Когда Агата вернулась, Берта завела разговор о далеких годах юности, но казалось, будто Агата совершенно забыла об их прежней дружбе, будто замужество, материнство, повседневные заботы не только отняли у нее молодость, но далее стерли самое воспоминание о ней. Берта стала вспоминать об одном студенческом кружке, где они вместе бывали, о молодых людях, которые ухаживали за Агатой, о букете, присланном однажды Агате неизвестным лицом, но та сначала рассеянно улыбалась, затем взглянула на Берту и сказала:
— Ты еще помнишь все эти глупости.
Муж Агаты вернулся домой из канцелярии. Он совсем поседел. В первую минуту он, казалось, не узнал Берту, затем спутал ее с другой дамой и извинился, что у него плохая память на лица. За обедом он разыгрывал из себя бывалого человека, с видом превосходства расспрашивал об условиях жизни в маленьком городке и шутливым тоном спросил, не собирается ли Берта опять выйти замуж. Его тон подхватила и Агата, в то же время она взглядами останавливала мужа, когда тот старался придать разговору чересчур легкомысленный характер. Берта чувствовала себя неловко. Позднее муж Агаты намекнул, что его жене снова предстоит испытать радость материнства. Но хотя Берта обычно чувствовала симпатию к женщинам в таком положении, тут она была неприятно поражена. В тоне, которым муж Агаты говорил об этом, не было и следа любви, а, скорее, какая-то нелепая гордость. Он выполнил свой долг и говорил так, будто это особая любезность с его стороны, что он все еще спит с Агатой, несмотря на его занятость и на то, что Агата так подурнела. У Берты было ощущение, будто ее вмешивают здесь в грязную историю, до которой ей нет никакого дела. Она была рада, когда супруг тотчас после обеда ушел; это была его привычка, «его единственный порок», как он шутя заметил, — после обеда играть на бильярде в кафе.
Берта осталась одна с Агатой.
— Да, — сказала Агата, — теперь мне это опять предстоит.
И она начала деловито, холодным тоном рассказывать о своих прежних родах, с такой откровенностью и бесстыдством, которые поразили Берту тем более, что они стали чужды друг другу, Но пока Агата говорила, Берте вдруг подумалось, как это должно быть прекрасно — иметь ребенка от любимого человека. Она уже не слышала мерзких рассказов своей кузины, она думала лишь о том безграничном желании стать матерью, которое ее охватывало иногда в юные годы, и вспомнила, как однажды это желание овладело ею с неодолимой силой — сильнее, чем когда-либо до и после этого. Это произошло в один прекрасный вечер. Эмиль Линдбах провожал ее из консерватории домой, держа ее руку в своей. Она почувствовала вдруг, как у нее закружилась голова, и только тогда поняла, что означает фраза, вычитанная ею в романах: «Он мог сделать с нею все, что хотел».
Теперь она заметила, что в комнате стало совсем тихо, а Агата уткнулась в угол дивана и, кажется, спала. Стенные часы показывали три. Как досадно, что фрау Рупиус все еще нет! Берта подошла к окну и посмотрела на улицу. Затем она повернулась к Агате, та открыла глаза. Берта попыталась снова завязать разговор и рассказала о платье, которое она заказала днем, но Агата была такая сонная, что даже ничего не ответила. Берта не хотела быть навязчивой и распрощалась. Она решила подождать фрау Рупиус на улице. Агата, казалось, очень обрадовалась и, когда Берта одевалась перед зеркалом, стала приветливее, чем раньше, а у дверей, как бы вдруг очнувшись, сказала:
— Как быстро летит время! Надеюсь, ты скоро опять покажешься.
Стоя перед дверью дома, Берта поняла, что напрасно ждет фрау Рупиус. Конечно, та с самого начала намеревалась провести день без Берты, и, скорее всего, у нее не было на уме ничего дурного. Наверняка не было. Берту огорчало только, что Анна так мало доверяет ей. Берта продолжала бродить по улицам, не придерживаясь никакого плана; у нее оставалось более трех часов до назначенной встречи на вокзале. Сначала она снова отправилась во Внутренний город. Было, право, приятно ходить по городу, чувствуя, что ты здесь чужая и никто за тобой не следит. Давно не испытывала она такого удовольствия. Некоторые мужчины с интересом оглядывали ее, иногда кто-нибудь останавливался и смотрел ей вслед. Она жалела, что так не к лицу одета, и радовалась красивому платью, которое ей предстояло получить из ателье венской портнихи, Ей захотелось, чтобы кто-нибудь начал преследовать ее. Вдруг ее осенила мысль: а что, если она встретит Эмиля Линдбаха, узнает ли он ее? Что за вопрос! Но таких случайностей не бывает, — нет, она совершенно уверена, что может целый день бродить по Вене и не встретить его. Давно ли она не виделась с ним? Семь-восемь лет... Да, в последний раз она видела его за два года до замужества. Однажды теплым летним вечером она сидела с родителями в Пратере, в швейцарском домике, он прошел с приятелем мимо них и на несколько минут остановился у их стола. Теперь она вспомнила, что за их столом сидел и молодой врач, который сватался к ней. Она забыла, что говорил тогда Эмиль, но помнила, как он держал шляпу в руке все то время, что стоял перед ней, и это ей невероятно нравилось. Поступит ли он так же и