прижмет ботинок,
Муравьи под ним умрут…
Приятный зуммер прервал его творчество — пора было возвращаться. Поход за грибами подходил к концу. Лаборанты освободили его от сенсоров. Администратор — сама вежливость — заискивающе спросил:
— Как сегодня? Всё ли было хорошо?
Он, освободившись от датчиков, буркнул:
— Нормально, — и, наскоро попрощавшись, вышел из конторы.
Вечерний город был полон спешащих, говорящих и праздношатающихся жителей. Окунувшись в людской поток, он вспомнил, как было там.
* * *
А там он на час стал штукатуром. Некто, умеющий штукатурить, чем-то провинился перед старшиной. И не мудрено. Этот провинившийся прослыл большим оригиналом. Однажды, сильно, до крови, натерев ноги, он снял обувку и шел по лыжне босиком, чем удивил не только старшего наряда, но и весь армейский коллектив. На следующий день наряд, обнаружив на лыжне цепочку босых следов, мягко говоря, обалдел. Погранцы никак не ожидали в этих местах встретить следы «снежного человека» и некоторое время напряженно соображали:
— Это ж какая зараза босиком здесь протопала, и как об этом доложить начальству?
Доложил. Потом разобрались, что к чему. Этому провинившемуся ничего не сделали. А что сделаешь? Он ничего не нарушил. Службу нес надлежащим образом. А то, что километр протопал босиком зимой по снегу и не повредил свое здоровье, — так и молодец.
Эксцентричен был этот провинившийся. Однажды его застали за поеданием хлеба, накрошенного в тарелку с водой. Но особо удивило наблюдающего за эдакой трапезой то обстоятельство, что в тарелке вместо воды оказалась водка. Зритель этого процесса не смог долго наблюдать за хлебанием ложкой водки с хлебом — его чуть не стошнило. Слабый воин оказался, хотя водку уже пробовал, правда, хлебом ее занюхивал по традиции — так все делали когда-то. Так что, наверное, было за что маленько, по-армейски, повоспитывать этого провинившегося.
А какое воспитание на заставе? Вариантов — раз, два и обчелся. Тяжелые и грязные хозяйственные работы или изнурительная служба. Выбор не богат. Начальники решили этого провинившегося пешим дозором на фланг отправить, повоспитывать.
Километров двадцать пусть отпёхает — мысли вредные, службу портящие, враз улетучатся. А уж если и погода соизволит дурная напасть, холод или мокрища какая, то уж воспитание получится, можно сказать, идеальное.
Когда назначили провинившегося в дозор, так и выбрал старшина другого штукатура. Назвал его фамилию и приказал заштукатурить место для заряжания оружия. Что-то там из неровностей старшине не понравилось. Назначенный штукатуром было вякнул осторожно — мол, не обучен он штукатурному делу. На что от старшины получил строгий ответ, что наш отечественный солдат, если прикажут, всё исполнить может, не то что стенку поправить в заряжалке.
Новый штукатур инструмент покорно забрал из каптёрки. Да, инструмент-то простецкий: ведро, мастерок и равнялка деревянная. Вот и наборчик весь. Назначенный штукатурщиком что-то, конечно, про штукатурку слышал и мельком даже видел процесс, но боязно всё же ему было — ну как с ответственным заданием не справится! Приготовил как сумел раствор цементный. Приволок штукатурное хозяйство к месту заряжания и крепко задумался: как всё ровненько и гладенько сделать?
И вот бывает же — повезло ему: этот провинившийся рядом оказался, не успел еще в дозор уйти. Посмотрел провинившийся на растерянность нового «мастера» и, не говоря ни слова, взялся за дело, да так ловко, что минут через двадцать стеночка как новенькая стала, ровненькая — аж залюбуешься, смотреть приятно! Сложил провинившийся инструмент в ведро и молча удалился — пора ему было в дозор снаряжаться. Тут и старшина объявился. По-деловому оглядел он штукатурную работу, хмыкнул в усищи, да и сказал:
— А я что говорил! Наш солдат всё сможет, — и, довольный, удалился.
* * *
А здесь он с утра появился в конторе.
— Ой! Давненько, давненько к нам не заходили! Общество гудит — обсуждает грибную поэму. Ох, как хороша получилась! А вот это место, — администратор процитировал:
«Вы, грибы, неправильно растете —
Скорость ваша, в общем, ни к чему.
Как-то очень мало вы живете.
Для чего живете — не пойму!»
— Очень глубокая мысль. А как тонко — уж и слов не подобрать…
— А что же тонко-то? — не очень дружелюбно спросил он.
— Как же, как же? — расплылся в подобострастной улыбке администратор. — Всем же известно: грибной продукт по незнанию опасным может быть. Эти неправильные грибы — для чего они? Нам неведомо…
Администратор задумался, как будто сам себе задавая этот вопрос: «Для чего растут неправильные грибы?»
— Тонкость — в том, что отсутствие целесообразности не соответствует потребности в быстром росте.
— Да, конечно, отсутствие целесообразности — это большое упущение, — угрюмо заметил он.
— Вот именно, — подхватил администратор. — Вот в этом-то и тонкость мысли! Не все ее могут понять. Но мы-то здесь понимаем. Мы, как говорится, сопричастны к этому событию, к грибной поэме.
— Как это — сопричастны? — он резко перебил администратора. — Кто это «мы»?
Администратор стушевался. Улыбка на мгновение исчезла с его лица. Глаза испуганно округлились, но не надолго. Он быстро сориентировался.
— Сегодня продолжите с грибами? — услужливо спросил администратор. — Или что-нибудь новенькое?
— Что-нибудь новенькое, — ответил он.
— Вот, можем предложить на выбор, только что завезли, то есть поставили комплекс. Называется «Рыбье отдохновение». Если желаете, то можем зарядить морской или озерный варианты.
— Да… — задумчиво ответил он.
— Вы, я чувствую, сомневаетесь? — спросил администратор. — Я, конечно, ой как вас понимаю! Творческие люди не должны выбирать с бухты-барахты. Нам… извините, то есть вам, нужны дополнительные эмоции или данные. Вот море. Но здесь мы имеем зыбь. Какое же море без зыби? Нас клиенты не поймут, если не будет зыби. Но она, эта зыбь, может и укачать. Могут быть нежелательные случаи. А вот — озеро. Благодать. Тихо. Прекрасная погода. Но рыбка, конечно, не та, не морская. Я бы для начала посоветовал озеро и, может быть, леща эдак на полтора килограмма. Процесс спокойный, не изнурительный, а удовольствие поимеете.
— Леща, — согласился он и поставил свою подпись на бланке.
Солнечные лучи играли на водной глади и зайчиками переливались на широких листьях деревьев, свисающих с берега. Поплавок, как вкопанный, стоял не шелохнувшись в воде. Большая стрекоза уселась на его кончик и блаженствовала в лучах полуденного солнца.
«Тепло, — подумал он. — Зачем я заказал дневную? Может быть, стоило утреннюю — рыба клевала бы активнее. Ай, всё равно! В договоре написано: “полтора килограмма” — значит, будет полтора. Будем ждать».
Он поудобнее расположился на сиденье в лодке. Осмотрел дальний берег, где высокая трава торчала сплошной стеной
