Сватовство, обручение и венчание цесаревича
В то время, когда происходили эти события, цесаревич Александр Александрович решил жениться и остановил свой выбор на датской принцессе Дагмаре, которая вот уже более года безраздельно владела его сердцем. Но он был скромен и очень застенчив и не осмеливался говорить ей о своих чувствах, хотя догадывался, что бывшая невеста покойного брата, кажется, неравнодушна к нему. (Он познакомился с Дагмарой год назад у постели своего умирающего старшего брата Николая, и она очень понравилась ему.) Летом 1866 года цесаревич уехал путешествовать в Европу с намерением заехать в Копенгаген и там еще раз проверить свои чувства к Минни, как звали Дагмару в узком семейном кругу Романовых. Когда цесаревич увидел ее снова, решимость объясниться с Дагмарой, стала необоримой. И все же он не решался сделать последний шаг, не зная, как отнесется к этому датская принцесса.
Сначала цесаревич решил посоветоваться с отцом: «Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни, тем более, что она так нам дорога. Дай Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни, я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я молюсь усердно Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».
Наконец 11 июня он решился сделать предложение, о чем в тот же день писал отцу. «Я уже собирался несколько раз говорить с нею, но все не решался, хотя и были несколько раз вдвоем. Когда мы рассматривали фотографические альбомы вдвоем, мои мысли были совсем не на карточках; я только и думал, как бы приступить с моею просьбой. Наконец я решился и даже не успел всего сказать, что хотел… Минни бросилась ко мне на шею и заплакала. Я, конечно, не мог также удержаться от слез. Я ей сказал, что милый наш Никса много молится за нас, конечно, в эту минуту радуется с нами. Слезы у меня так и текли. Я ее спросил, может ли она любить еще кого-нибудь, кроме милого Никса. Она отвечала мне, что никого, кроме его брата, и снова мы крепко обнялись. Много говорили и вспоминали о Никсе, о последних днях его жизни в Ницце и его кончине. Потом пришла королева, король и братья, все обнимали нас и поздравляли. У всех были слезы на глазах».
17 июня 1866 года цесаревич был помолвлен в Копенгагене, а через 3 месяца нареченная невеста прибыла в Кронштадт, где ее встретили император, императрица и другие члены семьи. Из Кронштадта они все поехали в Царское Село, а 17 сентября 1866 года, в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи – в ясный и по-летнему теплый день въехали в Петербург. Весь Невский проспект был заполнен бесконечной вереницей золоченых придворных карет, многочисленной свитой, следовавшей верхами за каретой, в которой рядом с невестой сидела и императрица-мать, и гвардейскими полками, стоявшими шпалерами вдоль проспекта. Дома были украшены цветами, коврами, русскими и датскими флагами.
Возле Казанского собора кортеж остановился, и члены царской фамилии взошли на ступени храма, где их встретили митрополит Исидор и причт, окруженный клиром в парадным облачением. После молебна все поехали в Зимний дворец, и по дороге туда, принцесса непрерывно кланялась на обе стороны, прижимая руки к сердцу. Толпы народа стояли и возле Зимнего дворца, приветствуя невесту цесаревича, и потому Дагмара много раз выходила на балкон, чтобы поклонами благодарить своих новых подданных. А вечером цесаревич, Дагмара и императрица Мария Александровна проехали по главным улицам Петербурга, встречаемые радостными и восторженными криками.
13 октября состоялся обряд обручения, миропомазания и наречение новым именем – великой княжной Марией Федоровной, а еще через полмесяца был издан «манифест» о вступлении в брак Александра Александровича и Марии Федоровны. В честь их бракосочетания объявили амнистию, а с неисправных должников были сложены недоимки и взыскания.
Датской принцессе было непросто занять подобающее ей место в российской императорской семье и при петербургском дворе, но она успешно справилась с этим. Правда, вызвала неудовольствие партии великого князя Константина Николаевича и радость его политических противников, потому что была откровенной ретроградкой, а Константин Николаевич слыл либералом. Поэтому Мария Федоровна опиралась на тех царедворцев, которые были близки ей по духу и взглядам. Первым из них оказался шеф жандармов и начальник Третьего отделения граф Петр Андреевич Шувалов, а вторым – его двоюродный дядя, гофмаршал двора цесаревича, Владимир Яковлевич Скарятин – сын Якова Федоровича Скарятина, одного из убийц императора Павла.
