Я мог держать вас здесь месяцами, и никто ничего не узнал бы! Как бывают приятны некоторые слова!
— Вы поступили совершенно правильно, — спокойно сказала я. — И я никого не буду извещать. Один-два лишних дня беспокойства не имеют существенного значения. Эти люди мне не слишком близки. Мы, в сущности, только знакомые — даже со Сьюзен. И тот, кто написал ту записку, должен был знать очень много! Это не мог сделать посторонний.
На сей раз мне удалось упомянуть о записке, совсем не покраснев.
— Если бы вами руководил я… — нерешительно произнес он.
— Не думаю, что получится, — заявила я чистосердечно. — Но послушать не вредно.
— Вы всегда делаете то, что хотите, мисс Беддингфелд?
— Обычно да, — осторожно ответила я. Кому-нибудь другому я сказала бы: «Всегда».
— Мне жаль вашего мужа, — неожиданно сказал он.
— Не стоит жалеть его, — парировала я. — Я и не подумаю выйти замуж, если безумно не полюблю. А женщине, разумеется, ничто не доставляет такого удовольствия, как делать все то, что ей не нравится, ради того, кто ей действительно нравится. И чем она своевольнее, тем большее удовольствие она получает.
— Боюсь, я не согласен с вами. Ответственность, как правило, лежит на другом. — Он говорил с мягкой усмешкой.
— Вот именно, — с жаром воскликнула я. — Именно в этом причина такого большого количества несчастных браков. Во всем виноваты мужчины. Они или уступают своим женам — тогда жены презирают их, — или проявляют крайний эгоизм, настаивая только на своем, и никогда не говоря «спасибо». Счастливые мужья заставляют своих жен делать то, что им нужно, а потом страшно шумно начинают заботиться о них в благодарность за это. Женщины любят подчиняться, но не выносят, когда их жертвы не получают должной оценки. Мужчины, со своей стороны, не ценят по-настоящему женщин, которые всегда внимательны к ним. Когда я выйду замуж, то буду дьяволицей, но время от времени, когда мой муж будет меньше всего ждать, я буду показывать ему, каким совершенным ангелочком могу быть! Гарри от души расхохотался.
— Вы будете жить, как кошка с собакой!
— Влюбленные всегда воюют, — подтвердила я. — Потому что не понимают друг друга. А когда они уже начинают понимать, они уже больше не любят.
— Обратное тоже соответствует истине? Те, кто воюет друг с другом, всегда влюбленные?
— Я.., я не знаю, — сказала я, на мгновение сконфузившись.
Он отвернулся к очагу.
— Хотите еще супу? — спросил он как бы между прочим.
— Да, пожалуйста. Я так голодна, что съела бы и гиппопотама.
— Очень хорошо.
Он занялся огнем, я наблюдала.
— Когда я смогу вставать, я буду вам готовить, — пообещала я.
— Вы вряд ли что-нибудь смыслите в готовке.
— Я умею разогревать консервы не хуже вас, — возразила я, показав на выстроенные на камине в ряд банки.
— Сдаюсь, — сказал он и засмеялся.
Когда он смеялся, лицо его совершенно менялось, становилось мальчишеским, счастливым — совсем другой человек.
Я с удовольствием поела супу. За едой я напомнила, что он, в конце концов, так и не дал мне совета.
— Ах, да, я хотел сказать вам следующее. На вашем месте я затаился бы здесь, пока окончательно не оправился бы. Ваши враги будут считать вас мертвой. Едва ли они удивятся, не найдя тела. Оно должно было бы вдребезги разбиться о камни и быть унесено стремительным потоком.
Я вздрогнула.
— Когда вы полностью выздоровеете, вы сможете спокойно поехать в Бейру и сесть на пароход, чтобы вернуться в Англию.
— Это было бы очень банально, — насмешливо возразила я.
— В вас говорит неразумная школьница.
— Я вовсе не глупая школьница, — вскричала я с негодованием. — Я взрослая женщина.
С непонятным выражением он смотрел, как я привстала на постели, покрасневшая и взволнованная.
— Спаси меня Бог, вы правы, — пробормотал он и внезапно вышел из хижины.
Я быстро поправлялась. Мои раны ограничивались ушибом головы и сильным вывихом руки. Последнее было более серьезно, и мой спаситель сначала подумал, что рука сломана. Однако внимательный осмотр убедил его, что он ошибался, и, несмотря на то, что рука очень болела, я довольно успешно восстанавливала способность пользоваться ею.
Это было странное время. Мы жили отрезанные от мира, вдвоем, как Адам и Ева, но сколь иным было наше положение! Старая Батани вертелась вокруг, но мы не принимали ее в расчет, как какую-нибудь собачонку. Я настояла, что буду готовить, по крайней мере, насколько мне позволяла одна рука. Гарри помногу отсутствовал, но потом мы проводили долгие часы вместе, лежа в тени пальм, беседуя и споря обо всем на свете, ссорясь и снова мирясь. Мы много спорили, но между нами крепли настоящие товарищеские отношения, о которых я никогда даже не мечтала. Дружба — и не только.
