В общем — засевшая в Харькове часть решила прорываться на запад, выходя из города. Весьма враждебно настроенного города. Прекрасно понимая, что после полного окружения, бойцы легких батальонов начнут входить и сражаться с ними было нереально. Ни людей, не боеприпасов для этого не имелось.
В теории можно попробовать партизанить. Но руководство батальона на такое не решилось, опасаясь, что горожане их сами повяжут и сдадут Советской власти…
Вечер.
Бойцы выдвинулись по дороге на Полтаву на «экспроприированном» транспортном средстве. У простого населения. Заодно прихватив ценности из местных банков и ювелирных. Не оставлять же все это врагу?
Темнота.
Разве что огоньки фар мерцают на дороге.
А где-то высоко в небе дежурный самолет-разведчик уже передавал по радио сведения о прорыве. И на аэродроме поднимались самолеты.
Да — ночной полет — не фунт изюма. Но он был вполне реален. Особенно с опытными штурманами, ведущими эскадрильи сначала на Харьков, а потом и на цель едва ли не по приборам.
Двадцать пять минут на восток. Потом…
В общем — добрались.
И настигли уходящую из Харькова кавалькаду. Гудящую моторами и громыхающую по не самой лучшей дорогой. Из-за чего подход самолетов в ней и не заметили.
Первый авиаотряд нес пулеметы. По восемь штук на брата в подвесах. И зайдя на эту «светящуюся фарами дорожку», они последовательной кильватерной колонной причесали ее. Как железнодорожный состав.
Следующие пять авиаотрядов несли осколочные ОАБ-50. И скидывали они их летя не над самой колонной, а слева и справа от нее. Параллельными курсами. Одна эскадрилья авиаотряда заходила с одной стороны, вторая с другой. И так по очереди, сменяя друг друга, они и подключались к делу.
Что позволило буквально засыпать эти авто целым роем осколков. Все-таки помещение внутрь ОАБ-50 двух слоев надсеченной каленой проволоки дало огромное количество 2-3 граммовых осколков правильной формы…
Тем временем, поняв, что задумка с националистическими батальонами полностью провалилась, руководство украинской компартии пошло на отчаянную меру. Оно начало выпускать на левобережную Украину отряды анархистов и прочих бандитов. Так-то да. Анархисты отнюдь не бандиты. В теории. Но на практике в их ряды записывались в основном уголовники всех мастей и прочие специфические элементы. Что и вело к характерному восприятию местным населением всех этих «панов-атаманов Гриацианов Таврических…»
С востока же в пределы бывшей УССР стали входить территориальные части. Небольшие отряды размером до взвода, редко роты. Сопровождающие политруков и имеющие перед собой вполне конкретные цели — зачистку территории от разрозненных сил неприятеля, противодействие бандитам и восстановление Советской власти.
Этот вооруженный конфликт приобретал новые, все более суровые черты. Но главное заключалось в том, что Михаил Васильевич не собирался рассусоливать и проявлять лишний гуманизм. Стараясь по возможности не разгромить и вынудить к отступлению неприятеля, а его уничтожить. Для чего не стеснялся ничего. Ничего для него не было «слишком». Ибо он твердо помнил — горе побежденным.
Кроме того — это все имело и большое политическое значение.
Если проявить мягкость, если действовать слишком деликатно и осторожно или недостаточно энергично, то можно накликать беду на свою голову. За войной будет очень внимательно наблюдать весь мир. И можно, как уже не раз бывало с Россией, оказаться после недостаточно решительно проведенной войны у разбитого корыта. Ведь соседи по планете оценивают твою силы. Можешь ты им сломать лицо или нет? То есть, в праве ли ты владеть тем, на что претендуешь? А то ведь и в коалицию соберутся еще. Во всяком случае «Прибалтийские тигры», Финляндия и режим Гоминьдана — совершенно точно присматривался и приценивался. Сможет ли он откусить от Союза свой кусок? Да и других интересующихся хватало. Поэтому бить требовалось так, чтобы щепки летели выше леса, чтобы никому не хотелось проверить силу этого удара на своей шкуре…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Часть 2. Глава 4
1928 год, май, 17. Окрестности Минска
— Крот, крот. Я Аист. Вижу по курсе черепах. Как слышно?
