— Он думал, вероятно, что свежий воздух, тишина... — начала Берта, но сразу почувствовала, что это не очень умно.
Однако Анна ответила весьма дружелюбно:
— Нет, не то, ни покой, ни климат тут помочь не могут; но он думал, что так будет лучше для нас обоих, во всех отношениях. И он был прав — что стали бы мы делать в большом городе?
Берта понимала, что Анна не все говорит ей, она готова была просить Анну открыть ей всю душу, но знала, что не сумеет найти слова для такой просьбы. И фрау Рупиус, словно догадавшись, что Берте очень хотелось бы узнать больше, быстро перевела разговор на другую тему, стала расспрашивать ее о девере, о музыкальных способностях ее учеников, о ее методе преподавания; затем она снова взялась за свой роман и предоставила Берту самой себе. Один раз она оторвала взгляд от книги и спросила:
— Вы ничего не взяли с собой для чтения?
— Ах да, — ответила Берта. Она сразу вспомнила, что у нее с собой газета; она вынула ее и стала внимательно просматривать.
Поезд подходил к Вене. Фрау Рупиус закрыла книгу и положила ее в дорожную сумку. Она с какой-то нежностью смотрела на Берту, как на ребенка, которого сейчас придется бросить на произвол судьбы.
— Еще четверть часа, — заявила она, — и мы — я чуть не сказала — дома.
Город раскинулся перед ними. За рекой торчали в небе дымовые трубы, длинными рядами тянулись, вплотную друг к другу, выкрашенные в желтый цвет дома, высились башни. Все было залито мягким светом майского солнца.
У Берты сильнее забилось сердце. У нее было такое чувство, словно она после долголетнего отсутствия возвращается на вожделенную родину, где, вероятно, очень многое изменилось, где ждут ее всевозможные тайны и неожиданности. В ту минуту, когда поезд подошел к перрону, она казалась себе очень храброй.
Обе женщины наняли экипаж и поехали в город. Когда они проезжали по Рингу, Берта высунулась из окна; она заметила молодого человека, наружность и походка которого напомнили ей Эмиля Линдбаха. Ей хотелось, чтобы молодок человек обернулся, но она потеряла его из виду, так и не разглядев его лица.
Экипаж остановился перед домом на Кольмаркте[22]; обе женщины вышли и поднялись на четвертый этаж, где находилось ателье портнихи. Пока фрау Рупиус была занята примеркой, Берта попросила показать ей материи, выбрала одну из них, мастерица сняла с нее мерку, и было решено, что через неделю Берта приедет примерить платье. Фрау Рупиус вышла из соседней комнаты и попросила отнестись с особым вниманием к ее подруге. Берте казалось, что все смотрят на нее немного насмешливо, почти соболезнующе, и, увидев себя в большом стенном зеркале, она вдруг заметила, что одета очень безвкусно. Как ей пришло в голову именно сегодня облачиться в этот провинциальный праздничный наряд, вместо того чтобы надеть одно из ее обычных, простых гладких платьев? Она покраснела от стыда. На ней было платье из фуляра в черную и белую полоску, фасон его устарел на три года; слишком большая, загнутая спереди светлая шляпка, украшенная розами, была громоздка для ее изящной фигуры и делала ее почти смешной. И будто это требовало еще подтверждения, фрау Рупиус, как бы утешая ее, сказала, когда они спускались:
— Вы все-таки сегодня очень красивы.
Они стояли в дверях.
— Что же теперь? — спросила фрау Рупиус. — Что вы намерены делать?
— Вы хотите меня... я хочу сказать... — Берта была очень испугана, она чувствовала себя выбитой из колеи.
Фрау Рупиус смотрела на нее с дружеским сочувствием.
— Я думаю, — сказала она, — что вы теперь навестите вашу кузину, не правда ли? Предполагаю, что вас там накормят?
— Конечно, Агата пригласит меня пообедать.
— Я провожу вас туда, если хотите, затем отправлюсь к моему брату и, если смогу, заеду за вами после обеда, в три часа.
Они пошли вместе по оживленным улицам Внутреннего города, рассматривая витрины. Шум сначала почти оглушил Берту, но понемногу стал ей приятен. Она смотрела на прохожих, и вид элегантных мужчин и красиво одетых женщин доставлял ей большое удовольствие. Казалось, на всех новые костюмы и платья, и все здесь выглядели более счастливыми, чем там, у нее дома. Она остановилась перед витриной торговца художественными изделиями, и сразу ей бросился в глаза знакомый портрет Эмиля Линдбаха из иллюстрированного журнала. Берта так обрадовалась, будто встретила знакомого.
— Я его знаю! — сказала она фрау Рупиус.
— Кого?
