Арсений посмотрел на офицера вопросительно.
– Вспоминайте!
– Я вас узнал! Вы комитетчик из того магазина! На Васильевской?
– Точно так…
– А теперь вы…
– А теперь, Арсений Андреевич, – сказал Прыткий, – я следователь по особо важным государственным делам.
– Поздравляю.
– А карьера моя началась именно с вас. Кто бы мог подумать! Думал, что навсегда в смотрителях – деревенский парень из-под Вязьмы, простых кровей, но, когда срисовал вас и мое руководство уяснило, что вы не мелкий деляга, а рыба, быстро набирающая вес, рыба-кит почти, – тогда меня повысили и перевели в Шереметьево, в дьюти-фри, там я уже в мониторы смотрел, слежку приставил, выявил все ваши схроны и заначки… Помните Алексея?
Иратов затряс лохматой головой – столько информации за короткое время:
– Я многих Алексеев знаю.
– Ну Алексей, Лехой кликали свои. Припоминаете? Бармен из кафе «Лира».
– Что-то такое…
– Купил все же, идиот, дачу Зыкиной! Простой бармен – и дача любимицы Леонида Ильича!.. Когда его брали, выволакивая из озера, он обгадился. Извините за подробность. В СИЗО Леха обломался сразу, от страха у него что-то с головой случилось. Он все повторял, что у него яйца изо льда… Срок ему определили пожизненный, но не в суде, а в психиатрической лечебнице. В Кащенко теперь его яйца отогревают…
– И зачем вы мне об этом? Пытаетесь пугать? Это странно, учитывая, откуда я прибыл. Да и на ледяные яйца я кладу с теплым прибором. У меня обыкновенные, а у вас?
– Что вы, – успокоил Прыткий. – Я только для информации! – Фотий раскурил сигарету, жадно затянулся и продолжил: – А Машеньку помните? Ну, продавщицу из нашей валютки? Красотку, которую вы той же ночью, прикинувшись иностранцем, отодрали, так сказать, во все дыры?
– Машенька, – проговорил Иратов, уносясь в прошлое. Это прошлое взошло в его воображении и заставило улыбнуться.
– Вспомнили? Вижу, вспомнили!.. Так вот, Машеньку на следующий день за блядство взашей из системы – благодаря вам. А она, бедная, не знала, что вы отечественный персонаж, потому выперли со статьей. А следом из комсомола и… Никуда не брали на работу с таким клеймом, а Машенька беременна была. Родила в полной нищете. Ребенка забрала опека. Драма для МХАТа…
– Как вас там? – прервал комитетчика Иратов. – Фокий…
– Фотий Прыткий, с вашего позволения…
– Что вы мне тут Достоевского разыгрываете? Блядь, Порфирий Петрович нашелся!.. Вы на себя в зеркало смотрели когда-нибудь, по чесноку? С вашей физиономией вяземской, уж простите, только за мониторами и сидеть! А если вам нужен Раскольников, так ловите этого, Петерсона! Он Алевтину по башке молотком, не я! Давайте адрес больницы!
– Сейчас дам, – пообещал Прыткий. – Но на места ваших заначек уже выехали специалисты для изъятия. Алевтина умерла – кто теперь защитит? Новое дело, а там и новый срок! Уж я постараюсь, поверьте!
– И звание внеочередное? – усмехнулся Иратов.
– Не без этого…
– Шибздец тебе, Фотий!
– Что-то я вас не понимаю, Арсений Андреевич. Как раз вам эта милая участь и уготовлена!
– Все заначки уже давно по другим местам заныканы! Алевтина постаралась перед смертью. Письмо от нее было на праздник. Сейчас уже можно сказать, коли копыта двинула. Воронцова жизнь нашего ребенка обеспечивала. Так что, Фокий, вернешься ты в валютку соглядатаем и без звезды! А может, и вовсе на хуй пошлют! И Машеньку, сука, уморил напрасно.
Прыткий умел держать удар, только уши покраснели расплавленным металлом.
– А знаете, за что Петерсон Воронцову молотком забил?
– Это ваше дело – знать! А мне пора!
– Ваша гражданская жена с этим Петерсоном, как и с вами, работала… На крючке держала, принуждая, как вы там называете это – пистоны ставить? Все накопленное латышом перепрятала и шантажировала тонкую балтийскую душу… Вероятность, что ребенок ваш, так невысока! Кроме вас, иратовых и петерсонов, она со столькими работала!
В ответ Иратов искренне расхохотался. Дал себе возможность и похрюкать в удовольствие.
– Ну и мудак ты, Фотий! Был бы туалет валютный, туда бы и определили!.. Ты даже не понимаешь сейчас, просто не допираешь, как я счастлив, что латыш завалил эту старую суку! Не он – так я бы собственноручно это сделал. Только бы сто раз ей по башке молотком дал! Ставить пистоны старым гэбэшницам не мое призвание. И до выблядка ее мне дела нет. Так что свобода, Прыткий, свобода!!! Давай адрес, мудила!..
Иратов съездил в больницу, но Воронцову ему не показали. Уходя длинными коридорами, он наткнулся на палату со спящими новорожденными. Хотел пройти мимо, но, коротко остановившись, вдруг увидел через огромное стекло крошечную ножку ребенка с привязанной к розовой пятке бирочкой, сделанной из разрезанной клеенки, на которой синей шариковой ручкой было четко выведено: «Иратов»…
7
Вагон, в котором Эжен отправился в Москву, был переполнен, в нем было холодно и нестерпимо пахло кислым.
До Судогды молодого человека довез рыжий Шурка, болезный с похмелья, но подозрительный, как мелкая собачонка, посаженная на цепь вместо алабая сторожить хозяйский дом.
– Какой такой родственник? – учинил допрос возничий.
– Это лошадь? – поинтересовался Эжен, игнорируя вопрос рыжего.
– Она и есть! Кобыла. А ты что, городской? И лошадей не видел?
– Старая, – заключил молодой человек.
– Еще походит, – уверил спутника возничий. – Откуда у Алиски в городе родственники?
– Они у нее еще и в США имеются.
– Эх ты!.. Заливаешь!..
– Еще в конце девятнадцатого века Алискин пращур переселился в Техас, затем придумал телевизор, автомобиль и паровоз. Все запатентовал и стал миллиардером. Наследники в каждом поколении приумножили капиталы, а его прапраправнучка Жаклин Кеннеди оказалась бездетной, так что Алиске могут перейти огромные деньги. Ну, конечно, после смерти Жаклин.
Врет городской! – напрягся рыжий, забывший о своем тяжелом похмелье. Али не врет?.. А не врет, так надо к бабке Ксении первым подкатить, чтобы она после смерти этой Жаклин ему молодую лошадь дала в долгосрочную аренду. Платить деревенским капиталистам он, конечно, не станет, у них денег что блох на собаке. Может, у Ксении и денег занять, полста тысяч рублев, и не отдавать?.. Еще Шурка одним вопросом задался: что лучше для него – чтобы городской соврал про родственника из США или правду сказал? В одном случае будут новая лошадь и бабки, но и Ксения с Алиской вознесутся до небес, швыряя деньгами в степачевском магазине. А заслужили ли они такое богатство? Чем эти бабы лучше других и его, Шурки?.. Нет!.. Пусть лучше врет городской, решил рыжий. Черт с ней, с новой лошадью, с миллионами, пусть остается все как было! Нам никаких потрясений не нужно, революций капиталистических не потерпим, а на США сбросим атомную бомбу. Мужик сказал – мужик сделал!
