— Что будет, если через три месяца ты все еще не найдешь ожерелье?
— Во-первых, тебе следовало сказать «мы не найдем». Не слишком любезно с твоей стороны забывать Адальбера. Тебе отлично известно, что он обязательно будет мне помогать. А во-вторых… У меня нет ответа на твой вопрос. Я не представляю себе, что тогда будет… Скорее всего, Жиля убьют.
— Мне кажется, что это было бы глупо, — заметила госпожа фон Адлерштайн. — Убитый заложник не представляет никакой ценности. Они могут взять новых заложников. Кстати, учитывая такую возможность, не разумнее ли будет Лизе и детям пожить пока у меня? Этот дворец, — добавила она, и тень улыбки промелькнула на ее лице, — не так привлекателен, как ваш дом в Венеции, но его можно превратить в настоящую крепость…
— Иоахим сумеет дать отпор самому дьяволу! Я знаю это и не скрою от вас, что рассматривал такой вариант.
— А вы не хотите узнать, что об этом думаю я? — жалобно спросила Лиза.
Протянув руку через широкий стол, Альдо накрыл ладонью пальцы жены.
— Не усложняй, Лиза! Я уверен, что ты уже согласилась пожить в Вене. Давайте поговорим о причине моего приезда. Эта Ева Рейхенберг является единственной ниточкой, которая оказалась у меня и руках, но, к сожалению, она ненадежна. Скорее всего, эта дама уже давно покойница…
— Мы ровесницы и… родственницы, правда, дальние. Не теряйте головы, Альдо! Лиза никогда бы не посоветовала вам навестить меня, если бы мне нечего было вам сказать.
— Вы правы! Простите меня! Итак, вы ее знаете. Это большая удача! Известно ли вам, где она живет?
— Она живет здесь, в Вене. Но не торопитесь радоваться. Эта дама потеряла рассудок много лет назад.
— Боже, только не это!
— Увы, именно так. Когда Ева узнала, что император Максимилиан расстрелян, она попыталась покончить с собой. Бедняжка повесилась, но ее успели вытащить из петли. К сожалению, ее рассудок помутился. Она не полностью лишилась разума, но с тех пор она нуждается в постоянном присмотре.
— Эта дама находится в лечебнице?
— Не в такой, какой вы ее себе представляете. Эта семья баснословно богата, поэтому Ева живет затворницей в собственном поместье. Оно и стало для нее лечебницей. Видите ли, Ева всегда была несколько… экзальтированной. На своем первом балу во дворце Хофбург она влюбилась в Максимилиана, который в то время был только эрцгерцогом. Должна признать, что он был очарователен, и не одна Ева потеряла из-за него голову. В тот вечер она с ним танцевала и целиком отдалась своему чувству. Стоит ли говорить, что его брак с Шарлоттой Бельгийской разъярил ее именно потому, что Еве казалось, будто Максимилиан отвечает ей взаимностью. С той поры она испытывала к новой эрцгерцогине неукротимую ненависть. Огромное состояние Евы и поддержка со стороны ее матери позволили моей родственнице повсюду следовать за этой четой. Она жила в Милане, Венеции и Триесте, устроившись как можно ближе к замку Мирамаре. Затем, когда Максимилиан согласился стать императором Мексики, Ева и ее мать отправились и туда. Зачем? Не знаю… Вынуждена признаться, что я никогда и не стремилась этого узнать, так как Ева не была мне особенно симпатична. Из дворцовых сплетен стало I известно, что они с матерью все еще оставались в Мексике, когда императрица Шарлотта уже покинула эту страну, чтобы просить о помощи папу римского, Наполеона III и императора Франца Иосифа. Дядя Евы, обеспокоенный судьбой сестры и племянницы, отправился в Мексику, чтобы найти их и привезти в Вену. Ему это удалось. Но гибель Максимилиана спровоцировала ту попытку самоубийства, о которой я уже упоминала. Если я добавлю, что мать Евы умерла через несколько недель после их возвращения в Вену, то вы будете знать ровно столько, сколько и я.
— Все это не слишком обнадеживает, — вздохнул Альдо. — Вы видели ее после возвращения?
— Дважды. В первый раз на похоронах матери Евы. Мне показалось, что эта смерть ее не слишком взволновала. Мы виделись еще один раз, только я не помню, по какому случаю. Это немного, если учесть, сколько лет прошло, — добавила графиня с полуулыбкой. — Скажу только, что во время нашей второй встречи я испытала чувство невероятной неловкости, и это удерживало меня от новых визитов… Безумие этой женщины не всегда заметно, но она — будто сгусток ненависти.
— Ненависти к тем, кто расстрелял Максимилиана, я полагаю, — добавила Лиза.
— Нет, к императрице Шарлотте. Ева считает ее виноватой в тех несчастьях, которые обрушились на голову ее возлюбленного. Она знает, что Шарлотта тоже лишилась разума, и не устает радоваться тому, что довела ее до такого печального состояния.
— Как это может быть? — удивился Альдо. — Ева Рейхенберг полагает, что это она стала причиной того, что эта несчастная потеряла рассудок? Кажется, императрица Шарлотта умерла недавно…
— Примерно три года назад. В то время у меня появилось желание навестить Еву, но я удержалась от этого шага. Мне оно казалось низменным. Ведь мною руководило обыкновенное любопытство.
— Вам хотелось узнать, радуется ли ваша родственница такому исходу?
— Да. Согласитесь, что такой порыв неприличен. Потом, правда, я пожалела о том, что не поехала. И это тоже не делает мне чести!
— Отчего же?
— Мария Колински, ее сводная сестра, рассказала мне позже, что Ева не только не обрадовалась, ее охватил безудержный гнев. Видите ли, когда-то она прокляла свою соперницу, а смерть прекратила действие этого проклятия. И к тому же, Шарлотта, воссоединилась с Максимилианом там, на небесах…
— Мне это кажется глупым, — заметила Лиза. — И вообще: учитывая возраст Евы и то ужасное положение, в котором она находится, почему бы не позволить ей прекратить мучительное существование?
— Во-первых, ее положение не настолько ужасно. Во-вторых, она владеет внушительным состоянием, доставшимся ей по наследству от отца. А он принял меры предосторожности. Те, кто ухаживают за Евой, получат после ее смерти неплохие деньги, но только в том случае, если смерть будет естественной. То есть, если Еву убьют, или, того хуже, если она покончит с собой, эти люди не получат ни гроша. Ее отец был ревностным католиком, и для него самоубийство было самым страшным грехом. Ведь, как вы помните, Ева уже один раз пыталась свести счеты с жизнью…
Альдо внимательно выслушал старую женщину. Несколько минут он молчал.
— Мне необходимо с ней поговорить, — наконец вымолвил он. — Это мой единственный шанс выяснить, что она сделала с этим проклятым ожерельем. Как вы думаете, она меня примет?
— Одного вас, конечно, нет. Ева, скорее всего, возражать не станет, но на это не согласятся те, кто за ней присматривает. Вы для них чужой. Но со мной вас к ней пропустят, я полагаю…
