать приличные отношения.
— Нет-нет, кантри, — это не тот случай, — вступил Козлов-Рамирес. — Я здесь, собственно, с предложением Посла. Посольство, как главное израильское представительство, тоже должно внести лепту в это важнейшее для еврейской общины Москвы мероприятие…
У всех присутствующих застыли лица. Даже намек на то, что Посольство может выдать хотя бы копейку на что бы то ни было, высекал в душах бывалых евреев искру божественного чуда, как если б воскресший Моисей получил на Поклонной Горе от Господа новые целенькие скрижали…
— Ну, вот видите! — ликующим голосом возопил Миша, посланник вечнообиженного Колотушкина. — Все славно выходит: Посольство вкладывает недостающую сумму, и мы…
— Нет-нет! — прервал его Рамирес, на глазах перевоплощаясь в Козлова, черты лица которого немедленно приобрели чеканную надменность дипломатической персоны. — Посольство, как известно, участвует в любом празднике на более серьезном, чем материальный, уровне. Мы придаем вес.
— О, Го-о-осподи!!! — бестактно проорала Клара, закатывая глаза к потолку. — Держите меня! Они вес придают! — и припала спиной к сидящему рядом Савве, закинув руки за голову и задрав ногу в очень дорогой туфле итальянской фирмы.
— Да! — холодно отозвался Козлов. — Для того чтобы Вечер приобрел статус подлинного события в культурно-политической жизни столицы, вам просто необходимо присутствие Посла, иначе на черта вы сдались российским журналистам, Клара? Но я хочу предложить еще кое-что, менее официальное: мы готовы привезти замечательную израильскую певицу Моран Коэн, которая для этого события разучит «Песни борцов гетто».
Тут уже не выдержала я.
— Одну минутку, Фелиппе… Насколько мне известно, Моран Коэн — исполнительница мелоса евреев стран арабского Востока…
— Ну и что?! — он вскинул голову, рассматривая меня, словно впервые видел.
— Вы уверены, что «Песни борцов гетто» — это ее репертуар?
— Да она выучит, выучит! Она лауреат конкурса в Барселоне!
— Ладно, хрен с ней, пусть поет, не жалко!
Мотя Гармидер сидел между мной и Кларой.
Его доброжелательность прорывалась не только в дружественности тона. Стараясь всех примирить со всеми, он оглаживал, приобнимал за плечи, целовал ручки сидящих вокруг дам. Были бы у нас все такие Главные Раввины России, мы бы горя не знали…
— Нетужпосто-о-ойте!!! Посто-о-ойте!!!
Клара вскочила, бурно дыша, сжимая в руках вишневую сумочку в тон туфлям и столу.
