К несчастью, балетная школа была закрыта.
– У них, наверно, каникулы, – предположил Алексей, но Никита возразил, что еще пару дней назад, прогуливаясь в здешних краях, заметил стайку учениц с неподражаемой балетной походкой, которые спешили сюда на занятия.
– Давайте немного пройдемся вдоль Рейна, – предложил он. – Часок погуляем и вернемся – может быть, нам все-таки повезет.
И они отправились на прогулку. Рейн с шумом мчал свои воды, легкие тучи исчезли, и солнце сияло вовсю – словом, погода стояла чудесная.
– Повезло вам! – радовался Никита. – Иногда тут такие фортели вытворяет погода… закачаешься! Говорят, иностранным западным дипломатам, приезжающим в Бонн, даже какую-то добавочную сумму выплачивают. Вроде молока за вредность, что у нас выдают на предприятиях. Считается, что климат здесь плохой – очень резкие перепады давления. То затишье, то буря…
– Как в нашей жизни… – тихо заметила Вера. – Какие скалы причудливые! – махнула она рукой, указывая на противоположный берег. Там высилась гряда отвесных сланцевых скал.
– А с этим местом связана одна легенда…
– Какая? – хором воскликнули Вера с Алешей.
– Легенда о Лорелее и черте.
– Как? На этом месте Лорелея кинулась со скалы в Рейн? Неужели на этом самом месте?! – От восторга Вера вцепилась в Алешину руку.
– Нет, то место чуть дальше в сторону Франкфурта, мы до него еще доберемся. Бросившись со скалы, Лорелея, как вы, наверное, знаете, не погибла, а превратилась в русалку. Ну а всякая уважающая себя русалка, как водится, завлекает легковерных сумасбродов, покоренных ее пением. Они только и делают, что как камешки бухаются к ней в воду и, естественно, гибнут в пучине. Ну вот! Как-то раз проплывал в здешних местах черт. Но, подплыв к скале, где обыкновенно любила восседать Лорелея, он понял, что река для него тут слишком узкая – не проплыть! Он уперся спиною в утес, а ногами – вот сюда, где мы с вами стоим, то есть в противоположный берег. И принялся скалы расшатывать – чтобы реку расширить… А тут – вот тебе раз – пение! Она, значит, красавица Лорелея! И смутно сделалось на душе у черта… захотелось любви… Так бы взял эту диву да с собой уволок. Очень он распалился – любовный пыл его захватил настолько, что даже дым повалил. Однако над Лорелеей он был не властен! Да-а-а. И как только закончила она свою песню, черт сломя голову улепетнул, не помня себя от радости, что ноги унес! С тех пор не отваживается и близко подходить к этим местам – боится рейнской сирены. Только на скале – видите, вон там – остался его силуэт, черный, выжженный.
– Выходит, с дамами шутки плохи! – хмыкнул Алеша. – И черт от них шарахается, и дракона они приручают… На поводке водят, как таксу какую-нибудь…
Никита нахмурился, скулы его обозначились еще резче, и, ничего не ответив, он принялся изучать громадный рекламный плакат, установленный на щите у дороги.
Вера поняла, что ему был неприятен фривольный тон, с которым Алеша отшучивался, поминая его работу. И она поспешила разрядить обстановку:
– Алешенька, у меня сигареты кончились. Вон там, кажется, автомат с сигаретами…
– Возьми мои, – предложил тот, протягивая ей пачку «Кэмела».
– Нет, эти для меня слишком крепкие. Возьми «Кент» или «Мальборо». В общем, что-нибудь помягче…
Алексей согласно кивнул и не спеша направился к автомату.
– Никита, ты знаешь… – Вера задумчиво глядела на шумные воды реки, и в голосе ее послышалось скрытое волнение. – Я все время думаю о нашем разговоре… там, в лесу, на вчерашней прогулке. Твои слова о губительной природе творчества. И о любви… которая одна лишь способна уберечь человека, творца от саморазрушения…
Никита молча кивнул, очень серьезный и сосредоточенный. И Вере показалось, он был рад, что его мысли, высказанные тогда, не пропали даром и отозвались в чьей-то душе.
– И вспоминаю другой разговор, с другим человеком, – продолжала она. – И мысли этого человека по камертону удивительно совпадали с твоими. Мысли о том, что настоящий художник, творя, сгорает и не противится этому. Потому что этим огнем, как бы жертвенным пламенем, он сумеет осветить хоть кусочек мрака! И я видела, что человек этот не просто говорит так – он так живет! Это меня потрясло тогда.
– И кто же этот человек? – глухим, сдавленным голосом спросил Никита, и Вера почувствовала, как он весь напрягся в ожидании ее ответа.
– Этот человек – Ольга. Знаешь, я видела, как она танцевала, – я говорила об этом вчера. Но я не сказала, что танец ее был не просто танцем – он был молитвой.
Он был актом любви… Самозабвенной, пламенной любви к людям… и к Богу.
Никита поднял на Веру глаза. Они сияли. И она догадалась, что слова ее были для него чем-то необычайно важным… Они были бальзамом для его одинокого сердца. Вестью о существовании близкой души.
– Хорошо… – опустил он взгляд, – как хорошо, что ты мне об этом сказала! Неужели… – Он не докончил, задумавшись так глубоко, что вряд ли в эту минуту осознавал, где он и с кем находится. Он был сейчас далеко-далеко… В иных мирах… А быть может, в собственном детстве!
К ним приближался Алексей, победно потрясая добытой пачкой «Кента».
– На, дорогая, кури на здоровье! Слушайте, что-то у меня аппетит разгулялся – может, зайдем куда-нибудь перекусим? Что это вы такие кислые? – Он заметил перемену в настроении обоих.
– Мы не кислые, – возразила Вера, – мы сосредоточенные. Скалы тут, понимаешь, Лорелея, легенды всякие… Есть о чем призадуматься.
– Тут недалеко один славный маленький ресторанчик. – Никита вернулся с высот на землю. – Можем пойти туда. Роскошная рыбная кухня.
– Вот что, мальчики, сначала дело! – оживилась Вера. – Желудки – потом. Мы что, сюда расслабляться приехали?
– Ну, немножко-то можно расслабиться? – примирительным тоном поддержал Никита друга.
– Давайте все-таки вернемся к балетной школе. Может, там кто-нибудь появился. А нет – так пойдем пировать, – предложила Вера.
– Пошли! – И Алеша широким шагом направился назад, в Обервинтер. Вера с Никитой едва поспевали за ним.
На этот раз им повезло. Дверь была полуоткрыта, возле нее стояла полная розовощекая фрау и переговаривалась с миловидной продавщицей из булочной, что была напротив.
Никита, опередив друзей, ринулся к дородной фрау. Как потом выяснилось, она была владелицей школы и содержала ее себе в убыток, из одной любви к искусству. Он о чем-то спросил ее по-немецки, и она быстро-быстро затараторила, кивая и указывая рукой на окна соседнего дома. Никита взглянул на них, спросил еще о чем-то, потом, слегка поклонившись, поблагодарил словоохотливую фрау и вернулся к друзьям, с нетерпением ждавшим результата переговоров.
