— Да нет, — Елена размышляла, разглядывая фото часовщика. — Этот уж точно не заходил. А вот этот… Может быть. Я не уверена, но очень может быть.
Троица склонилась над фотографией. Елена указывала на безмятежно улыбающееся лицо Витька. Между ним и несчастным часовщиком не было никакого сходства.
— Понятно, — зло сказал Булыжник. — Клиент нам лапшу на уши вешают, а мы ей и питаемся все это время. Это что же нам теперь, все конторы по новой обходить?
— Не будем утомлять даму подробностями, — посоветовал ему Филипп, сгребая фотографии обратно под куртку. Запах подкладки вновь на мгновение перебил все местные ароматы, Елена на мгновение зажмурилась, потом хлопнула Шору по пальцу, которым он ковырял рисунок на дорогой клеенке, и потребовала:
— Выкладывайте все, что знаете. Иначе не выпущу. Он что, вам денег пообещал, если вы вора поймаете?
— А бесплатно сейчас даже коровы не доются, — сообщил Булыжник. — Думаешь, мы юные следопыты, за просто так по всему городу бегаем?
— И много пообещал?
— Нормально. Тебе-то что?
Громила явно уступал в галантности своему худому спутнику с заплывшими глазами. Зато договориться с ним было полегче.
— Мне ничего, — сообщила Елена Булыжнику, — главное, чтобы и тебе ничего тоже не обломилось.
— Как это?
— А ты что думал? Кинет тебя мой муженек, как пить даст. Я с ним жила, можешь поверить. Ты ему деньги принесешь, а он их себе заграбастает.
— Вообще-то он хотел, чтобы мы и часовщика отпустили, — напомнил вдруг Филипп, — а чего вдруг он нам не на того показал на снимке? Обознался, что ли?
— Да как тут обознаться? Эти двое похожи между собой, как штаны и закат солнца. Мой бывший муж, хотя и дурак, но я думаю, пока еще отличает одно от другого. Я же говорю — он вас кидает. Не видать вам денег, как своих ушей.
— А я могу видеть свои уши! — вдруг радостно сказал Шора. — Показать? — и начал вытягивать мочки себе под нос. Елена, Филипп и Булыжник от удивления на минуту отвлеклись от своего разговора, и Шора, поощренный их вниманием, чуть уши себе не вырвал, стараясь порадовать гостеприимную хозяйку и компаньонов. Первым пришел в сознание Булыжник, который дал Шоре подзатыльник, от которого его уши вернулись на старые места.
— Короче, я предлагаю так: если находите вора, тащите его ко мне. Я заплачу, причем больше, чем вам обещал мой муж. Сколько?
— Клиент сказал — сорок кусков. — признался Булыжник. — Правда, у нас есть и посредник, приятель ейный.
— Посредники меня не интересуют, сами разбирайтесь. Я дам сорок две тысячи, если все двести тысяч будут в целости и сохранности.
— Мы не намерены подводить постоянного клиента за какие-то две тысячи! — встал в позу Филипп. — Сорок пять кусков, иначе разговора не будет!
— Сорок четыре, — поставила точку в торге Елена голосом, тяжелым, как жизнь без Родины. — Или можете убираться на свою помойку.
— Договорились, 44 так 44, — быстро согласился Филипп, хотя и не понял, о какой помойке она толкует. И быстро стал подталкивать приятелей к выходу. Булыжник был, правда, не в восторге от хозяйке, потому буркнул уже на пороге:
— Вот ж…
"Их точно по одному слепку готовят, — подумала Елена, расслышав знакомое выражение. Однако столь частое и однообразное упоминание нижней части организма теперь ее насторожило. "Чего они все прицепились? Полнею, что ли? Надо завтра в салоне поговорить", — отметила про себя она.
Зато Шора был полностью доволен — в суете он успел незаметно вытолкать за порог тряпку, валяющуюся возле входа, и теперь прикидывал, что можно будет из нее смастерить. Рассуждал он вслух, потому у его приятелей уже к моменту выхода из подъезда начала болеть голова, и они так яростно обгавкали неугомонного партнера, что он испуганно притих. Не подал Шора голос даже тогда, когда вспомнил, что все-таки забыл туфли в квартире. Носки, правда, выползли за порог вместе с тряпкой. Шора на пару шагов отстал и натянул их на ноги, чтобы идти было не так холодно.
Все шло своим чередом. "Прибалты" работали, богатство Бородянского росло как на дрожжах, оттого он приходил домой в прекрасном расположении духа. Однажды вечером праздник его жизни был слегка подпорчен, когда он споткнулся на пороге обо что-то мягкое, неопределенного цвета и происхождения. Бородянский поддел субстанцию на палец, присмотрелся, нашел место, где когда-то был стертый ныне до основания каблук, и догадался: туфли. Причем мужские. Откуда они здесь? Он бы мог предположить, что у Елены появился новый ухажер и сейчас этичнее всего будет вести себя тише, чтобы не спугнуть влюбленных. Но знал, что людей в такой обуви Елена старалась держать на расстоянии.
