Выйдя из министерства Костя забрал малыша у прапорщицы. Он давно обмусоливал одну мысль, возникшую где-то между «избушкой Егорова» и подвалом сталкеров в разрушенном селе. Теперь эта мысль оформилась окончательно.
— Ну и куда мы теперь? — спросил врач.
— Вы — куда хотите, — ответил Костик. — А я поеду с пацаном домой. У меня отпуск начинается. Мать моя давно ныла, что де внука нет. Теперь будет.
— Костя, так нельзя. Это же… — врач замялся, подбирая нужное слово, — …государственный ребёнок!
— Государственных детей не бывает, — отрезал Семёнов.
И тут врач привёл последний довод:
— Холостым не отдают детей на усыновление!
Довод был приведён как нельзя более своевременно. Костик обернулся к прапорщице:
— Анна Владимировна, предлагаю вам свою руку, сердце и… койко-место в общежитии.
Девушка замерла, в её карих глазах отразилась напряжённая работа мысли. Она сложила свои двадцать три с его двадцатью пятью, прибавила офицерскую зарплату, вычла «тяготы и лишения военной службы» и подвела итог:
— Согласна!
Вместо P.S.Борменталь — Болотному доктору.
Привет коллега.
Я тут через одного приятеля узнал, что произошло, когда Семёнов убыл из министерства. Примерно через час к зданию подкатили три «волги», из них высыпала целая ватага бравых ребят в штатском и среди них здоровущая тётка. Тётка эта оказалась профессором Кашубовой, главным педиатром ФСБ (есть там, оказывается, и такая должность). Эта профессорша в ультимативной форме потребовала выдать ей ребёнка. Дежурный от таких требований обалдел, охренел и послал всех на три буквы. Чекисты в ответ устроили скандал, причём громче всех орала Кашубова. Но их быстро укоротили, потому что не родился ещё чекист, которому позволено скандалить в МВД.
Что же до Семёнова, то его как следует потрепали (за потерю целого взвода ещё никого по головке не гладили) а потом неожиданно дали направление в Академию и велели приступать к учёбе. Брак со своей Аннушкой он оформил через месяц после описываемых событий, усыновление — через два месяца. Срок оформления усыновления, как ты понимаешь, фантастический, наши органы опеки в принципе не могут так быстро работать. Подозреваю, что тут Костику активно помогла некая спецслужба, опекающая не столько Семёнова, сколько малыша, с которым не всё ясно. Если конкретно, я имею в виду отдел Ротмистрова публике известный как Управление «Геном».
Полагаю, устраивая карьеру Кости, Ротмистров решил несколько задач. Во первых, поощрил Семёнова, который в сложной ситуации действовал профессионально и не побоюсь этого слова, по мужски. Во вторых, убрал Костика вместе с ребёнком подальше от Зоны и от «Монолита». И в третьих, когда у малыша папа мент, мама мент и семейный врач — офицер медицинской службы, забота и контроль со всех сторон обеспечены. Что и требуется «Геному».
А теперь главное, из-за чего весь сыр бор: Родственники малыша, как ты знаешь, не объявились. В списке пассажиров того злополучного рейса дети не значились. Я предпринял маленькое расследование и опросил сотрудников аэропорта, выпускавших тот рейс. Сам понимаешь, грудной ребёнок в самолёте — это всегда ЧП, его бы обязательно запомнили. Так вот, НИКТО в аэропорту не запомнил мамашу с дитём, садившуюся в самолёт «Татищевских Авиалиний». Подозреваю, и Ротмистров, похоже, со мною согласен, что спасённый Семёновым найдёныш является самым удивительным артефактом, порождённым Зоной.
Сергей Соколюк
СНОРК
Что же такое Зона? Существует множество трактовок и объяснений, но, боюсь, никто ничего не может сказать наверняка. Но одно можно сказать точно: Зона — это мир. Другой мир. Не тот, к которому мы так привыкли, но по своей сути сходный с ним.
Да. В Зоне бывают страшные кровожадные твари. Но разве человек не такой? Да. В Зоне умирает много людей. Но разве в нашем мире по-другому? Аномалии, которые уничтожают всё живое не так страшны, как самая страшная аномалия, пожирающая всё и вся. Она ещё именует себя человеком.
Было темно. Очень темно. На небе не было видно ни луны, ни звёзд. Но в Зоне это было нормально. Ночью снорк выходил на охоту. Именно эту часть суток он любил больше всего. Ночью у него было преимущество перед его врагом — человеком. Люди, как и снорк, видят ночью очень плохо. Но у снорка было невероятное обоняние и острый слух. Фонарики и приборы ночного виденья не восполняли это преимущество.
