Сидя на скамейке в парке, я смотрел на группу из трех молодых девушек, стоявших под деревом, каждая из них глядела в свой телефон, фотографировала окрестности и саму себя, прежде чем поделиться результатом, улыбаясь в камеру, стоя в неизменном молчании.
Экраны везде: большие экраны на стенах небоскребов, средние экраны в зале ожидания железнодорожной станции. Но маленькие личные экраны смартфонов требуют непрерывной преданности толп людей.
После колонизации и войн, после диктатуры и голода умы Южной Кореи, с ростом уровня жизни освобожденные от бремени повседневности, плавно вошли в цифровую среду, и это, по-видимому, сделано с меньшей степенью культурного сопротивления, чем у любого другого народа мира. Это явление, я считаю, является основным источником невероятных экономических показателей, которые Южная Корея продемонстрировала в годы электронной революции.
В культурном пространстве, которое в наши дни раздирают военная и культурная агрессии, корейский опыт отмечен крайней степенью индивидуализации и одновременно запредельным закабалением коллективного разума. Индивид улыбается, это монада, которая прогуливается в городском пространстве в постоянном взаимодействии с фотографиями, твиттами, играми, приходящими с телефонного экрана. Социальные отношения трансформируются в сетевые взаимосвязи, чье управление и процедуры скрыты в кодированных командах в вебе. В порядке одобрения самоизоляции индивидуум должен адаптироваться к цифровому формату, и его представление должно быть адаптировано к установленному стандарту.
«Опустынивание»
Метро Сеула хорошо защищено от суицидальных инцидентов. Стены из прозрачного материала закрывают все вдоль рельс. Поезд останавливается, и открываются двери в туннель из хрусталя.
Тем не менее количество самоубийств в Южной Корее в течение последних трех десятилетий выросло более чем в четыре раза. С 6,8 случая на 100 тысяч человек в 1982 году до 28,4 в 2011 году. Сегодня Южная Корея имеет один из самых высоких уровней самоубийств среди развитых стран, за ней следуют Венгрия (19,8), Япония (19,7) и Финляндия (17,3), и занимает третье место в мире.
Возможно, объяснение подобной эпидемии самоубийств народа Южной Корее можно найти в их новейшей истории. Всего лишь два поколения назад голод был широко и повсеместно распространен по всей стране. Затем за время жизни всего двух поколений Южная Корея достигла того же уровня благосостояния и потребления, что и самые передовые страны Запада. Но цена этого резкого улучшения состояла в «опустынивании» повседневной жизни, гиперускорение ритма жизни, крайней индивидуализации человека и жесточайшей конкуренции на рынке труда. Нестабильность стала постоянным ощущением, особенно среди молодых людей. Цена обучения растет из-за неолиберальных реформ университетского образования. Все большему и большему числу молодых людей приходится занимать деньги у банков, чтобы появилась возможность жениться и купить квартиру. Еще больше попадают в долговую кабалу, чтобы заплатить за учебу. Карьерный рост некогда сильного работника становится все более слабым, и социальная устойчивость рассеивается, становится индивидуальной. Редкие случаи сопротивления трудящихся являются по большей части реакцией на произвол и символической формой действия. Выселение из неоплаченных квартир и домов стало обычным явлением в Сеуле. Люди вынуждены уходить из своих домов и небольших магазинов, чтобы отдать пространство корпоративным строительным инвестициям и новым модным заведениям.
Корейцы вышли из положения столь большой бедности, что их новая реальность воспринимается почти немыслимой. По сравнению с условиями жизни их бабушек и дедушек, присутствующее отчуждение может показаться справедливой ценой за такой уровень жизни. Хай-тек-капитализм, естественно, требует постоянного повышения производительности и непрерывной интенсификации ритма работы.
Но для некоторых людей присутствующее отчуждение не менее неприятно, чем адские страдания прошлого. «Опустынивание» ландшафта и виртуализация эмоциональной жизни сводятся к провоцированию одиночества и отчаяния населения, которому трудно сознательно противостоять. Однажды прекрасно скомбинированный и рекомбинированный организм оказался эффективен в сфере технологий и производства, но при этом оказался чрезвычайно хрупким. Изоляция, конкуренция, чувство бессмысленности, принуждение и отказ от прошлого для 21 человека из каждых 100 тысяч приводит к попытке бежать от такой жизни.
