Жрица взвизгнула и отпрянула, прижавших спиной к дверям храма. И вообще. Поливать нужно чаще. А то у вас тут одни удобрения! Жрице было очень страшно. Она знала, что я могу с ней сделать, но ее преданность Деметре брала верх.
— Жалкая смерть, такого большого сердца, — проговорил я, подходя к дверям, — Подумай еще раз. Стоит ли твоя преданность столько же, сколько стоит твоя жизнь.
— Стоит, — тяжело дыша, выдавила из себя жрица, сквозь стиснутые зубы. Она дрожала, зажмурившись, не смея даже посмотреть на меня.
— Ну, — смеялся я, задрав голову и раскинув руки в сторону, — Где твоя богиня? Неужели она готова бросить ту, единственную, кто поклоняется ей, не потому что надо. А потому что действительно любит ее.
Через плотно зажмуренные веки просочилась первая слеза. Мелисса уже все понимала. Ее предали. Так же, как предала всех. Природа жестокая штука. Но даже она смертна.
— Деметра, если ты сейчас не выйдешь — зайду я, — поставив ультиматум, я упер руки в бока и приготовил двузубец. — Раз, попрощайся со своей маленькой смертной… Два…. Прощайся со своим храмом… Три ….
— Остановись! — на балкон храма вышла богиня, напуганная и растерянная. Она опасливо выглядывала из-за боковой колонны. Правильно боишься.
Я ударил двузубцем о землю и оказался за спиной сестры.
— Бу! — шепнул я, практически одними губами, а богиня плодородия чуть из туники не выскочила. — Идем. Нам нужно к Зевсу.
Я больно держал богиню природы за локоть. Странно, но она даже не сопротивлялась и колких замечаний в мой адрес тоже не было. Она ждала моего появления?
— Зюся, я вернулся! — громко оповестил я весь Олимп. Меня давно так не встречали. Абсолютная тишина. — Зюся, ку-ку!
— Мне больно! — взвизгнула Деметра, когда я потащил ее в тронный зал Олимпа. Скорее всего, они туда набились, как души в Аиду, после катаклизма. Оборону держат. — Гадес, больно!
— О, моя дорогая, ничего страшного, — я понимающе покачал головой и театрально надул губы. Глаза богини плодородия округлились, когда я склонил к ней голову и почти выдохнул в лицо, — Но я обещаю тебе, когда все закончится — тебе будет гораздо больнее. Чем сейчас. Идем!
Двузубец выпустил сгусток тьмы в закрытые двери зала собраний. Двери поддались, а нас встретили испуганные пары глаз.
— Зевс! — взвизгнула Деметра, пытаясь вырваться. Не получилось. — Зевс, он сошел с ума! Помоги!
— Брат, — нахмурился Зюся, но увидев страдальческое лицо своей любовницы тут же поменялся в лице. — Я же говорил тебе, что общение с титанами запрещено! Ты нарушил запрет, но я готов простить тебя… Если ты…
— О чем ты? — я непонимающе поднял голову, боги расступились. Я увидел, прикованных цепями к стене Геру и Гею. — Да вы совсем…
Рука сильнее сжала локоть богини, заставив ее взвизгнуть. Зевс сделал шаг навстречу ко мне, но тут же передумал.
— Ты мой старший брат, Гадес, — начал младший издалека, примирительно поднимая руки вверх. — Я не хочу конфликта с тобой.
Зюся, наверное, судит всех по себе. Или я произвожу такое впечатление. Но мой недалекий близкий родственник был свято уверен, что я не увижу, как Гермес пытается пробраться к нему с молниями.
— Ты издеваешься? — выдохнул я, понимая, что тысячелетнее терпение кончилось даже у меня. Достаточно. Я кивнул в сторону застывшего Гермеса, а Зюся поджал губы. — Значит так, сейчас ты освобождаешь мать и Геру. Они СЕЙЧАС же спускаются в Аиду. И идут сами знают куда. А ты, мой дорогой брат, идешь со мной. Всем понятен порядок действий?
Боги внимательно смотрели на Зевса. Громовержец колебался. Он не мог поверить, что за столько тысячелетий, мое смертельное терпение закончилось. Да, Зюся, так бывает.
— Отпустите, — хмурый Зевс двинулся к нам. Авторитет его и так был шаток, а сейчас так вообще. Но меня это уже не волновало. — Ты доволен?
— Еще нет, — оскалился я, кивая ему в сторону дверей, — Как говорит моя половинка:”Шуруй, давай!”.