Люди, как правило, ночью передвигались группами, наивно полагая, что это их спасёт. Снорк, вопреки всеобщему убеждению, был разумным существом, поэтому он прекрасно знал, что в группе новичков (а ночью, как он убедился, редко ходит кто-нибудь другой) легко посеять панику. А паника, как известно, обрекает всю группу на верную гибель.
Конечно, когда-то снорк тоже был человеком. Но вспоминать это ему не хотелось. Быть полноценным зверем и не придумывать глупые оправдания было лучше, чем лгать себе и остальным, как это делали люди, совершая порой поступки даже хуже, чем он.
Снорку не хотелось быть грязным, полуразлагающимся существом. Он ещё смутно помнил себя в приглядном виде. Его лицо с тех пор превратилось в безобразие. Волдыри и язвы, раны и гной, облезлая кожа. Однако, то, что было у снорка снаружи, у человека зачастую таилось внутри. Благо, что старых противогазов по всей Зоне было навалом, и лицо было удобно спрятать под резиновой маской. К тому же, в рваном противогазе с ошмётками шланга снорк для людей выглядел более устрашающе, что давало немаловажное психологическое преимущество.
Снорки, ещё тогда, когда Зона только родилась на свет, пытались хоть как-то взаимодействовать с людьми. Несмотря на частичную способность говорить, они всё же пытались передать смысл обращения жестами и даже пробовали писать пальцами на песке слова. Но человек не то существо, которое позволит кому-то жить с собой на равных. Снорку было обидно, что когда-то он был таким. Люди не стали ни в чём разбираться и просто начали снорков убивать.
Да, возможно они не поняли намерений мутантов. Хотя, сам снорк считал, что они и не хотели их понять. Людям была противна сама мысль, что это безобразие когда-то было таким же человеком, как и они сами. Легче было назвать снорков зверьми, тем самым оправдывая свою жестокость по отношению к ним. Люди хотели, люди получили. Снорки стали зверьми.
К скоплениям сталкеров мутант подбирался очень редко. Но ностальгия по былым временам всё же закрадывалась ему в душу. Хотя уже и перестал понимать слова, он испытывал приятный трепет при их произношении. Он разрывался между ненавистью к людям и привязанностью к ним. Хотел почувствовать себя в компании, потому что снорки в компании не собирались никогда.
На Дикой Территории нечасто по ночам засиживались сталкеры, но это порой случалось, когда вещей много, а в темноте идти к бару не хотелось. Как правило, люди обосновывались прямиком на старых железнодорожных путях. Хотя место было открытым, вокруг расположилось полчище аномалий. Снорку пришлось долго плутать, чтобы найти дорогу через «электры» и «трамплины» незаметно для людей. Но уже вскоре он подобрался на расстояние прыжка до вагона, у которого и заседали сталкеры. Что-что, а прыгать снорки умели далеко и высоко.
С крыши вагона было удобно наблюдать за людьми. Четверо сталкеров грелись у костра и о чём-то оживлённо беседовали. Снорк с интересом за ними наблюдал. Тут были и двое часовых, выставленных для обнаружения врагов, будь то человек или мутант.
Удобно устроившись на вагоне, одинокий снорк стал вслушиваться в человеческие слова, понимал из которых он лишь малую часть. Сняв с лица противогаз, порождение Зоны прижалось порванной щекой к вагону. Приятный холод заставил на миг забыть обо всём на свете. Учёные заблуждались в том, что снорки не чувствуют боли. Холод вагона или режущая боль сталкерского ножа — всё это отчётливо ощущалось. Только к боли мутанты давно привыкли и полностью её игнорировали.
А сейчас снорк лежал, прижавшись к крыше вагона, наслаждаясь минутами спокойствия и слушая речь сталкеров.
— Глаза слипаются. Поспать бы.
— Ну так и спи.
— Ага. Чтобы кто-нибудь меня съел?
— Да кто тебя съест? Куроша с Потапычем стоят на стрёме. Сюда никто не проберётся.
— Уговорил. Но только вздремну. А лучше после музыки.
Слово «музыка» ещё не позабылось бывшему человеку. В голове его быстро щёлкнул выключатель, и он приподнял голову, чтобы посмотреть на происходящее внизу.
А внизу один из сталкеров уже держал в руке гитару. Странно, что кто-то ещё носит её с собой. Особенно на Дикой Территории. Хотя, возможно сталкеры просто подобрали её у трупа какого-нибудь безнадёжного романтика. Однако причина появления тут гитары снорка волновала меньше всего. Он просто хотел услышать звуки своего прошлого.
