В отличие от Лёхи он прекрасно знал паскудную коварность здешних мест, потому и бежал размеренно, не торопясь, аккуратно огибая все подозрительные места. В том, что беглый зек никуда не денется, у него не было никаких сомнений, но и стрелять в него он не собирался. Морду набить — это одно, а палить в живого человека шло как-то вразрез с жизненными принципами Олега. Потому и автомат он не ставил на боевой взвод, просто придерживая его рукой, чтоб не мешал при беге.
Тварь бесшумно следовала за ним, держась метрах в десяти, и когда Олег на несколько мгновений замер, чтобы получше осмотреться и прикинуть дальнейшие действия, с ловкостью пантеры, оттолкнувшись мускулистыми ногами от мягкой почвы, прыгнула на спину остановившегося милиционера.
Сильнейший толчок бросил Олега лицом вперёд, в покрытую ковром перепрелых сосновых иголок землю, но он ещё успел расслышать противный скрежет, который издали когти Твари, попытавшейся порвать его тело через бронежилет. Тварь тоже была немало удивлена — весь её опыт учил, что ни одна плоть или одежда не в состоянии остановить атаку смертоносных когтей монстра. Олег тем временем кувыркнулся колобком и, разом забыв про все свои жизненные принципы, вскинул автомат.
От природы практически лишённый воображения, сержант даже не испугался, увидев жуткое существо, свалившее его на землю. Твёрдо знающий, что таких уродов просто не может существовать, Олег приготовился к бою с ним, как с обычным противником.
— Стоять, сука! — рявкнул он, наводя ствол на Тварь. — Порешу нахрен!
Это было его ошибкой: имея в руках ствол, надо стрелять, а уже потом пытаться запугать кого-то, пусть и выглядящего, как участник Хеллоуина, но ухитрившегося тем не менее сбить такого мощного парня, как Олег, на землю. Тварь прыгнула ещё раз, размазавшись в пространстве бурой молнией.
Олег попытался встретить её прикладом, но универсальное детище отечественного ВПК никчемной игрушкой отлетело в ближайшие кусты. Он нанёс мощнейший удар в непропорционально большую голову Твари, но та, даже не попытавшись его блокировать, молниеносным движением просто вырвала нижнюю челюсть сержанта, прихватив при этом кусок горла.
Ещё не поняв, что он практически мёртв, Олег попытался снова ударить непонятное существо, но руки уже перестали его слушаться и безвольно упали. Вспыхнувшую было волну боли прервал ослепляющий удар кулака Твари, смявший, как бумагу, черепные кости и превративший голову сержанта в бесформенную кровавую лепёшку.
На этот раз Тварь уже не просто жадно жрала, как раньше на заимке, когда она стремилась утолить дикий, пронизывающий голод, — теперь она неторопливо насыщалась. Бронежилет вызвал некоторое недоумение, но смутные подобия воспоминаний ещё из той, прошлой жизни подсказали ей, что это не более чем скорлупа от ореха, освободиться от которой можно очень просто. Разобравшись с броником, Тварь начала неторопливо смаковать новую Еду, поглощая только наиболее лакомые куски — грудные, спинные и ягодичные мышцы, сердце, печень, почки. Перемешанные с обломками костей ошмётки мозга послужили ей десертом.
Сейчас Тварь уже утолила голод и вполне могла снова направляться к месту спячки. Двое людей даже для такого безразмерного желудка, как у неё, были вполне достаточным рационом. Но неожиданно в практически мёртвом мозгу Твари родилось некоторое давно позабытое чувство, которое можно было бы назвать "любопытством", если б такое понятие было знакомо монстру. Просто очень уж интересно вела себя оставшаяся Еда — бежала куда-то, но не от Твари, а друг за другом, издавала странные звуки и интересно пахла кровью и страхом. Тварь, не спеша по собственным меркам, но двигаясь с неестественной быстротой с точки зрения всех остальных обитателей леса, ринулась следом за удаляющейся Едой, тем более что перемещалась та в сторону излюбленного лежбища чудовища.
* * *
Дальше бежать Павел уже не мог. Воздуха, проникающего в ноздри, явно не хватало для подобного непредусмотренного похмельного забега, а любая попытка вдохнуть через рот отзывалась дикой болью в искалеченных скрепками губах. Сердце гулко стучало в ушах, напоминая, что Волохов уже далеко не мальчик, чтоб устраивать такие вот кроссы по пересечённой местности. Именно в тот момент, когда Пашка уже смирился с мыслью, что быстрая смерть от дурной ментовской пули гораздо предпочтительней таких мучений, он подвернул ногу.
Небольшая ямка — то ли крот вырыл, то ли просто всегда тут была — подвернулась на дороге вожатого пионерлагеря "Дружба", и тот покатился колобком, наткнувшись рёбрами на несколько весьма угловатых корней.
"Всё, — решил Пашка, — хватит. Мочканут меня — так и мочканут, а бегать я больше не буду, не зайчик какой, чай…"
Он попытался гордо приподняться навстречу преследователям, но только глухо замычал от боли в вывихнутой щиколотке. Слёзы, хлынувшие из глаз, — это ещё полбеды, а вот скопившиеся в носу сопли вполне могли представлять угрозу для дальнейшего волоховского существования. Поняв это, Пашка осторожно вдохнул узкой щёлкой между губами, после чего приготовился к неизбежному.
Ещё одна мысль, как всегда вовремя, пришла в голову к Пашке. Вжикнув молнией, он с остервенением содрал с себя уже порванную и заляпанную грязью зековскую олимпийку, оставшись в ненамного более чистой, но когда-то по определению белой футболке.
Привстав на коленях, Пашка обратился лицом в ту сторону, откуда должны были появиться преследователи. Может, и повезёт — Димка Рябушкин первым на него выскочит и не начнёт палить сгоряча. Хотя с Димки станется — контуженный же, — но выбора другого всё равно не остаётся.
Повезло: действительно через пару минут из можжевеловых зарослей появилась потная, красная и злющая морда Рябушкина и стрелять он почти не стал. Точнее, не стал в Пашку — просто всадил короткую очередь из автомата в непосредственной близости от него, так просто, чтобы обозначить присутствие.
После чего разразился замысловато-длинной инцестуальной тирадой, в конце которой уже почти культурно поинтересовался:
— А хули ты молчал, придурок? Мы ж тебя чуть не пришлёпнули вместо зека этого.
Потом взгляд Рябушкина стал более осмысленным, скользнул по брошенной рядом куртке и окровавленному лицу Волохова, по его неестественно, по-негритянски вывернутым губам, и старлей только озадаченно покачал головой. После чего присел на корточки перед Пашкой, с болезненным интересом разглядывая намертво пришпиленные одна к другой скрепками губы.
— Ты, того… извини, — пробормотал он. — Вижу всё. Сам снимать эту гадость не полезу, как бы не навредить. Ты уж до доктора подожди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