Сама Елена гремела посудой в кухне. Чеботарев заглянул: дочь занималась непривычным делом, рассортировывая чашки и тарелки в разные стопки. На ее прекрасных руках были резиновые перчатки их домработницы. Сильно пахло смесью хлора и освежителей воздуха.
— Ты что это делаешь? — удивленно спросил Бородянский.
— А, не могла дождаться, когда утром домработница придет. Вот это ей надо помыть — ты пока руками не трогай. А эти, вроде бы, чистые — хотя тоже лучше помыть. Зараза — она и через воздух передается.
— Какая еще зараза?
— Заразная.
— А это что? — Бородянский показал дочери башмак.
— Ой, крыса! — заверещала Елена, отлетев в сторону, потом немного отдышалась, вспомнив, что у ее отца никогда не было привычки расхаживать по квартире, держа в руке крысу за хвост.
— Это не крыса, а чей-то ботинок. У тебя были гости?
— Ну да, на чай заглянули. — Елене не хотелось рассказывать про визит бандитской троицы, папаша мог и на причитающиеся ей 200 тысяч лапу наложить. — Давние приятели по институту.
— Судя по ботинку, очень давние, — Бородянский покрутил в руке изделие.
— Ой, убрать не успела. Один, когда уходил, туфли забыл. С кем не бывает, правда?
— Разумеется. От тебя иногда голову потерять можно, не то, что туфли. Что прикажешь с этим сделать? Сдать в музей?
— Лучше я выброшу, не стоит позориться перед музейными работниками. Кстати, знаешь — моего бывшего муженька обчистил какой-то слесарь. Деньги унес.
— Да ты что! Не везет ему. А им было что воровать. У него в "Золотом Крюке" дела идут неплохо. Пока…
— Что? Ты все-таки дал ему разрешение на проект? Ты же обещал! — воскликнула Елена.
— Да нет, погоди, — Лев Семенович сообразил, что сболтнул лишнего. — Я ему такую смету соорудил, он на ней разорится окончательно! А деньги получу я. Ты же хотела новый "джип", правда?
— Я на нем Чеботареву цветы на могилу возить буду, — пообещала Елена. — Ой, смотри, он тебя обдурит. Я чувствую.
— Чувствуешь, значит, существуешь… А я чувствую усталость поле рабочего дня, — настроение у Бородянского испортилось, и он разозлился на дочь. — Может, чем учить жизни, ужином меня накормишь?
— Только не здесь — в столовой. Стол завтра надо продезинфицировать, — и перехватив удивленный взгляд отца, Елена добавила: — у одного из приятелей грипп был, понимаешь?
— Ну, ясно, как днем, — кивнул Лев Семенович, подозревающий, что дочь что-то недоговаривает. Но решил повременить с расспросами. Его голову занимали другие проблемы.
— Между тем программа банковских переводов была закончена и приведена в действие. Первый перевод средств из эстонского банка пришел через три дня после утверждения Бородянским сметы утилизации завода. На счет поступили пятьсот тысяч долларов — Пашка полностью проявил свои хакерские способности, из Москвы никому не пришлось выезжать, и деньги не заблудились в пути. За первым переводом последовал второй, третий… В эстонском банке обнаружили, что через их счет прошли крупные суммы, только три месяца спустя, еще через месяц решили дать телеграмму в банк, из которого сумма вышла, для уточнения ситуации, еще через неделю телеграмму и в самом деле отправили. Причин для особого беспокойства не нашли — их никто не обокрал, даже процент за банковский перевод был аккуратно оплачен. Впрочем, к тому времени все это уже перестало иметь значение. Пашке за хитроумный маневр выплатили обещанную премию, которую он тут же израсходовал на новую микросхему для своего компьютера.
Из полученных полмиллиона на строительство необходимых цехов Бородянский выделил двести. Чеботарев, заглянувший к нему выяснить, что именно в первую очередь будет строиться, выглядел не очень довольным жизнью. "Плакали твои денежки", — посмеивался про себя Бородянский. Он по прежнему отдавал Чеботареву приказы, как раньше — пойдешь туда, получишь такой-то товар, камень-кубик привезут отсюда, это — отсюда. Заказы, естественно, расползлись по предприятиям, где Бородянский имел либо пай, либо близких знакомых. На оставшиеся триста тысяч Бородянский распорядился приобрести саженцы баобабов для озеленения заводской территории. Чеботарев, увидев счет, сам позеленел и на минуту забыл наставления Марины:
