– Зачем ворошить прошлое, Александр?
– У меня просто возникло подозрение, что гэбисты, вернее сказать, Чертанов, нас элементарно подставили.
Он заметил в темноте, как Бадуев повернул к нему голову.
– Не нужно тебе было в этом участвовать. Зачем согласился?
Протасов неопределенно хмыкнул.
– Можно подумать, кто-то спрашивал мое мнение… Моя часть стояла в Моздоке. Вызвал к себе командир, а у него в кабинете уже этот Чертанов сидит… Лично мне никаких «контрактов» не показывали и никаких бумаг, как потом другие ребята рассказывали, кто вместе с Лабазановым «попал» в Грозном, подписывать не давали… Меня и еще с полдюжины спецназовцев доставили сначала в Ищерскую, а уже оттуда в Знаменскую.
Ну а на следующий вечер мы махнули прямиком в Грозный…
– Чертанов вернулся целым и невредимым. И ящики с ценной документацией сумел доставить. Ты это хотел узнать, Александр?
– Вот же сволочь, – процедил Протасов. – Я еще тогда заподозрил, что дельце это тухлое… Значит, это была «левая» работа? Кто-то заплатил ему за это деньги? Из ваших, что ли, из чеченов?
– Операцию проплатил один богатый еврей. Но у нас в этом деле тоже был свой интерес, потому что несколько ящиков из того хранилища, что выпотрошил Чертанов, предназначались моему… скажем так, начальству.
– Я тебя видел рядом с этим… Русланом. Когда меня в Толстой-Юрт привезли.
– Рядом с Лабазановым?
Протасов полез в карман за сигаретами, но затем передумал, потому что приучен был обходиться в «деле» без курева.
– Кончай темнить, Ахмад! При чем тут Лабазанов? Это был другой чечен, но тоже крутой. Он как-то к моему отцу приезжал, они были знакомы.
Хорхоев, кажется, его фамилия?
– Все-то ты знаешь, я вижу…
– Так кто меня все-таки вытащил из плена? Нас тогда чичики… извини, чеченцы возле здания института повязали. Штыков пятьдесят их было, куда, думаю, рыпаться… Мы ж еще не сильно пуганные были, не знали, как ваш брат измывается над пленными… Мне сразу дали по репе прикладом, но потом, правда, больше не били. А к концу того же дня закинули в тачку и отвезли прямиком в Толстой-Юрт.
– Руслан не знал, что ты участвуешь в этой акции. Он в твою жизнь никогда не вмешивался; но если бы был в курсе, что сын Дмитрия Протасова включен в состав спецгруппы, то сделал бы так, чтобы тебя из нее тут же исключили.
Протасов удивленно покачал головой.
– Интер-ресные вещи ты мне говоришь, Ахмад… Ты хочешь сказать, что это Хорхоев вытащил меня из того дерьма?
– Дело случая, – пожал плечами Бадуев. – Один полевой командир, у которого вы «гостили», вышел на радиоволне… Вы ведь назвали свои звания и фамилии, верно? Ну так вот. Он спросил у Лабазанова, не хочет ли тот выкупить четверых федералов… Перечислил фамилии и звания. Ты в этом списке шел первым. А при этом разговоре, так получилось, присутствовал Руслан Хорхоев – он просто находился в той же комнате, что и Лабазанов. Услышал знакомую фамилию и попросил узнать подробности… О дальнейшем, думаю, ты и сам способен догадаться.
– Ты хочешь сказать, что меня выкупил… Руслан Хорхоев? Ну и сколько назначили за мою голову?
Ахмад криво усмехнулся.
– Сколько назначили, он столько и дал. А просили за тебя, Александр, пятьдесят тысяч долларов.
Некоторое время Протасов переваривал эту ошеломляющую новость. Бадуев, бросив: «Жди меня здесь», куда-то исчез. Отсутствовал он четверть часа, а когда вернулся, сообщил:
– В том доме, где держат Тамару, свет горит только в одном окне… Во дворе по цепи гуляет собака. Нужно выждать еще час, и потом можно будет действовать.
– Ахмад, а кто такая эта твоя Тамара? И на какую тему эта публика ее прессует?
– А ты еще не догадался? – В голосе Бадуева прозвучали какие-то странные нотки. – Нет? Знаешь… Если она захочет, то сама тебе об этом расскажет.
– Хорошо, я понял… Оружие у тебя есть, Ахмад?
– Полный комплект, включая «бесшумку».
– Займемся сначала Вахой и его джигитами?
Бадуев отрицательно покачал головой.
– Нет, этих трогать не будем. Слишком большой риск… Я до них доберусь, но – потом. Сейчас нужно Тамару освободить, да?
Протасов задумчиво почесал в затылке.
– Хорошо, Ахмад, я с тобой. Хочу тоже поучаствовать в этом деле.
Может, получится девушку освободить.