теперь, если она его встретит? Где он сейчас живет? В то время у него была комната на Видене, близ Пауланеркирхе... Да, он показал ей свое окно, когда они однажды проходили мимо и он, воспользовавшись случаем, отважился предложить ей... точных слов она уже не помнит, но смысл, без сомнения, был таков, что она должна побывать у него в этой комнате. Она тогда очень строго оборвала его, да, она ответила, что если он такого мнения о ней, то все между ними кончено. И он правда ни разу больше не заговаривал об этом. Узнает ли она это окно? Найдет ли его? Ведь ей безразлично, где гулять, здесь или там. Она быстро пошла по направлению к Видену, как будто вдруг нашла цель. Ее поражало, как тут все изменилось. Когда она с Елизаветинского моста[23] посмотрела вниз, то увидела, как из русла Вены[24] вырастают стены, как по временным рельсам катятся вагонетки, увидела занятых делом рабочих. Вскоре она дошла до Пауланеркирхе той дорогой, по которой в прежнее время ходила так часто. Но здесь она остановилась и никак не могла припомнить, где жил Эмиль, куда ей идти, направо или налево. Странно, она совершенно забыла дорогу. Она медленно пошла обратно, к консерватории. Там она снова остановилась. Наверху были окна, откуда она часто смотрела на купол Карлскирхе[25] и нетерпеливо ждала конца урока, чтобы встретиться с Эмилем. Как она его все-таки любила, и как странно, что все это могло так бесследно окончиться. А теперь она вдова, уже много лет, дома у нее ребенок, идут годы, он растет, — и если бы она умерла, Эмиль совсем не узнал бы об этом или узнал бы много лет спустя. Ей бросилась в глаза большая афиша на входной двери. Объявлен был концерт, в котором и он примет участие, его имя значилось среди имен других выдающихся артистов; некоторым из них она уже давно робко поклонялась. «Скрипичный концерт Брамса исполнит солист короля баварского, скрипач Эмиль Линдбах». Солист короля баварского, этого она совсем не знала. Ей представилось, что тот, чье имя сияло ей с афиши, вот сейчас выйдет из подъезда с футляром для скрипки в руке, с папиросой в зубах. Все это вдруг стало почти осязаемым, особенно когда до нее сверху донеслись протяжные звуки скрипки, которые она, бывало, так часто слышала здесь. Она приедет в Вену на этот концерт, да, приедет, хотя бы ей пришлось даже провести ночь в гостинице! И она сядет в одном из первых рядов и увидит его совсем близко. А увидит ли он ее и узнает ли? Она все еще стояла перед желтой афишей, погруженная в свои думы, как вдруг заметила, что двое молодых людей, вышедших из подъезда, с изумлением смотрят на нее; тогда только она поняла, что все время улыбалась, будто видела прекрасный сон. Она пошла дальше. Вокруг Городского парка тоже все изменилось, и когда она стала искать те места, где иногда гуляла с ним, то нашла там только разрушения: деревья были вырублены, заборы преграждали дорогу, земля была перерыта, и тщетно искала она скамью, где они с Эмилем расточали друг другу слова любви, тон их она так хорошо помнила, но самое содержание выпало из памяти. Она дошла наконец до той части парка, которая сохранилась в прежнем виде и хорошо содержалась; там было много гуляющих. Ей показалось, что некоторые встречные пристально разглядывают ее, а иные дамы смеются над нею, и она снова почувствовала себя провинциалкой, ее возмущала собственная застенчивость, она вспоминала то время, когда она, красивая, молодая девушка, спокойно и гордо проходила по этим аллеям. Она представлялась себе теперь такой опустившейся, такой жалкой. Мечта сидеть в первых рядах большого зала Музыкального общества вдруг показалась ей дерзкой, почти неосуществимой. Теперь она считала совершенно невероятным, чтобы Эмиль Линдбах узнал ее, как может он еще помнить о ее существовании. Сколько он повидал и перечувствовал с тех пор! И когда она пошла дальше по менее оживленным аллеям и вышла снова на Рингштрассе, она уже рисовала себе возлюбленного времен своей молодости героем всевозможных приключений; тут смешались и отрывочные воспоминания о прочитанных романах, и смутные представления о его артистической жизни за границей. Она видела его в Венеции, в гондоле с русской княгиней, затем при дворе баварского короля, где герцогини слушали его игру и влюблялись а него, в будуаре оперной певицы, на маскараде в Испании, в окружении соблазнительных масок. И чем дальше уносился он в недоступные волшебные края, тем более жалкой казалась она себе, и она не могла теперь понять, почему так легко отказалась тогда от своих надежд, от артистической будущности, от возлюбленного, чтобы вести тусклую жизнь и затеряться в толпе. Ужас пронизал Берту, когда она отчетливо поняла, что она всего только вдова незначительного человека, живет в маленьком городе, поддерживает существование уроками музыки и смотрит, как медленно надвигается старость. Никогда ее жизненный путь не был освещен ни единым лучом того блеска, который озаряет всю его жизнь. С ужасом думала она и о том, как всегда легко мирилась со своей судьбой, как без надежд, без желаний провела всю свою жизнь в странном оцепенении, которое в этот момент показалось ей необъяснимым.
