– А вы дело свое знаете! – услышал голос сзади.
– Спасибо, – ответил, обернувшись к заведующей морга. – Просто постарался.
– Кто бы так надо мной постарался, когда время придет!
– Вот и не думайте пока об этом. Да и все равно вам будет не до красоты лица, когда призовут! Важно только живым…
– А для чего пуанты?
– Костюм Джульетты. Первая ее роль… Говорят, прелестница такая была – глаз не отвесть.
– Гроб привезли, – сообщила патологоанатом. – Сейчас мои санитары помогут вам переложить в него тело. Кстати, вот справка о смерти, – и протянула конверт.
– Спасибо.
Я подарил женщине теплую улыбку на прощание, и мы расстались добрыми товарищами. Профессионал всегда ценит профессионала!
Катафалк двигался по наполненным автомобилями улицам. Казалось, что солнце – само расточительство, столько света было разлито по городу. Свет заполнял все пространство мира, мириады лучей были посланы в самые темные места природы и урбанизма. Люди чихали, жмурились на светило, а умирающие на подоконниках за долгую зиму цветы в горшках оживали и расцветали в ответ красочно. Только одного полицейского свет раздражал, так как бил прожектором прямо в лицо, мешая регулировать движение. Весна!!! В такой день и хоронить радостно!
Катафалк въехал в ворота Донского монастыря. Водитель поинтересовался:
– На отпевание везти?
– Нет, сразу на аллею.
– Это хорошо, – обрадовался похоронный служащий.
– Чего хорошего? – поинтересовался я.
– Нет-нет, я не то имел в виду! Без отпевания, конечно, плохо!.. Я…
– На час раньше освободитесь, – подсказал.
– Вот правильно.
«Зачем отпевание? – подумал я. – Сам спою».
Здоровенные молчаливые ребята ловко переправили гроб в заготовленную могилу, в несколько минут засыпали землей и установили в изголовье венок с надписью «Любимой тетушке от племянника». Приняв мзду в размере пяти тысяч, команда растворилась среди кладбищенских памятников.
Сидя на лавочке соседней могилы, я пропел для тетушки нежную песню Элвиса Пресли «Love Me Tender» и со слов «Итак, моя дорогая тетушка» продолжил рассказ.
Через десять дней Иратов вышел из ворот колонии по УДО. Его пришел проводить кум зоны и все увещевал, убеждал остаться на просторах Владимирской области, строить частные дома для «своих» тысячами, проявляя могучий талант, и пользоваться благами от созидания без счета, без всяких там приглядов и окриков из Москвы.
– Я тебе дом построил? – спросил Иратов.
– Отличный дом!
– Ну и отъебись от меня!
Лицо кума аж набрякло кровью от злости:
– Да я тебя, падла неблагодарная…
– Что ты меня? Опять пугаешь?
– Я тебя при попытке к бегству! Ты, вражина!!!
– Ты знаешь, кто мне УДО организовал? Или совсем хорек глупый? Я в зоне выживу, а тебе конец!.. Довольствуйся тем, что урвал, откусывай дальше, но без меня. Это понятно?
Кум зоны догонял, что УДО для валютчика организовал кто-то из КГБ, оттого понимал, что сделать ничего не может, и почти умирал от ненависти…
Если быть точным, досрочным освобождением Иратов был обязан не комитету и даже не капитану Воронцовой, а Галине, подружке Алевтины. Галя указала мужу-министру, где случилась несправедливость, и вот – свобода! И все за его, иратовские, камни, лучшие из тех, что удалось сокрыть от государства.
Алевтина его не встречала, и бывший зэк добирался до электрички на маленьком автобусе. Купил билет и, объятый переполнявшими вагон согражданами, через три с половиной часа прибыл в столицу.
Успел к ужину и с особой нежностью прижал к своей груди мать, целуя в заплаканное от счастья лицо. А отца просто крепко обнял. До срока постаревший, сгорбленный родитель вжимался в крепкую грудь сына и тоже плакал. И не только оттого, что его мальчика отпустили из лагеря и что он выжил, а еще и потому, что плюсовал к своему отпрыску счастье собственной состоятельности, пусть через сына, через его заимствование отцовского труда, Андрей Иратов впервые в жизни ощущал себя реализованным в собственном предназначении, а стало быть, и в мужском состоялся. Золотая медаль в Токио!
Надо отдать должное – Иратов со времени приемных экзаменов в МАРХИ больше никогда не пользовался отцовскими трудами. Его постепенно затягивала сокрытая гармония, и башню «Саморез» он уже сам спроектировал. Видно, там, наверху, талант был передан от отца к сыну, но куда масштабнее оказалось дарование младшего Иратова.
Ближе к ночи он набрал номер телефона Алевтины Воронцовой. Потерянное сердце молодого человека почти замерло от предвкушения сиплого голоса 55-летней матери его будущего ребенка, но трубку подняла не она – ответил голос незнакомого мужчины:
– Кто ее спрашивает?
– Муж…
– Какой муж? Она не замужем!
– Гражданский.
– А-а, гражданин Иратов?
– Я уже товарищ! У меня паспорт в кармане. Вы кто?
– Приезжайте! – разрешил голос. – Приезжайте сюда немедленно, товарищ!..
В квартире Алевтины Воронцовой оказалось много народу, все курили, в том числе и фотограф, снимающий каждый предмет обстановки. Лужа еще не запекшейся крови отражала резкий свет люстры.
– Капитан госбезопасности Фотий Прыткий! – представился человек со знакомой физиономией. – Это я с вами разговаривал.
– А что случилось? Мы знакомы?
– Дело в том, – начал Прыткий, – что два часа назад Алевтину Воронцову смертельно ранили…
– Блядь! – не поверил Иратов. – Как – ранили? Убили, если смертельно! Так понимать?
– Ранили, если быть точным. Умирая, она смогла доползти до телефона и сообщить имя убийцы.
– Я только что из Владимирлага. Последние часы был у родителей. Подтвердят…
– Вас никто не подозревает, товарищ.
– Блядь!!!
– Алевтину Воронцову смертельно ранил некий Жанис Петерсон, кстати ваш коллега.
– Какой коллега?! Из МАРХИ, архитектор? Блатной?
– Валютчик, как и вы, этот Петерсон… Три раза ударил пожилую женщину по голове молотком.
– Да, припоминаю что-то… Когда-то Алевтина упоминала это имя… И что сейчас?
– Сейчас врачи борются за спасение жизни ребенка. – Фотий Прыткий отошел на секунду, что-то прошептал в ухо коллеге, а потом вернулся к ошарашенному происходящим Иратову. – А помните ваш первый приход в валютный магазин несколько лет назад?
Арсений посмотрел на офицера вопросительно.
– Вспоминайте!
– Я вас узнал! Вы комитетчик из того магазина! На Васильевской?
– Точно так…
– А теперь вы…
– А теперь, Арсений Андреевич, – сказал Прыткий, – я следователь по особо важным государственным делам.
– Поздравляю.
– А карьера моя началась именно с вас. Кто бы мог подумать! Думал, что навсегда в смотрителях – деревенский парень из-под Вязьмы, простых кровей, но, когда срисовал вас и мое руководство уяснило, что вы не мелкий деляга, а рыба, быстро набирающая вес, рыба-кит почти, – тогда меня повысили и перевели в Шереметьево, в дьюти-фри, там я уже в мониторы смотрел, слежку приставил, выявил все ваши схроны и заначки… Помните Алексея?
