Каладин покачнулся, руки заскользили. Он упал на колени, и его потащило вперед, в пропасть. Он едва успел удержаться.
Качаясь, он стоял на самом краю, одна рука болталась над пустотой, но вторая схватилась за рукоятку. Он посмотрел вниз, через край отвесной пропасти, в темноту. Голова кружилась, измотанное сознание хотело только покоя. Какая восхитительная высота! Он любил карабкаться вверх по горам вместе с Тьеном.
Рефлекторно он отпрянул от расщелины и пополз назад. Группа пехотинцев, защищенная щитами, встала у рукояток. Пока лучники алети обменивались стрелами с паршенди, солдаты перекинули мост через пропасть, по нему прошла тяжелая кавалерия и обрушилась на врага. Четыре моста упали по дороге, но шестнадцать пересекли пропасть, дав армии возможность эффективно атаковать.
Каладин попытался отползти подальше от моста. Но не смог двинуться с места, тело отказалось повиноваться. Он даже не сумел перевернуться на спину.
Я должен идти, обессиленно подумал он. Посмотреть, быть может, мостовик с морщинистым лицом еще жив… Перевязать его раны… Спасти…
Но он не мог. Не мог двигаться. Не мог думать. К своему стыду, он смог только закрыть глаза и соскользнуть в беспамятство.
* * *
— Каладин.
Он не хотел открывать глаза. Не хотел возвращаться в этот ужасный мир боли. Мир, в котором истощенные беззащитные люди атакуют линию лучников.
В ночной кошмар.
— Каладин. — Женский голос, мягкий как шепот, но настойчивый. — Они собираются бросить тебя здесь. Вставай! Ты умрешь!
Я не хочу… не хочу возвращаться…
Дай мне умереть.
Что-то щелкнуло его по лицу, легкая пощечина, с жалом внутри. Он напрягся. Эта была не боль, по сравнению с другими, но значительно более требовательная. Он поднял руку и отмахнулся. Движение унесло с собой последние следы оцепенения.
Он попытался открыть глаза. Один отказался — кровь, натекшая из раны на щеке, запеклась вокруг века. Солнце стояло намного ниже. Прошли часы. Он застонал и сел, оттирая высохшую кровь с глаза. Вокруг него лежали тела. Много тел. В воздухе пахло кровью и чем-то еще худшим.
Пара печальных мостовиков встряхивала каждого человека, проверяя, жив ли он. Убедившись, что человек мертв, они снимали с него сандалии и жилет, отгоняя прочь крэмлингов, уже начавших поедать тела. Эти люди не проверили Каладина. С него нечего брать. Они оставили его лежать среди трупов на плато.
Спрен Каладина беспокойно витал в воздухе над ним. Каладин потер челюсть, в которую она его ужалила. Большие спрены могли двигать маленькие предметы и слегка щипаться. Это делало их более надоедливыми.
На этот раз, однако, она спасла ему жизнь. Он простонал, вспомнив, сколько у него ран.
— У тебя есть имя, дух? — спросил он, заставив себя встать на избитые ноги.
На том плато, куда перешла армия, солдаты бродили среди мертвых паршенди и что-то искали. Оружие? Похоже, что армия Садеаса победила. По меньшей мере живых паршенди поблизости не было. Либо их убили, либо они убежали.
Плато, на котором произошло сражение, выглядело точно так же, как и все остальные. Только в середине возвышалась большая глыба… чего-то, напоминая огромную камнепочку. Быть может, какая-то куколка или раковина, двадцати футов в высоту. Одна сторона была взломана, открывая отвратительные липкие внутренности. Он не заметил ее во время первой атаки, так как глядел только на лучников.
— Имя? — отозвалась спрен далеким голосом. — Да, у меня есть имя. — Она удивленно посмотрела на Каладина. — Почему у меня есть имя?
— Откуда я знаю? — сказал Каладин, заставив себя сделать шаг. Нога взорвалась болью. Он мог только хромать.
Ближайшие мостовики удивленно посмотрели на него, но Каладин, не обращая на них внимания, хромал по плато, пока не нашел труп, с которого не успели снять жилет и сандалии. Тот самый человек с морщинистым лицом, который был так добр к нему. Стрела попала ему в шею. Каладин, не обращая внимания на потрясенные глаза, слепо глядящие в небо, снял с него жилет, сандалии и рубашку со шнуровкой, запятнанную кровью. Каладин ненавидел самого себя, но он не собирался просить Газа дать ему одежду.
Сев, Каладин разорвал рубашку и сменил свои самодельные повязки, потом надел жилет и сандалии, стараясь поменьше двигаться. Задул ветер, унося запахи крови и крики солдат, звавших друг друга. Кавалерия строилась, собираясь уходить.
— Имя, — сказала спрен, проходя по воздуху и становясь рядом с его лицом. Она приняла вид молодой женщины с изящными ножками, одетой в развевающуюся юбку. — Сильфрена.
— Сильфрена, — повторил Каладин, завязывая сандалии.
— Сил, — сказала спрен. Она вздернула голову. — Как забавно. Похоже, у меня есть и прозвище.
— Поздравляю. — Каладин, пошатываясь, встал на ноги.
Недалеко стоял Газ, уперев руки в бока, щит привязан к спине.
— Ты, — сказал он, указывая на Каладина. Потом кивнул на мост.
— Ты шутишь, — сказал Каладин, глядя, как остатки бригады — меньше половины прежнего состава — собираются вокруг моста.
— Или неси, или оставайся, — сказал Газ, который казался очень злым.
Мне полагается быть мертвым, сообразил Каладин. Вот почему он не дал мне ни жилета, ни сандалий. Я был в первом ряду. И единственный, кто остался жив.
Каладину очень хотелось сесть и остаться здесь. Но смерть от жажды на пустом плато — не тот путь, который он выбрал для себя. Он захромал к мосту.
— Не беспокойся, — сказал один из мостовиков. — На этот раз они дадут нам идти медленно, со множеством остановок. И нам помогут солдаты — требуется по меньшей мере двадцать пять человек, чтобы поднять мост.
Каладин вздохнул и встал на место, пока к ним присоединялись несколько неудачливых солдат. Вместе они подняли мост в воздух. Ужасно тяжелый, но они каким-то образом справились.
Каладин шел, чувствуя себя онемелым. Он-то считал, что жизнь больше ничего не может сделать с ним. Что может быть хуже, чем шаш раба, чем потеря возможности сражаться, чем смерть всех тех, кого он поклялся защищать?
Оказывается, он ошибался. Есть еще кое-что. Последняя пытка, которую судьба приберегла специально для Каладина.
И она называется Четвертый Мост.
Глава седьмая
Любое разумное
Они объяты пламенем. Они горят. Они принесли с собой тьму, и все-таки, видите, их кожа горит. Горит, горит, горит…
Получено на Палахишев, 1172 год, двадцать одна секунда до смерти. Объект — ученик пекаря.
Шаллан шла по коридору, ярко-оранжевая роспись которого — а также потолок и стены — были усеяны пятнами черного дыма, оставшимися после Преобразования Джаснах. Будем надеяться, картины не пострадали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