Приближалось время, когда я буду уже в силах ехать, и я сознавала это с тяжелым сердцем. Неужели он меня отпустит? Без единого слова? Без вздоха сожаления? На него находили приступы молчания, длинные периоды дурного настроения, мгновения, когда он вскакивал и убегал бродить один. Однажды вечером наступил кризис. Мы закончили наш скромный ужин и сидели в дверях хижины. Солнце садилось.
Мне были жизненно необходимы шпильки, но Гарри не мог достать их, и мои волосы, прямые и черные, свисали до колен. Я сидела, положив подбородок на руки, погруженная в размышления. И вскоре почувствовала, чем увидела, что Гарри смотрит на меня.
— Вы похожи на колдунью, Энн, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучало нечто совершенно новое.
Он протянул руку и слегка коснулся моих волос. Я затрепетала. Вдруг он вскочил с проклятиями.
— Вы должны уехать завтра же, слышите? — кричал он. — Я.., я не могу больше. В конце концов, я мужчина. Вы должны уехать, Энн, должны. Вы не дурочка. Вы сами понимаете, что так не может продолжаться.
— Наверное, вы правы, — медленно сказала я. — Но.., это было счастливое время, не так ли?
— Счастливое? Это был ад!
— Так ужасно?
— За что вы меня изводите? Зачем вы дразните меня? Почему вы так говорите, — смеясь про себя?
— Я не смеюсь и не дразню вас. Если вы хотите, чтобы я уехала, я уеду. Но если хотите, чтобы я осталась — я останусь.
— Не надо! — закричал он исступленно. — Не надо. Не искушайте меня, Энн. Вы понимаете, кто я? Дважды преступник. Человек, за которым охотятся. Здесь я известен как Гарри Паркер. Они не знают, что я ездил в Англию, но в любой день могут сообразить, что к чему — и тогда нанесут удар. Вы так молоды, Энн, и так прекрасны, ваша красота сводит мужчин с ума. Перед вами весь мир — любовь, жизнь, все. Моя жизнь позади — сгоревшая, искалеченная, с привкусом пепла.
— Если я не нужна вам…
— Вы знаете, что нужны мне. Вы знаете, что я отдал бы душу за то, чтобы взять вас на руки, оставить здесь и спрятать от всего мира навсегда-навсегда. А вы меня искушаете, Энн. С вашими длинными, как у ведьмы, волосами, золотыми, карими, сам не пойму какими, глазами, никогда не перестающими смеяться, даже когда вы не улыбаетесь. Но я спасу вас и от вас и от себя. Вы уедете сегодня вечером. В Бейру…
— Я не поеду в Бейру, — прервала его я.
— Поедете. Вы поедете в Бейру, даже если мне придется силой отвезти вас туда и закинуть на пароход. Из чего, вы думаете, я сделан? Вы соображаете, что я буду просыпаться каждую ночь в страхе, что они схватили вас? Нельзя все время рассчитывать на чудеса. Вы должны вернуться в Англию, Энн, и.., и выйти замуж, и быть счастливой.
— За надежного человека, который создаст мне здоровую семейную жизнь!
— Лучше так, чем явное несчастье.
— А как же вы?
Его лицо стало жестоким и неподвижным.
— Я знаю, что делать. Не спрашивайте меня. Полагаю, вы можете догадаться. Но одно скажу — я верну свое честное имя или погибну при этом, и я задушу проклятого негодяя, сделавшего все, чтобы убить вас тогда ночью.
— Надо быть справедливыми, — сказала я. — На самом деле он не сталкивал меня.
— У него не было необходимости. Его план был хитрее. Я потом поднялся к той дорожке. Все выглядело нормально, однако по следам на земле я увидел, что камни, которыми была размечена дорожка, были сначала убраны, а потом положены обратно, но не совсем на прежнее место. Над самым обрывом растут высокие кусты. Тот человек укрепил на них камни с внешней стороны дорожки, так, что вы должны были считать, что находитесь еще на ней, когда в действительности шагнули в пустоту. Спаси его Бог, если он попадется мне в руки!
Он сделал небольшую паузу, а потом произнес совершенно другим тоном:
— Мы никогда не говорили об этой истории, Энн, правда? Но настало время. Я хочу, чтобы вы все узнали — с самого начала.
— Если вам больно возвращаться в прошлое, не надо мне ничего говорить, — тихо сказала я.
— Ноя хочу, чтобы вы знали. Никогда не думал, что буду с кем-нибудь говорить об этом отрезке моей жизни. Забавные штуки выкидывает судьба, не правда ли?
