Любовь моя — чувство застарелое и непроходящее, как мой антиквариат. Тем более что на расстоянии любить тебя гораздо приятней и полезней, нежели вблизи. А вот матушка моя, та расточает неимоверные восторги по поводу твоей писательской и человеческой личности. Радость общения она, видать, получает. Мой дом, говорит, его дом. Так что приезжай прямо к ней, минуя меня. Новый год прошел чудно, как давно уже у меня не было. Два дня накануне мы колбасились в Переделкине. А в Доме кино я даже не заметила, как досидела до 6.30 утра. Навещали Майку в ЦДЛ. Мы с ней являли дивное зрелище. Она — в платье, значительно длиннее нормы (до полу попросту), я — значительно короче нормы (до пупка то есть).
По прошествии нескольких дней Майка обвинила меня в том, что я из ревности и зависти обдала ее небесно-голубое платье интенсивно-красным вином. Полил-то ее совсем другой человек, завидев свою жену, но я, как хороший товарищ, молчу и таскаюсь с ее платьем по чисткам, вывожу пятна. Продолжаю поиски Данелии, чтобы выполнить твое поручение с ножом[16]. Уже на подступах.
Сообщи, как с тобою связаться, чтобы согласовать все газетные дела. Когда будешь в Москве?
P. S. Спасибо, что не забываешь писать «лично» на конверте. Береги имя честной девушки.
Катаев (Г. Д.)
8.01.68
Дорогая Галя!
Давай так: делу — время, потехе — час.
Будем серьезными.
«Ночные вахты» я уродовать не буду[17]. Никаких эпиграфов снято не будет[18]. От этих эпиграфов кремлевские звезды не упадут, и нечего лезть туда, куда должна лезть сама цензура или какие-либо высшие начальники. Пускай они снимают своим карандашом и делают свои купюры.
У меня возникает опасение, что ваши заботы о проходимости «внизу» пора несколько приподнять.
Я получил поздравительную открытку от Смирнова-Черкезова со словами о том, что «ваш превосходный очерк надеюсь напечатать в ближайшее время».
Если эпиграф ты решила снимать, я напишу ему о том, что печатать очерк не буду. И я его действительно печатать не буду, ибо он состоит из размышлений, а строгать без особого вреда можно все, кроме человеческих мыслей. Когда строгают мысли, они превращаются в ублюдков, как это только что произошло со мной в «Вопросах литературы»[19].
Я весь клокочу от ненависти к тебе как к средоточию всего зла на земле. Я взорву дом, в котором ты обставляешь квартиру, вместе со всеми твоими соседями. Я разорву платье на самом твоем пупке, если оно такое короткое, — это меня не остановит. Твой голый пупок то есть.
Немедленно сообщи, надо ли мне писать Смирнову письмо в том духе, в котором пишу сейчас тебе, или это будет перебеганием твоей служебной дороги и уроном твоему престижу.
Ты в этом случае должна быть львом и шакалом одновременно.
С ядовитым укусом — В. Конецкий
В отношении того, что «кусков» вы не печатаете. Мой очерк — кусок?! А Богомолов в последнем номере что? Сами вы все куски!
«Высотное здание» можете заменить. «Фаустпатрон» — это 0,75 литра «плодоовощного» вина. «33» — портвейн насыпается «долгоиграющая пластинка». Кладбище можно заменить «могилой». Все.
В. К.
11.01.68
Витюш, ты, видимо, меня не понял. Отнесем это к бестолковости моего изложения. То, что снято, снято после начальственных карандашей. Я лично не тронула там до этого и запятой. Кроме того, я пренебрегла значительной частью этих карандашных пометок. Эпиграф таким образом остался наполовину, а общий урон составляет строк 12–15. Согласись, что на 23 страницы не так много. Никто ничего без твоей визы печатать не собирается. Я попросила набрать его, чтобы послать тебе гранку на визу. И еще — мне нужны сноски, откуда что, ибо моей эрудиции явно недостаточно. Когда будет гранка, я подчеркну те места, где обрывается мое образование (их будет немало), и ты пометишь: том такой-то, страница, издание и т. д.
Сделай все тщательно, это действительно важно, а то недосказанное поснимает бурю проверки.
Письмо Смирнову не повредит (мне, во всяком случае), но лучше ты напишешь его в качестве приложения к гранке. Так солиднее. Серьезно. Грузин (Данелия. — Т. А.) был у меня и давно уже сделал себе харакири твоим кинжалом.
Ответь наконец, когда ты уходишь вплавь?! Меня это интересует, на сей раз с деловой точки зрения. В смысле прохождения материала. А то уж очень ты меня запугал.
Что касается твоей ненависти, она меня радует — все-таки проявление чувств.
Не взрывай дом, он еще пригодится многим товарищам. И даже, робко надеюсь, с периферии. Из Ленинграда, стало быть.
Не злобься, не клокочи, жизнь прекрасна. Когда приедешь? Я тебе станцую и спою — словом, буду веселить изо всех сил.
Ой, засыпаю. Пиши.
Г. Д.
15.01.68
Ну вот что. После моих унизительных бесед с секретариатом насчет набора (у них новое постановление — набирать только после читки и замечаний всех главных) мне опять попалось на глаза твое письмо. И я пришла в ярость. Если ты считаешь, что я «лезу» не туда и что Смирнов-Черкезов и прочие начальники могут отнестись к «Вахтам» бережнее, чем я, — вари бульон с ними. Мне все равно, чей опус идет — твой, Битова, Ставского или Гранина. Если он идет через меня — я сражаюсь с редактором за каждое авторское слово отчаянней, чем если б это было мое собственное. И учти, что с каждым автором я вожусь со всем своим темпераментом, независимо от своих симпатий и антипатий — только потому, что это МОЙ автор. И еще никогда никому из них вреда не принесла. Коли это тебя не устраивает, считай мое вчерашнее письмо плодом размягчения мозгов после староновогодних ночных бдений, пиши Смирнову-Черкезову и т. д., а я пойду к черту «как средоточение всего зла на Земле». И вообще, злиться и обижаться на меня — очень легко, тут кому ума и изобретательности недоставало. У тебя были и более изощренные предшественники. Можешь считать, что мне изменило природное чувство юмора. Я действительно очень огорчена, вся здешняя мышиная возня мне смертельно надоела. Привет.
Г. Д.
16.01.68
Уважаемая Галина Евгеньевна!
Итак, я бил Вас сапогом в живот, у меня были еще более изощренные предшественники, топтать Вас дело безопасное, легкое и т. д. Я было хотел тебя действительно отлупцевать за всю эту истерику, но потом счел это ниже своего достоинства.
В следующий раз будешь «следить за бестолковостью изложения». Разве можно писать: «Эпиграф мы, конечно, снимем». Есть «мы» и есть «они» — это разные местоимения. В наш век употреблять их следует с определенной определенностью. За все оскорбления требую от Вас удовлетворения. Напишите мне покаянное, мяукающее письмо. И если на нем не будет следов слез, то я его и читать не буду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