— Я крот. Слышу тебя Аист… — ответил дежурный связист.
После чего передал по инстанции сведения командиру БТГ. И продолжил переговоры с самолетом-разведчиком, который уточнял позиции и численность расположенных сил неприятеля. Хотя бы приблизительно.
Эрвин Роммель подошел без промедления. Сразу как остановил вверенную ему воинскую часть. Выслушал доклад связиста. И задумался.
План прорыва на стыке размещения дивизий полетел коту под хвост. Потому как перед ними, судя по всему, оказались сосредоточены основные бронетанковые силы неприятеля. Сразу за стыком. И очень, надо сказать, внушительные силы. Во всяком случае превосходящие численно в несколько раз то, что мог совокупно выставить на Союз. Не говоря уже о том, сколько имелось у него под рукой…
На мотоцикле вдоль остановившейся колонны подъехал Михаил Катуков. Его, как и Роммеля, Фрунзе постарался привлечь сразу, как только смог. Ни тот, ни другой на тот момент не успели отличиться в делах бронетехники. Но Михаил Васильевич прекрасно знал — это их тема. И они раскроются. Надо только дать возможность. И они раскрылись, став к весне 1928 года командирами отдельных, полностью механизированных батальонных тактических групп.
— Мне доложили о черепахах, — произнес Катуков, пожимая руку Роммелю. — Что делать будем?
— Батарея зенитных орудий за тобой идет?
— 88-мм?
— Да.
— За мной.
— Отлично, — расплылся в улыбке Эрвин.
Катуков несколько секунд смотрел на него в недоумении, а потом тоже улыбнулся. Дальше, за перелеском было большое поле. Вспаханное и засеянное пшеницей. За которым, с удалением в четыре-пять километров шел еще один лес. Где как раз неприятель и засел. Но ни у английских «ромбов», ни у Рено, ни у других машин, поставленных в Польшу, не имелось вооружения, способного бить так далеко. Из-за чего эти 88-мм зенитки выглядели… ну… скажем так — крайне неприятно.
— А они не контратакуют?
— Обязательно контратакуют. Но тут, — махнул рукой Эрвин, — мы поставим наших самоходки под прикрытием пехоты. В лоб САУ у них только часть «ромбов» пробивает, но их, я думаю, выбьют первыми. А мы сами…
Переговорили.
И уже через пару минут Катуков сел на мотоцикл и «улетел» в свой БТГ, отдавать спешные указания. Да и вообще — все пришло в движение. А на носу замаячила самая крупная танковая битва эпохи, понятное дело, без учета Второй Мировой войны, до которой было еще далеко…
15 мая завершилась переброска 1-ого корпуса постоянной готовности к Минску. И его развертывание. А также наведение понтонных переправ на участках обороны, которые держали территориальные части. Что позволило вывести вперед БТГ в качестве авангарда.
Это стало возможным, в том числе и потому, что основные силы поляков находились на некотором расстоянии от рубежа обороны. Просто для того, чтобы не быть постоянно в зоне досягаемости 180-мм орудий. Да и 122-мм гаубицы бронепоездов доставляли немало хлопот.
Почти вся линия обороны проходила здесь по линии различных рек. Иной раз совершенно никчемных. И те же уланы были в состоянии их форсировать своим ходом. Но… и это важно, тут же оказывались бы отрезанными от тылов, для которых требовалось наводить переправы. И в первые несколько дней контакта такие попытки предпринимались. Но раз за разом саперные работы оказывались под обстрелом артиллерии. А там, куда она не доставала или не успевала, прилетали Р-1МБ со своими ФАБ-250. Которых более чем хватало и для некоторого углубления дна этих мелких водных препятствий, и для… хм… прекращения работ по наведению переправ.
В Минске тем временем шли позиционные бои. Тоже без особенного успеха, потому как взломать такую оборону поляки не могли. У них не имелось ни технических средств, ни тактики, ни специально обученных людей. Да, поначалу они пытались использовать бронеавтомобили и танки. Но очень быстро отказались от этой затеи, потеряв около сотни машин. Слишком уж быстро они там гибли из-за своей чрезвычайно тонкой брони. Так, словно этой самой брони у них не было.