— Вот этого, — она указала пальцем на фотографию. — Представьте себе, я с ним вместе училась в консерватории.
— Вот как? — спросила фрау Рупиус.
Берта посмотрела на нее и заметила, что та не обращает никакого внимания на портрет, а думает о чем-то другом. Берта была рада этому, так как ей показалось, что голос ее прозвучал слишком пылко. В то же время она слегка гордилась тем, что человек, портрет которого выставлен в витрине, еще юношей был влюблен в нее и целовал ее. С чувством внутреннего удовлетворения пошла она дальше. Вскоре они дошли до Римерштрассе, до дома, где жила ее кузина.
— Так решено, — сказала она, — вы заедете за мной в три часа, правда?
— Да, — ответила фрау Рупиус, — то есть, если я немного опоздаю, не задерживайтесь из-за меня у вашей кузины дольше, чем вам захочется; во всяком случае, условимся: в семь часов вечера на вокзале. До свиданья. — Она подала Берте руку и быстро ушла. Берта удивленно смотрела ей вслед. Она снова почувствовала себя такой же покинутой, как в вагоне, когда фрау Рупиус читала роман.
Затем она поднялась на два марша лестницы. Берта не сообщила кузине о своем приезде и немного опасалась, что придет некстати. Много лет не виделась она с Агатой, переписка между ними велась очень нерегулярно.
Агата приняла ее так, будто они только вчера расстались, без удивления, но и без особого радушия. На губах у Берты уже готова была заиграть улыбка, как это бывает, когда мы собираемся сделать кому-нибудь сюрприз, но она тотчас подавила ее.
— Ты очень редкая гостья, — сказала Агата, — и ничего не даешь о себе знать.
— Но, Агата, вот уже три месяца, как я жду от тебя ответа на мое письмо.
— Правда? — спросила Агата. — Ну, ты должна меня извинить. Можешь себе представить, сколько хлопот с тремя детьми. Я тебе писала, что Георг уже ходит в школу?
Агата повела свою кузину в детскую, где бонна только что посадила обедать Георга и двух маленьких девочек. Берта задала им несколько вопросов, но дети оказались очень застенчивыми, а младшая девочка даже расплакалась. Под конец Агата сказала Георгу:
— Попроси же тетю Берту, чтобы в следующий раз она привезла с собой Фрица.
Берте бросилось в глаза, как постарела ее кузина за последние годы. В самом деле, когда она наклонялась к детям, она выглядела почти старухой, а Берта знала, что сама она только на год моложе Агаты.
Когда они вернулись в столовую, все, что они могли рассказать друг другу, было уже исчерпано, и, когда Агата приглашала Берту к столу, она, видимо, говорила это просто так, чтобы хоть что-нибудь сказать. Однако Берта приняла приглашение, и кузина пошла на кухню распорядиться по хозяйству.
Берта оглядела комнату, обставленную скупо и безвкусно. Было довольно темно, так как окна выходили в узкий переулок. Берта взяла альбом, лежавший на столе; там она нашла много знакомых лиц: сначала давно умерших родителей Агаты, затем портреты ее собственных родителей и ее братьев, которые ничего не давали о себе знать, портреты общих знакомых времен их юности — о них она теперь почти ничего не знала — и, наконец, снимок, о котором она совсем забыла; на нем были изображены две совсем юные девушки: она и Агата. Тогда они были очень похожи друг на друга и очень дружны. Берта вспомнила задушевные девичьи беседы, которые они вели в те времена. И эта писаная красавица, с венком кос вокруг головы, превратилась теперь почти в старуху. А она сама? Почему она все еще считает себя молодой? Может быть, она кажется другим такой же, какою Агата представляется ей? Она решила проследить после обеда, какими глазами смотрят на нее прохожие. Это ужасно, если Она выглядит такой же старухой, как Агата; нет, смешно поверить этому; она вспомнила своего племянника, он всегда называл ее «красавица тетя», вспомнила, как вчера вечером Клингеман прохаживался у нее под окнами, даже воспоминание о любезностях деверя успокоило ее. И когда она посмотрелась в зеркало, висевшее напротив, на нее глянули оттуда светлые глаза на свежем, без морщин, лице. Это были ее лицо и ее глаза.
Когда Агата вернулась, Берта завела разговор о далеких годах юности, но казалось, будто Агата совершенно забыла об их прежней дружбе, будто замужество, материнство, повседневные заботы не только отняли у нее молодость, но далее стерли самое воспоминание о ней. Берта стала вспоминать об одном студенческом кружке, где они вместе бывали, о молодых людях, которые ухаживали за Агатой, о букете, присланном однажды Агате неизвестным лицом, но та сначала рассеянно улыбалась, затем взглянула на Берту и сказала:
