Набрали три тысячи метров. Под нами Днепр. С командного пункта переднего края предупреждают:
- Будьте внимательны! В воздухе истребители противника. "Яки" только что дрались со "сто девятыми".
Я смотрю вверх, по горизонту, ниже себя - противника не видно. Где-то прячется, чтобы выскочить неожиданно и нанести удар.
Над рекой плывут разорванные клочья тумана, предвещая хорошую погоду. И вдруг вижу: впереди, по течению реки, метрах в пятистах ниже нас, идет восьмерка "мессершмиттов". Возможно, они появились, чтобы отвлечь нашу группу, а в это время "юнкерсы" и пролетят беспрепятственно?..
Бой со "сто девятыми" нежелателен, он в наши планы не входит: свяжешься с истребителями - прозеваешь бомбардировщиков. Что же делать? Решаю все-таки ударить и коротко объявляю группе свой замысел:
- Схватку вести, не уходя из района прикрытия. При появлении бомберов прорываться к ним!
Не теряя времени, используя преимущество в высоте, мы с ходу бросаемся в атаку. Противник уже заметил нас. Его четверки одна за другой уходят вверх с разворотом вправо. Мысленно ставлю за этот маневр оценку "хорошо" - по старой инструкторской привычке. А сам разгоняю скорость до максимальной, чтобы не упустить "шмиттов", которые теперь уже устремляются вниз, как бы приглашая нас вести бой на вертикалях. Возражений нет: на вертикалях, так на вертикалях!
Даю команду Амелину:
- Алексей! Оставайся на высоте и держи превышение. Внимательней за воздухом!..
Моя шестерка мчится на противника. Помня, что "лавочкины" на пикировании уступают "мессерам", ловлю вторую четверку на выходе из него, а первую атакует Амелин. И вот готово: один фашист приказал долго жить!
Атаки следуют непрерывно. Самолеты постоянно меняют положение относительно друг друга. Это напоминает бешеную карусель. Вдруг замечаю две девятки немецких бомбардировщиков, а с ними - двумя четверками - "сто девятые".
- Под нами "лапотники"! Атакую! - передаю по радио и, выбрав удобный момент, полупереворотом отрываюсь от "мессершмиттов", как бы сваливаюсь на ведущую группу "юнкерсов".
Вражеские истребители, от которых я только что оторвался, меня не преследуют. Пара "шмиттов", идущая слева от бомбардировщиков, - не помеха, через нее можно проскочить. Атаку пары "сто девятых", что правее "лапотников", надо опередить. С четверкой "шмиттов", идущих позади второй девятки бомберов, встреча после атаки. Главное сейчас - стремительность, точность. Командую своему напарнику Мудрецову:
- Бей левофлангового, замыкающего! Я - ведущего! Выход - над группой, вправо.
Сближаемся с "юнкерсами". Стрелки открыли плотный огонь из бортового оружия. Жарковато... Мысленно успокаиваю себя: все внимание - на цель... Стрелки промахнутся, не попадут...
Пара вражеских истребителей, через которую мы с Валентином только что прорвались, осталась далеко позади. Та, что правее, - не в счет; она разворачивается для атаки, но уже поздно. Дистанция до противника настолько мала, что силуэт "лапотника" выходит за пределы отражателя прицела. Длинная очередь - и "юнкере", охваченный пламенем, падает одновременно с самолетом, сбитым моим ведомым.
Да, не часто случалось в эскадрилье, чтобы в одновременной атаке парой истребителей были уничтожены сразу два вражеских бомбардировщика! Довольно синхронно сработано.
Из атаки мы выходим вверх над "юнкерсами" - мимо пары "мессеров", что сопровождает вторую девятку бомберов.
Тернюк с Карповым бросаются к нам на помощь. Сейчас во что бы то ни стало надо прорываться к "лапотникам": они вот-вот начнут бомбить наземные войска. Истребители противника, понимая это, лихо атакуют, сковывая нашу группу боем. Это-то -не страшно! Мы боимся другого - "юнкерсы" уйдут...
Спина у меня взмокла, по лицу - пот в три ручья. И не столько от напряжения в бою - к этому я давно привык, - беспрерывно гложет мысль: задержать, не пропустить, успеть нарушить строй гитлеровских бомбардировщиков:
- Евстигнеев! "Яки" подходят. Они займутся "юнкерсами", а ты свяжи боем истребителей, - раздается голос с командного пункта. Я узнаю его: это командир корпуса Подгорный. Подмога очень вовремя. От радости кричу в эфир:
- Ура "якам"!
Да, пришли они, наши друзья, наши собратья. Не будь "Яковлевых", трудно сказать, чем бы все. кончилось. Передаю по радио своим ребятам:
- Орлы, слышали?! Бьем "худых"!
Силы словно удесятерились. А "шмиттам" было не до "Яковлевых": десятка красноносых Ла-5 наседала на них. На высоте от полутора до двух с половиной тысяч метров кружилось более двух десятков истребителей. Амелин с Жигуленковым и братьями Колосниковыми держатся с превышением, они не дают "мессам" подняться вверх. И противник уходит к нашей шестерке, в эту свалку, где даже очередь выпустить мудрено - прошьешь не только чужого, но и своего. Не стреляют и фашисты - по этой же самой причине. Самолеты в воздухе напоминали быстро изменяющуюся гигантскую спираль - все так стремительно и нестойко в этой необычной круговерти...
В поле моего зрения иногда попадают шлейфы дыма горящих бомбардировщиков врага, белые купола парашютов - это работают "яковлевцы". Вновь с командного пункта тот же голос:
- "Яки", набирайте высоту! Следуйте к "лавочкиным". Они ведут бой с истребителями!
Но помощь нам уже не требуется: "сто девятые" быстро уходят на запад, и я коротко передаю на командный пункт:
- Бой закончен!
Снова оттуда лаконичная команда:
- "Лавочкины" - три, "Яковлевы" - две тысячи метров. Находиться надо мной. Пусть пехота посмотрит на вас...
Да, для наших воинов присутствие советской авиации в небе всегда и моральная поддержка: есть защита сверху, значит, гони фашистов дальше без боязни, что на голову посыплются бомбы.
Боевой порядок восстановлен. Я бесконечно рад - все мои товарищи на месте. Теперь можно осмотреться, перевести дух, ожидая смену. А на смену нам пришла шестерка Ла-5, ведомая Кожедубом. Слышу его спокойный будничный голос:
- Как дела, Кирилл?
Отвечаю коротко, чтоб не засорять эфир, желаю Ивану успеха и беру курс домой. Результатами работы сегодня мы довольны - фашисты потеряли двух "юнкерсов" и трех "мессершмиттов".
Испытав тяжкое бремя воздушных боев, я постоянно и внимательно следил за психофизическим состоянием своих пилотов. Самая большая опасность для бойца таится в безразличии к окружающему, в притуплении его реакции, воли. Бой с противником в таком состоянии заканчивается обычно трагически. И если я замечал у кого-либо из пилотов подобный душевный настрой, то с согласия командира полка направлял его на менее рискованное задание или просто оставлял на аэродроме. Так лучше всем: и сам не погибнет, и группу не подведет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