Второе покушение
16 мая 1867 года император с сыновьями Александром и Владимиром и в сопровождении большой свиты выехал в Париж на Всемирную выставку. 20 мая они прибыли в столицу Франции, где их встречал Наполеон III, поселивший высоких гостей в Елисейском дворце – в тех же апартаментах, которые в 1814 и 1815 годах занимал Александр I. Каждый день пребывания императора и великих князей в Париже сопровождался пышными и блестящими торжествами и празднествами – обед и бал в Тюильри сменился парадным спектаклем в опере, а затем последовало и посещение выставки. Однако официальный протокол не отражал всего разнообразия мероприятий, которые Александр II посетил в Париже. Не знали об этом приставленные к царю французские агенты и даже шеф Третьего отделения граф Орлов, сопровождавший царя. Дело было в том, что Александр собрался в Париж не только потому, что ему хотелось увидеть великий город, двор Наполеона III и Всемирную выставку, но еще и потому, что там в то время его ждала Катенька Долгорукова.
В первый же день приезда Александр отправился в Комическую оперу, но уехал со спектакля, заявив, что он скучен. Вернувшись в Елисейский дворец, царь около полуночи постучал в двери апартаментов графа Адлерберга и попросил у него денег.
– Сколько вам нужно? – спросил удивленный граф.
– Даже не знаю, может быть, сотню тысяч франков?
Адлерберг дал Александру 100 000. Но как только царь вышел, министр двора тут же сообщил находившемуся в том же дворце шефу жандармов Шувалову, что император ушел, как он сказал, на прогулку и просил его не сопровождать. Шувалов не забеспокоился, потому что по инструкции за царем, куда бы он ни пошел, русские агенты должны были следовать, без всякого дополнительного распоряжения. Однако время шло, а Александра не было. Он вернулся во дворец только в 3 часа ночи. А утром агенты доложили, что царь взял наемный фиакр и поехал в дом, где остановились, как выяснили агенты, две знатные дамы: одной из них была Китти Долгорукова, второй – жена ее брата Михаила (до замужества итальянская графиня Вулкано).
25 мая в честь Александра на Лоншанском поле был устроен смотр войск. После смотра Александр, Наполеон III и свиты обоих императоров неспешно и торжественно ехали к городу через Булонский лес. Наполеон, Александр и великие князья ехали в одной открытой коляске, как вдруг раздался выстрел, но пуля попала в лошадь французского шталмейстера, следовавшего рядом. Стрелявшего задержали. Им оказался 20-летний польский эмигрант Антон Иосифович Березовский – сын бедного дворянина Волынской губернии. 16-ти лет он участвовал в восстании 1863 года, а потом бежал за границу. Два года он работал в слесарной мастерской и, как выяснилось, не был связан ни с какими революционными организациями. Когда его предали французскому суду присяжных заседателей, он заявил, что покушение на царя было задумано и осуществлено им одним, без чьей-либо помощи и соучастия. Покушение он считает своим личным делом и просит рассматривать его как акт мести за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска и царская администрация при подавлении восстания 1863 года. Симпатии к Польше были во Франции многовековой традицией, Березовский был молод, и суд присяжных приговорил его к пожизненной каторге.
Мужество и невозмутимость Александра, проявившееся при втором покушении на его жизнь, стали, похоже, неотъемлемой чертой характера императора. Всякий раз, когда это впоследствии случалось (а на жизнь Александра покушались еще 6 раз), безбоязненность и неустрашимость ни разу не оставили царя. В Париже, как и в Петербурге после покушения Каракозова, русский царь стал предметом всеобщего восторга и поклонения. Эти чувства испытывала и Катенька Долгорукова.
Их встречи продолжились в Елисейском дворце. Катеньке особенно импонировало, что она гуляет в том же самом саду, где некогда прогуливался сам Наполеон, а теперь именно здесь российский император клянется ей в своей неизменной любви и заверяет ее в том, что она и теперь перед Богом – его жена. Здесь же Александр признался ей и в том, что с тех пор, как он полюбил ее, не было ни одной женщины, которую бы он приблизил к себе. С этих пор их связь стала еще прочнее.
