Через шесть месяцев я снова отправился с Гитлером в Аугсбург. За это время заложили фундамент для новой сцены. Мы долго стояли и молча рассматривали котлован. Потом Гитлер расспрашивал о фундаменте, интересовался прочностью стен и подробностями строительства. Партийные функционеры и муниципальные чиновники осторожно отступали назад, чтобы его вопросы не сбивали их с толку. Если ответ его не удовлетворял, Гитлер демонстрировал свою осведомленность, пускаясь в длинные технические разъяснения. Я сам не мог понять, почему глава государства посвящает столько времени осмотру строительных площадок. Гитлеру, несомненно, нравилось показывать свои знания. Но, вероятно, еще большее удовольствие ему доставляло быть движущей силой всей этой активной деятельности.
Но на этот раз наша поездка имела далеко идущие цели. Когда мы снова сидели в «Дрей Мохрен» за кофе и штруделем под аккомпанемент легкой музыки, он поведал нам о своих планах. «Я изучил карту города, — начал он. — Если мы снесем полуразрушенные дома в старом городе, У нас появится место для большого бульвара. Пятьдесят метров в ширину и больше километра в длину. Потом мы подведем дорогу к железнодорожному вокзалу и разгрузим движение на древней Максимилианштрассе. Построим новую штаб-квартиру партии. Тогда здесь образуется центр нового сообщества Аугсбурга. И в довершение всего возведем башню. Какова высота самой высокой башни в Аугсбурге, Валь?» Гауляйтер в замешательстве посмотрел на мэра, потом обратился за помощью к городскому архитектору, который, поразмыслив немного, наконец назвал цифру. Гитлер добавил к ней еще двадцать метров, сказав, что в любом случае новая башня должна быть выше самой высокой колокольни города. Колокола на башне также будут больше и громче остальных. Крупные торговые города, такие как Гент или Брюгге, да и Аугсбург тоже, еще сотни лет назад шли этим путем, утверждал он. Именно поэтому они возводили такие здания, как шестиэтажная ратуша Эллиаса Холя в стиле барокко — самая красивая в Германии. И по этой же причине построили прилегающую к ней башню Перлахтурм высотой семьдесят метров. В Средние века церкви возвышались над домами и постройками бюргеров, и партийные здания должны превосходить современные конторские строения. «Вот почему я против высотных домов и небоскребов. Плутократические здания не должны доминировать над нашими городами. Именно мы создаем образ нового государства; наше государство принадлежит партии, а не банкам».
Быстрыми, уверенными штрихами Гитлер набросал свой замысел на карте Аугсбурга. Он несколько раз вносил исправления, пока наконец не придал законченную форму своей не совсем ясной идее: «Штаб-квартира гау будет здесь! Башня — здесь! Может, сюда поставим большую новую гостиницу, и Аугсбургу нужен новый оперный театр. В нынешнем будут идти только пьесы». Он хочет превратить Аугсбург в такой город, который больше не будет находиться в тени Мюнхена. Мюнхен многие годы смотрит на Аугсбург свысока; хотя в эпоху Возрождения два города занимали равное положение. Если он воплотит в жизнь свои планы в отношении Мюнхена, Аугсбург может оказаться под угрозой разрушения. «Вы только подумайте! Я собираюсь подарить Мюнхену самый большой оперный театр в мире, на пять тысяч мест!» Потом он привел в пример Париж, который довел до нищеты все провинциальные города; Линц постигла та же судьба из-за близости к Вене, заявил он.
21 февраля 1948 года. Вот что я написал за прошедшие несколько дней. Но, перечитывая свои записи, я уже не уверен, что Гитлер именно тогда в Аугсбурге высказал мысль о превосходстве партийных зданий над промышленными. Он мог говорить об этом и в Веймаре или Нюрнберге. Более того, позавчера я тщетно пытался вызвать в памяти его образ во время той, второй поездки в Аугсбург. В каком он был настроении? Ведь я очень хорошо помню все перепады его настроения во время первой поездки. И кто был с нами? Снова Брюкнер? Гитлер был в форме или цивильном костюме? Все это ускользнуло от меня, хотя другие вещи — отдельные фразы, сердитое покашливание, взгляд, смена интонации — навеки врезались в память. Поэтому, мне кажется, описание второй поездки в Аугсбург получилось слабым: не хватает деталей, живых мелочей, которые создают атмосферу. Все мои усилия напрасны; я не могу возродить их в памяти.
Конечно, отчасти это происходит потому, что за двенадцать лет тесного общения различные слои памяти накладываются друг на друга, особенно когда речь идет о таком человеке, как Гитлер, который был склонен снова и снова повторять аргументы, фразы, образы. Я понял, что у меня есть кусочки мозаики, из которых нужно сложить картинку. Если я действительно хочу написать книгу, моей задачей будет собрать разрозненные воспоминания и придать им ясную, понятную форму.
Что касается второй поездки в Аугсбург, я помню только, что в какой-то момент Гитлер сел на другого своего любимого конька: уже тогда он питал почти маниакальную страсть к строительству оперных театров. Он решил, что в каждом более-менее крупном городе должно быть не меньше двух театров. Все существующие здания были построены до Первой мировой войны, говорил он, хотя население крупных городов за этот период увеличилось втрое. «Мы повсеместно построим оперные театры. Опера служит народу; значит, театры должны быть просторными и иметь Места для народных масс, причем по низкой цене. Молодежь надо привести в оперу. Не с восемнадцати лет, а намного раньше. Тогда они до старости останутся верными поклонниками оперы. В Берлине я хочу построить как минимум пять новых оперных театров в разных районах города».
По своему обыкновению Гитлер произнес эту тираду менторским тоном, подкрепляя свои доводы обобщениями, основанными на его собственном опыте. Соответственно, любое конструктивное возражение выглядело бы критикой в адрес его опыта. Вот как он обосновывал свои напыщенные прожекты по строительству оперных театров: «Приходят ко мне люди с цифрами и говорят, что в Аугсбурге всего четыре тысячи любителей оперы. А я им на это отвечаю: «Не количество создает спрос, а изменившиеся обстоятельства». Четыре года назад, когда мы с доктором Тодтом прокладывали маршрут автострады от Мюнхена до Розенхайма, кто-то сказал мне, что там машины не ездят. Я ответил этому узколобому человеку: «Неужели вы думаете, что они не будут там ездить, когда мы закончим строительство?» Так же будет и с оперными театрами». Вдобавок, продолжал Гитлер, мы получим еще одно преимущество: у нас наконец появятся вагнеровские теноры; в тот момент ситуация, как всем нам было известно, сложилась катастрофическая. В Германии много талантливых певцов; они могли бы попробовать свои силы в небольших театрах, и тогда самый лучший голос выйдет победителем в этом конкурсе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
