В летние месяцы 1874 года Твэн окончательно решил написать книгу о приключениях миссурийского сорванца Тома Сойера. Тема о шалуне и его сердитой тетке была не новой. Еще до гражданской войны Шилабер на страницах газет рассказывал о баловнике Айке. Твэна, однако, привлекала не столько возможность увлекательно описать приключения детей, сколько перспектива отдаться воспоминаниям о солнечных днях на Миссисипи, о жизни в мирном маленьком городишке, о всем, что было так далеко от Америки «позолоченного века», от современной индустриальной Америки с ее миллионерами и безработными, грюндерством и тайной шахтерской организацией для борьбы с голодом — «Молли Мэгуайрс».
Гнет необходимости, вечная неуверенность вместо безграничной свободы, заботы, равнодушие, духовная расщепленность создавали людей несчастных, лишенных подлинной самостоятельности. Твэн же хотел видеть жизнь такой, какой он любил ее, — свободной и радостной.
Мягкий по природе, увлекательно веселый, не умеющий долго сердиться, долго помнить горе, Твэн мог бы излучать океаны солнечного юмора. Но окружающий мир не давал примеров благородного героизма, о котором мечтал Уитмэн, и счастливой удовлетворенности, к которой тянуло Твэна.
Твэн обратился к годам до гражданской войны, к самому, пожалуй, счастливому времени своей жизни — детству и юности. Это была своеобразная романтизация прошлого, — только в прошлом писатель находил вдохновляющие положительные образы, современность их уже не давала. И.не случайно героями своей повести Твэн сделал детей. В этом проявилось чувство реалиста, понимающего, что и в прошлом немного было достойно поэтизации. Только дети, непосредственные, прямые, которых не коснулась еще жестокая проза жизни, тяжелые заботы и нужда, могли стать героями книги, утверждающей радость жизни, в которой автор заразительно и добродушно смеется. Правда, детский мир до какой-то степени ограничивал писателя, лишал его возможности показать человека во всей его духовной глубине. Этот вопрос и встал перед Твэном в его следующей повести.
Желание жить прошлым, просто мечтать о былом даже пересилило стремление работать. Стало трудно придумывать романтические эпизоды из жизни Тома и его приятелей. Твэн временно оставил работу над новой книгой. Он бродил по лесам со своим приятелем Твичелем и рассказывал о Миссисипи, о том, каким уважением пользовались лоцманы на реке, как он — Твэн — водил пароходы из Каира в Новый Орлеан. От Хоуэлса пришло приглашение написать что-либо для очередного номера «Атлантика». Твэн решил отказаться — ему теперь вовсе не до литературы, ему не пишется. Однажды во время прогулки Твичель заметил — почему бы Твэну не написать для журнала о том, что теперь больше всего его занимает, — о Миссисипи, о работе лоцманов. Твэн загорелся мгновенно, его бросило в дрожь от нетерпения. Тотчас же он написал Хоуэлсу, что принимает предложение журнала.
Твэн решил ничего не выдумывать. Он напишет не роман, а очерки. Для них, по совету Хоуэлса, он соберет даже мельчайшие обрывки анекдотов и воспоминаний о работе на Миссисипи. Он правдиво опишет былое для интересующихся прошлым страны читателей «Атлантика». В журналисте проснулся поэт, поэт «границы», тоскующий об ушедшей радостной жизни.
Твэн написал о родном Ганнибале, сонном и безлюдном в жаркий летний день, но мгновенно меняющемся с появлением парохода; о том, что нет на свете ничего привлекательнее пароходов, об ученичестве лоцмана Клеменса на судах великой Миссисипи. Рассказал о встрече с Биксби, о постепенном овладении трудным и прекрасным искусством вождения пароходов днем и ночью, в любую погоду, в кромешной тьме и при обманчивом лунном свете. Твэн поведал и о своей стычке с Брауном и пароходной катастрофе, во время которой погиб Генри.
Желание рассказывать о «старых временах на Миссисипи» было непреодолимо. Это «вполне естественно, ибо я такой человек, который бросил бы писательство в одну минуту ради работы лоцманом, если бы мадам согласилась на это», писал Твэн Хоуэлсу.
Твэн много поработал над тем, чтобы передать «атмосферу жизни на Миссисипи», но этот труд был ему по душе, Он писал с упоением, радовался, что нет нужды начинять очерки обязательными остротами, что он не должен для забавы читателей «раскрашивать себя точно клоун и становиться на голову каждые пятнадцать минут».
Серия очерков «Старые времена на Миссисипи» была принята журналом «Атлантик». Твэн снова принялся за «Тома Сойера». Он продолжал рассказ о старых временах. Когда повесть была закончена, Твэну трудно было сказать, для кого она предназначается — для детей или для взрослых. Он начал писать детскую книгу — о забавных и занимательных похождениях Тома и его друзей, о детских шалостях и захватывающих дух приключениях в таинственной пещере, о разбойниках и кладах. Но получилась книга, которую — решил было Твэн — станут читать только взрослые. Твэн чувствовал себя неспокойно— уж очень «Том Сойер» был непохож на все написанное им до сих пор.
«Тома Сойера» Твэн послал Хоуэлсу. Тот должен был определить, что, собственно говоря, вышло из-под пера Твэна — картинки жизни на Миссисипи в более ранний период, нежели описанный в недавно опубликованных очёрках, поэма о юности человека и, юной природе, сатира на быт американских деревушек с их воскресными школами и мещанской моралью или романтическая повесть для детей, заканчивающаяся, конечно, приобретением богатства?
Хоуэлс заявил, что книга предназначена специально для детей. Некоторые особенно резкие сатирические места в повести были смягчены. Так, Твэн уничтожил, по его выражению, все намеки на сатиру в речи, произнесенной в воскресной школе.
К концу книги Тому только двенадцать лет. Он еще ребенок, он живет не только в мире Миссури сороковых годов, но и в мире романтики, навеянной рассказами о разбойниках и пиратах. Самые фантастические планы Тома оканчиваются успешно — это мир беспечного детства, мир книг со «счастливым концом».
«Том Сойер», как и первые книги Твэна, в большей части повесть о Сэме Клеменсе, на этот раз о его детстве. Это книга о привольной жизни на ферме дяди Кворлза с добрыми, заботливыми неграми, о безмятежной Миссисипи, о замечательном острове, сплошь поросшем лесом. Это книга о бегстве от мещанской прописной морали, от чопорности старших, книга, в которой «цивилизации» — четырем стенам классной комнаты, суровым обычаям и религиозным требованиям, скучнейшей воскресной школе с мальчиком, заучившим наизусть три тысячи стихов и ставшим идиотом, — противопоставлена безмятежная жизнь в «бегах», без законов, на лоне природы, в укромном месте у ручья и костра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
