По утрам Иван часто просыпался от грохота товарняка, проносившегося мимо окон. Лежа на сундуке, он без труда узнавал паровоз, который тянул состав. В то время локомотивов было не так уж много, в основном «овечки», маленькие маневровые паровозики. Иван не раз лазил по ним, разумеется, с разрешения знакомых машинистов. Он довольно быстро понял назначение ручек и рукояток, приборов-манометров. Он мог бы запросто смазать паровоз или, к примеру, почистить его, если был бы в силах поднять длинный железный скребок — кочергу с лопаточкой на конце… Ну а воду он заливал в паровоз как заправский водолив. Точно подгонял паровоз к Г-образной колонке, командуя срывающимся баском: «Чуть вперед! Чуть назад!»
Так было всегда, когда Иван приходил за углем. Один из машинистов обычно отсутствовал: пока паровоз заправлялся и чистился, он бегал в магазин или домой обедать. Другому было нелегко управиться: смазать ходовые части, выгрести сажу и почистить сифон, подмести в будке, а то и вычистить топку. И машинисты были благодарны Ивану, который брал на себя заботу о заливке воды в тендер… Силушка, которую бог дал Ивану, здесь ему была кстати — ее хватало, чтобы завести колонку к тендеру. Дальше — проще пареной репы: вставить «хобот» в одну из горловин тендера, спуститься вниз и открутить колесо, подняв водозаслонку. Потом, стоя на тендере, с интересом смотреть, как мощный зеленый поток воды гулко падает в ненасытное чрево паровоза… Поначалу Иван увлекался и упускал момент, когда нужно было закрыть заслонку, и вода обрушивалась с тендера на пути… Но так было всего раза два, ну три, не больше. Когда же тендер наполнялся, приходил машинист и лил в горловину каустик, чтобы не очень-то осаждалась накипь в паровом котле. Он улыбался Ивану и сбрасывал с тендера кусок, а то и два блестящего антрацита. Потом паровоз чистился, если надо, шел заправляться углем, сухим песком для торможения и, лишь проделав все это, был готов в путь.
Чем взрослее становился Иван, тем чаще он думал о паровозах, тем сильнее укреплялась в нем уверенность в своем призвании стать машинистом. Он любил паровозы, они казались ему одухотворенными существами, каждый со своим характером, своей внешностью, своим голосом, Иван узнавал по голосу все паровозы депо Снеженска. А когда какой-нибудь паровоз ставили в депо на ремонт и гасла его топка, ему становилось жаль беднягу, попавшего в больницу. Это железное существо, думалось мальцу, может и умереть… Было же так: паровоз ставили в тупик, заколачивали будку машиниста досками, а трубу накрывали куском железа. Спустя какое-то время паровоз исчезал, говорили, что он шел на переплавку…
А как радовался он, когда видел оживший локомотив, сверкающий свежей краской; с кокетливой каемочкой на будке и на тендере, он бодро выходил из огромных ворот депо, раздувая белые усы паров и обдавая Ивана теплым и влажным туманом.
Когда паровоз мыли из брандспойта, Иван и впрямь начинал верить, что перед ним живое существо. К примеру, на слона был похож тяжелый, мощный ФД, которого все звали «Федя», а по-настоящему «Феликс Дзержинский». Самым красивым Иван считал Су, который возил пассажирские составы. У него были большие быстрые колеса на тонких «спицах», как у велосипеда, а вообще Су скорее походил на гончую собаку — такой же поджарый, стремительный…
Позже, когда Иван уже работал помощником машиниста, его долго не покидало детское восприятие паровозов. Об этом он рассказывал своей невесте, а потом — жене, Клаве, когда они, гуляя, обязательно оказывались на станции. Клава была из города и многого не знала о паровозах. Она с удивлением и восторгом слушала Ивана, когда он рассказывал о небольшом паровозике серии «Ку», прозванном «кукушкой», ежедневно возившем пригородные рабочие составчики. Они любовались стремительными скорыми поездами, впереди которых сверкал обтекаемыми формами мощный ИС — «Иосиф Сталин» — с большой никелированной звездой впереди, в которую был вделан прожектор. Клава охала от сказочной красоты локомотива, а Ивана охватывало облако гордости, он втайне повторял про себя, что придет время, он закончит паровозный техникум и будет водить такой вот локомотив-красавец.
Но не суждено было сбыться его мечте.
С Гуровым Иван подружился давно. Они жили недалеко друг от друга на одной-единственной поселковой улице, часто встречались. Гуров был старше Ивана, но разговаривал с пареньком как с ровней, и именно это привязало Ивана к сдержанному, молчаливому Гурову. Они часто ходили вместе на рыбалку, ранними туманными рассветами вытаскивали из Снежки вертлявых подлещиков, пойманных на распаренную пшеницу… Гуров, в то время уже покинувший паровоз, начал работать в горкоме партии. Это он надоумил Ивана сдать экзамены на помощника машиниста и поступить в техникум. Перед самой войной Иван вернулся из армии с тремя сержантскими треугольничками в петлицах, и вскоре Гуров рекомендовал его партийным секретарем узла. Уходя в партизанский отряд, Гуров взял с собой Нефедова.
VI
Морин распахнул дверь штабной землянки и решительно переступил порог. За столом сидели Гуров и Бобров.
— Виноват… — резко сказал Морин. Он подошел к столу, оперся на него руками и вопросительно взглянул на Гурова. — Где он?
— Кто он и что случилось? — на вопрос вопросом ответил Гуров.
— Где Нефедов?
— Что случилось, объясни! — повысил голос Гуров.
Морин молча отдал ему кусок бересты, где карандашом было нацарапано всего два слова: «Взяли ветеринара». Гуров, казалось, с трудом оторвал взгляд от записки и посмотрел на Морина:
— А при чем здесь Нефедов?
— Разве не ясно? — ледяным тоном спросил Морин.
Родион Иванович взял кусок бересты и принялся внимательно его разглядывать. Воспаленные глаза его вдруг заслезились. По небритой щеке спустилась вниз капля, так что Морин недоуменно уставился на врача.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Бобров, рукавом гимнастерки вытирая глаза и щеку.
— Зато всему отряду ясно, — сказал Морин, повернувшись к Гурову. — Шумок идет. Надо объяснить бойцам, как погибли товарищи и как… остался жив Нефедов. Предлагаю срочно собрать штаб.
— Хорошо. Но прежде найдите Нефедова, — согласился Гуров, — ищите у родника.
…Иван открыл глаза и увидел, что солнце уже коснулось верхушек сосен. Минуту или две он следил за тем, как светило быстро опускается, и подумал, отчего это: днем солнце двигается незаметно, медленно, а к вечеру — быстро, за минуту может скрыться за горизонтом? Он поднялся и пошел в сторону базы, бережно обходя кружевные паруса папоротников, желтеющие листья ландыша, белые крепкие молоканки, которые еще сгодятся на солку. На подходе к базе Иван решил зайти послушать радио, если удастся — Москву. Ему вдруг жгуче захотелось услышать ровный и красивый голос диктора, хоть на секунду вернуться в мирное время, когда всего два слова вселяли в него энергию и уверенность. Да и не только в него… Вот и сейчас захотелось услышать: «Говорит Москва!» Ухом прикоснуться к Большой земле, узнать, что она существует, живет.