– Если вытащим отсюда Тамару, кунак, я буду твоим вечным должником…
Глава 20
Страшный человек по имени Ильдас уехал. Но даже после его отъезда, когда все эти скользкие разговоры на время прекратились, Тамара не захотела принимать условия игры, которые пытались навязать ей окружающие.
Мало того, в знак протеста она объявила голодовку.
Со стороны кухни доносились дразнящие обоняние ароматы. Девушка была голодна, потому что в последний раз она нормально поела еще перед отъездом с виллы в Казбеги. Но выйти к обеду Тамара отказалась.
Тогда в ее «апартаменты» вошел мужчина, исполняющий здесь обязанности повара и стюарда, – а по совместительству, видимо, и охранника, – который собрался было накрыть на стол в ее комнате. Тамара, особо не стесняя себя в выражениях, прогнала вайнаха вон, строго наказав ему, чтобы он не смел более появляться без спросу на «женской половине».
После этого мелкого, в сущности, происшествия к ней заявился некий Казбек, представившийся помощником «дяди» Ильдаса.
Этот стал корчить из себя джентльмена, пытался вешать ей лапшу на уши, сладенько улыбался и т. д.
Когда Тамаре надоело его слушать, она послала этого долбанного Казбека так далеко, как его еще никто и никогда, наверное, не посылал…
В отличие от «повара», для которого что ее английский, что язык племени мумба-юмба – все едино, этот был образован, по крайней мере, в части матерного «лэнгвиджа», а потому – понял. Это было заметно хотя бы по тому, как он вдруг побледнел, как на лице у него заходили желваки, как он сжал свои кулачищи – даже костяшки пальцев побелели…
Однако, как он напрягся, так тут же и расслабился… Опомнившись, мигом разжал кулаки, убрал с лица злобную маску и, припрятав ее для более подходящего случая, вернул на место радушную вывеску.
Надо так понимать, что «дядя», прежде чем уехать, строго наказал своим нукерам, чтобы те вели себя с девушкой предельно учтиво. Чтобы никто из них не смел обижать «племянницу» ни словом, ни делом – пусть даже сама Тамара Истомина покамест не признает себя таковой и не торопиться влиться в состав некоей Семьи.
Тамара прекрасно понимала, что отношение к ней может резко измениться.
Причем в самом скором времени. Все зависит, наверное, от Ильдаса. От его доброй, хотя правильнее было бы сказать, недоброй воли – в том, что «дядя» действует с самыми недобрыми намерениями, она почти не сомневалась.
От ужина Тамара также отказалась.
Она плохо знала язык вайнахов. Одно время пыталась самостоятельно овладеть хотя бы «грозненским» диалектом, занимаясь по изданному еще в семидесятые годы учебнику. Но очень скоро выяснилось, что Ахмад Бадуев и другие чеченцы говорят меж собой на каком-то ином наречии, нежели то, каким она хотела овладеть по самоучителю.
Но ее знаний хватило, чтобы понять смысл реплик, которыми обменялись после ее отказа – в очередной раз – принимать пищу эти двое опекавших ее вайнахов. Наверное, они не предполагали, что она может хоть что-то понимать по-чеченски. Или же, наоборот, догадывались, что она немного знает чеченский, а потому специально затеяли при ней этот разговор.
Казбек сказал «повару», что если их гостья будет по-прежнему отказываться от приема пищи, то уже утром, во время завтрака, «придется кормить девушку с ложечки»… Иными словами, они не остановятся даже перед тем, чтобы кормить ее принудительно, – интересно, как они себе это представляют?
Вечером, когда на землю опустились густые сумерки, ей разрешили выйти во внутренний двор, чтобы она могла немного подышать кислородом.
Усадьба, площадью примерно в десять соток, была окружена каменным, почти трехметровой высоты забором. Определенно, хозяин сего домовладения не был стеснен в средствах, потому что, по ее расчетам, на сооружение ограды ушло почти столько же кирпича и бетонных блоков, сколько потребовалось для сооружения всего трехэтажного особняка.
Она спросила у Казбека, почему ее держат взаперти. Тот, во-первых, не согласился с ее формулировкой, а во-вторых, пояснил, что некоторые ограничения и неудобства, которые действительно имеют место быть, продиктованы исключительно заботой о сохранности ее драгоценной жизни.
Помощник Ильдаса заверил ее, что неудобства эти носят временный характер: вскоре ее перевезут в другое место, более безопасное, и тогда Тамара Истомина сможет обрести прежнюю степень свободы. «Повар» и еще один вайнах, третий, кого она могла видеть в этом доме, следили, чтобы она во время вечернего «моциона» не подходила слишком близко к металлическим воротам, в одной из створок которых имелась калитка. К вечеру оба охранника прицепили «сбрую» – у одного была наплечная, у другого поясная кобура, откуда торчала рукоять пистолета.