Зевс шел впереди меня. Я тащил почти не сопротивляющуюся Деметру. Мы дошли до беседки нимф. Я принудительно посадил их на скамью. Богиня тут же вцепилась в Зюсю, как в спасительный плот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Итак, попробую объяснить доходчиво, и с первого раза, — начал я, стараясь контролировать богов своей тьмой, — Ваша дочь вот- вот стает частью Аиды. Насовсем. Прозерпина вот-вот умрет.
— Что? — опешил Зевс и тут же постарел на несколько веков, — Что? Что с моей дочерью? Что ты с ней сделал?
— Интеллект, Зюся, никогда не был твоей сильной стороной, — я устало привалился к колонне, посмотрев на младшего брата очень выразительно. Деметра и ухом не повела, продолжая обиженно тереть локоть. — Если бы я хотел убить ее — убил бы сразу. А не бегал бы, как Гермес по Олимпу, за ее родителями.
— Ты уже лишил меня одной дочери, — ядовито заметил Зевс.
— Лишиться божественной силы — не значит умереть, дорогой мой брат, — отмахнулся я, не видя причин для трагедии. — Тем более, так будет безопаснее, для нее самой. Сам виноват. Не надо было давать ей свои мозги.
— Она больше не богиня, — спорил со мной громовержец, — А значит она больше не может называться дочерью верховного бога.
— Как ты смеешь так говорить! Про нашу Персефону, — ожила Деметра, а у меня брови наверх поползли. — Она останется нашей дочерью! Чтобы не случилось! Нашей маленькой девочкой!
— Твоей маленькой девочкой, — поправил ее Зевс и повернулся ко мне, — Что я должен сделать, чтобы спасти свою дочь?
— Если бы я знал, что ты должен сделать — я бы уже тащил тебя в Аиду, — выкрикнул я, тяжело переводя дыхание и с трудом сдерживая желание убивать. — Я думал ты, как почетный отец-герой, знаешь что делать с твоим выводком!
— Ты — не бог, Гадес, — Зюся перешел на оскорбления, — Ты — истинный титан! Чудовище! Назвать детей верховного бога — выводком! Это мой дар смертным!
— То-то я смотрю, смертные красавицы бегают и радуются подаркам. Да в твоем храме женщины наклоняться бояться! Ты хоть знаешь, бог-осеменитель, судьбу и имена своих детей! — не выдержал я, — Кроме Геракла.
Времени остается с каждой секундой все меньше!
— Кто бы говорил! Сам превратил несчастную перепуганную и отвергнувшую тебя нимфу в траву! — съязвила Деметра, пытаясь укусить меня за больное.
“Гадес!” — голос Катрионы остановил руку с тьмой уже на подлете к шее застывшей богини плодородия. “Гаденька, пожалуйста!”
— Да какого Эрисхопа! — выругался я, раскручивая двузубец, глядя на родственников полными ненависти глазами, — Мы не закончили! Посидите тихо. Постарайтесь не умереть до моего прихода. Не лишайте меня удовольствия!
Я провалился вниз, оказавшись уже не среди снежной зимы, а посреди цветущего, яблоневого сада. Пьянящий запах цветущих деревьев чуть не сбил меня с ног.
Над Персиком колдовали Гера, Гея и Никата. Но, судя по выражениям лиц, Танатоса и Катрионы — безрезультатно. Персик так и находилась в забытье.
— Ну, — потребовал я, подходя к богиням. Те лишь опустили голову.
— Спасибо, — Гера положила мне руку на плечо и слегка сажала его. — Я… мы не ожидали. Не беспокойся, я разберусь и наведу порядок на Олимпе. И накажу виновных.
Я сморщил нос, давая понять, что меня это сейчас волнует в последнюю очередь. В Аиде поднялся ветер, и яблочные деревья, которых до этого не было, пришли в движения.
Как белый снег, лепестки стали осыпаться и кружиться. Вместо красивых цветов, на них стали завязываться маленькие плоды. Резкий крик Персика привел всех в чувство.
— Давай, как я тебе говорила, — скомандовала Никата. Меня и Танатоса оттеснили от родов Гера и Гея. Катриона осталась с Ночью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Давай! Ты сможешь! Страшного ничего не происходит! Все через это проходят! — Никата умоляюще смотрела на Персика.
Персик как будто теряла связь с реальностью, периодически отключаясь. Плоды на деревьях становились крупнее, на некоторых уже появились красные прожилки окраса.
— Что сказали на Олимпе? Узнал что-нибудь? — Танатос поднял на меня полные надежды глаза, но я лишь отрицательно качнул головой. — Я просто не переживу…