Sujonomo N
Целью моего визита в Сеул были семинар, организованный группой арт-активистов Sujonomo N, и встреча в местном университете с группой студентов и ученых, организованная моим издателем.
Одной из причин для моих колебаний ехать или не ехать в Сеул был вопрос морали. Какое право я имею экспортировать мой нынешний пессимизм в страну, которую я не знаю, и особенно передавать его людям, которые так добры, чтобы слушать меня? Какое право я имею встречать активистов, философов и художников, чью современную деятельность я игнорирую, и говорить им, что я считаю самоубийство наиболее интересным современным политическим актом?
Однако, встретив меня в Сеуле, хозяева недоумевали и путали меня, дезориентировав мои ожидания.
Участники семинара Sujonomo N были чрезвычайно разнородной группой. Среди них были профессора и исследователи из разных университетов города, некоторые были художниками и архитекторами, некоторые — очень молодыми студентами. Присутствовали известный философ, который был заключен в тюрьму в годы военной диктатуры, эксперт в русской литературе, очаровательный старый учитель литературы, который ушел в отставку и живет в сельской местности, чтобы выращивать деревья и овощи, католический священник, анархист, буддист и владелец автозаправочной станции в пригороде.
Отвечая на вопрос о своей деятельности, некоторые из них описали себя независимыми исследователями, которые считают Sujonomo N местом, где их исследования могут быть обнародованы и обсуждены. Как и во многих других странах в мире, процесс неолиберальной приватизации университетской системы делает сложным подготовку в Корее достаточного количество специалистов для науки и исследований.
Все чаще молодые люди бросают университет, который становится все более и более дорогим, но все менее и менее полезным с точки зрения перспектив найти работу, — и создают пространство самообразования и самостоятельных исследований. Члены группы Sujonomo N регулярно встречаются в двух местах в популярном районе Сеула. Одно из них используется для встреч за обедом, другое — для культурной деятельности и дискуссий. Они обедают вместе, занимаются йогой и слушают музыку и каждый день принимают участие в семинарах по различным предметам. В одну неделю с моим выступлением другие группы изучали книгу Мишеля Фуко, посвященную сексуальности и философию Уолтера Беньямина, а другой семинар был посвящен математическим проблемам в области вычислительной техники.
Они не являются активистами, которые стремятся быть уверенными, что общество выигрывает, а империя будет побеждена. Одни из них приняли участие в борьбе трудящихся в последние десятилетия, другие протестуют против опустошения того, что осталось от природного ландшафта Кореи, некоторые участвуют в борьбе с ежедневными выселениями людей — но в то же время они, похоже, полностью осознают тщетность любых попыток действовать против системы.
Хотя от поездки в Сеул у меня осталось ощущение достижения последней точки современного ада, встречи членов Sujonomo N дали мне понять, что даже в аду есть замечательные люди и хорошие места, где можно расслабиться и получать удовольствие. В действительности мы не связаны цепями окружающего нас насилия и не обязаны соответствовать окружающей среде. Хотя им постоянной угрожает ядерное нападение тирана, который живет всего в нескольких милях к северу в городе Пхеньяне, хотя им угрожает окончательное «опустынивание» по вине тиранов финансового капитализма Южной Кореи, все же мои друзья из Sujonomo N, кажется, осознают, что только наше чувство дружбы и стремление к совместным исследованиям может дать нам независимость от современного мира. Это может позволить нам создать условия для возрождения на пути к апокалипсису, по которому мы в настоящее время идем.
Глава 11. Что мы должны делать, когда ничто не может быть сделано?
Почему я пишу столь ужасную книгу? — вдруг спросил я сам себя, когда приблизился к последней главе этого текста. Почему я скрупулезно анализирую все эти уродливые явления современности, все эти удручающие события?
Преступления, массовые убийства, самоубийства — это не лучшие объекты внимания для добродушного человека.
