– Мелкая дрянь, – подал голос Антон Павлович, – совершенно пустой человек, жаден, любит деньги, но работать не хочет, а воровать по-крупному не умеет и боится. Попивает по-тихому, одну жену бросил, другая его сама выгнала, профессии никакой не имеет, ни на одной работе долго не удерживается, санитаром устроился, потому что психи безответные, жаловаться не станут. Однако берется за любые поручения типа «подай-принеси», если ему за это платят. Вот его Призрак и выбрал.
Это был единственный в своем роде шанс выйти на неуловимого шпиона.
За Копыткиным следили самые опытные оперативники. Они не спускали с него глаз ни днем, ни ночью, ни в больнице, ни в свободное время.
Лев Николаевич не сомневался: еще немного, и санитар выведет их на Призрака…
Но тут опытные оперативники облажались: потеряли Копыткина в пригородной электричке.
– Опытные люди, – с грустью проговорил Лев Николаевич, – а дали-таки маху… теперь вот ты говоришь, капитан, что Копыткин убит…
– Призрак его устранил, – предположил Иван Сергеевич. – Он всегда устраняет своих подручных…
– Он их устраняет после завершения операции, – мягко поправил Лев Николаевич вспыльчивого коллегу, – а эта операция, как мы с вами знаем, еще не завершена…
– Никакой не Призрак его убил! – вмешался в разговор участковый. – Никакой не Призрак, а Прохоров!
– Что еще за Прохоров? – недоверчиво переспросил Иван Сергеевич.
Николай рассказал о Выборгском маньяке, о своих поисках, о пациенте, сбежавшем из психиатрического отделения, о трупе молодого санитара, обнаруженном в больничном морге, и передал историю, которую узнал от прятавшегося в больнице симулянта. Имя этого симулянта он на всякий случай не назвал.
– У них там, в больнице этой, темные дела творятся! – мрачно проговорил Иван Сергеевич. – Вот поймаем Призрака, и надо будет в больнице порядок навести!
– Боюсь, в таком случае больничная мафия может спать спокойно! – с тяжелым вздохом отозвался Лев Николаевич.
– А вы по своим каналам не можете узнать, кто такой этот Прохоров? – взмолился участковый, закончив рассказ.
Лев Николаевич выразительно взглянул на своего молодого подчиненного.
Антон Павлович без слов вышел в соседнюю комнату и через несколько минут вернулся с компьютерной распечаткой в руке.
Он отдал распечатку участковому, и Николай увидел историю болезни Никодима Прохорова, его фотографию при поступлении в больницу и краткое досье – время и место рождения, паспортные данные, адрес. Этот адрес был ему хорошо знаком – Прохоров проживал совсем недалеко от поселка Васильки…
Николай подошел к калитке и окликнул старую женщину, которая копошилась на огороде.
Она повернулась к нему, подслеповато прищурилась, приложила руку козырьком и заковыляла навстречу.
Когда она подошла к самой калитке, Николай понял, что вовсе она не такая уж старуха, может, лет шестьдесят всего. Но горе и бедность состарили ее прежде времени.
– Ты, сынок, пенсию, что ли, принес? – проговорила женщина, откидывая щеколду калитки. – А что же не Тоня?
– Нет, мамаша, из милиции я!
– Откуда? – Она приложила ладонь к уху. – Из милиции? А чё те надо-то?
– Про сына вашего поговорить, Никодима.
Старуха вдруг всхлипнула, пригорюнилась.
– Умер Коденька, – проговорила она медленно, с привычной болью, – семь лет уже как умер.
Она развернулась и побрела к дому, еще больше постарев.
Участковый пошел следом за ней, не дожидаясь приглашения.
Они вошли в чистую, бедную комнату.
На полу – домотканые половики. Круглый стол накрыт вышитой болгарским крестом белой скатертью. В красном углу – три скромные иконки, украшенные бумажными цветами. На комоде – вышитая салфетка, рамочка с фотографией молодого парня.
Кудрявые волосы, дурашливая улыбка, сдвинутая на затылок кепка.
Ничего общего с той фотографией, которую показывали Николаю «коллеги».
– Кто это? – спросил участковый, взяв фотографию в руки.
– Коденька, сыночек мой, – всхлипнула старуха, – кровиночка моя… семь лет уже, как умер…
– Точно? – переспросил Николай и понял ужасную бестактность своего вопроса.
Женщина взглянула на него молча, испуганно и вдруг пошла к дверям.
Участковый шел следом, боясь хоть звуком нарушить молчание.
Она вышла из дома, вышла на улицу, не оборачиваясь, и пошла к краю поселка. Николай закрыл за собой калитку и пошел за сгорбленной женщиной, уже догадываясь, куда она направляется.
Его догадка подтвердилась: она шла к поселковому кладбищу.
Миновав ворота, пройдя мимо маленькой часовни, из которой доносились приглушенные звуки службы, она пошла по узкой пыльной дорожке между двумя рядами могил и наконец остановилась перед скромным деревянным крестом.
На этом кресте была прикреплена фотография, точно такая же, как в комнате на комоде.
Под этой фотографией было вырезано имя – Никодим Прохоров. И две даты – рождения и смерти.
– Здравствуй, Коденька! – проговорила женщина. – Вот он спрашивает – точно ли ты умер. А я и сама-то не знаю, не могу поверить, хоть и видела тебя мертвого…
– Простите… – проговорил Николай и тихонько ушел, оставив женщину наедине с ее горем.
Ясно было только одно: преступник пользовался документами умершего Никодима Прохорова. Как уж он раздобыл чужой паспорт, украл, либо беспечный Никодим потерял его по пьяному делу, а тот нашел, сейчас не известно. Но только и эта слабая ниточка оборвалась.
Надежда проснулась рано утром от пения не в меру шустрой птички. Сквозь тюлевую кружевную занавеску был виден кусочек голубого неба, в городе оно никогда не бывает таким чистым.
– Надь, а Надь! – кричала Люська снизу. – Работяги сказывали – уже брусника пошла, ты бы сходила на ближнее болото, а я сварю…
При слове «болото» в голове у Надежды всплыли вчерашние умозаключения. Глубокой ночью она легла спать с благой мыслью – с утра пораньше открыться во всем участковому. Он просто по должности обязан ее выслушать.
– Некогда мне по болотам шастать! – отрезала она. – Николай когда сегодня будет?
– А тебе зачем? – тут же ощетинилась Люська. – Какая у тебя до него надобность?
– Да так… – Надежда отвернулась от жгучих Люськиных глаз, – поговорить надо…
– Не о чем вам разговаривать! – строго сказала Люська. – Он сюда не для того ездит, чтобы разговоры разговаривать с посторонними женщинами!
«Вот дура!» – беззлобно подумала Надежда.
Участкового не было целый день. И только к вечеру, когда Надежда, поддавшись на Люськины уговоры, собирала недалеко от дома бруснику, послышался стрекот мотоцикла.
Надежда бросила старухин расписной туесок и резвой ланью скакнула на дорожку. И выскочила прямо перед мотоциклом, да так неожиданно, что участковый едва успел затормозить.
– Надежда, да ты одурела совсем! – рассердился он. – Скачешь под колеса прямо как коза горная!
Надежда не обиделась – и верно, сама виновата, подошла ближе, бормоча слова извинения.
– Ладно, я, конечно, тоже проворонил, замотался совсем, в глазах от усталости темно, – признался Николай, – с утра в Выборг, потом в городе был…
– Узнал что-нибудь? – нерешительно спросила Надежда. – Есть новости в деле с маньяком?
– Может, и есть, только посторонним про это знать не положено, – строго сказал Николай.
– Ну хоть нашли его? – Надежда проявляла настойчивость.
– Да не нашли, какое там! – Николай с досадой махнул рукой. – В этом деле такая петрушка получается! Устал я, Надя, сегодня – сил нет! После поговорим!
– Да я не из пустого любопытства спрашиваю! – заторопилась Надежда, опасаясь, что участковый на этом прервет разговор. – Мне бы поговорить с тобой, Николай, нужно как раз по этому делу. Только без Люси.
– А что с Люсей? – насторожился Николай.
– Да ничего с твоей Люськой не случилось! – Надежда повысила голос. – И бабка в порядке, снова в маразм впала, а так – ничего! И собака даже поправилась! Ты будешь меня слушать или нет?
– Ну ладно, давай излагай. – Участковый тяжело вздохнул и слез с мотоцикла.
– Уж извини, Николай Иванович. – Надежда оглянулась по сторонам и подошла ближе. – Я тут подумала немного над всеми жертвами, что пять лет назад были, и вот что получилось…
Видя искорки недоверия в глазах участкового, Надежда заторопилась и для большей наглядности попыталась изобразить свои мысли прутиком на дороге.
– Елизаветино поле, так? – втолковывала Надежда. – Потом идет Егерская тропа…
Надо отдать должное капитану Черенкову – дело о Выборгском маньяке пятилетней давности он помнил наизусть. Однако сегодня участковый был не в лучшей форме – очень устал за день, поэтому доходило до него с трудом. И только было дошли до Куликова болота, и в глазах капитана появилось понимание, как вдруг над ними раздался гневный голос Люськи:
